Легли спать рано. Все сразу заснули. Я одна не спала, как тать в ночи. Знала бы мама! И перед Марией Кирилловной было стыдно за обман. Собственно, в данный момент я явилась соучастницей. Черт те что! Но я не могла иначе поступить. Я должна молчать до очередного посещения Марка. Марку я все расскажу. Марк поможет. Надо во что бы то ни стало спасти Харитона. Сейчас такой момент, что из него можно сделать человека! Эта история его порядочно встряхнула. Как он плакал, когда узнал, что Ефрем Георгиевич жив, и, значит, он не убийца!

На меня напала бессонница. Я вертелась с боку на бок, лицо горело, в голову лезли всякие мысли. Как трудно человека понять. Даже себя трудно понять. Меня все считали доброй из-за того, что я всегда была готова помочь конкретно: вымыть полы заболевшей знакомой, сбегать для нее в аптеку, натереть поясницу соседке Пелагее Спиридоновне. А с Василием я была жестока. Может, правда — злопамятная?

Всю дорогу, как выехали из Москвы, я вела дневник. И в экспедиции вела дневник. Но даже не упомянула о телеграмме Василия. Я небрежно прочла эту телеграмму, скомкала ее и на глазах Марка (о, предательство!) выкинула в воду. Как я могла такую телеграмму бросить в воду? Правда, я не поверила Василию. Там было всего четыре слова: «Жду, тоскую, люблю. Василий». Но это было так не похоже на грубоватого Василия, что я не поверила. Он же циник! И я решила, что это насмешка. Он как бы говорил на моем языке. Ох! Как будто циник не может, как и каждый человек, ждать и тосковать.

Я совсем запуталась в своей личной жизни. Зачем я делаю вид, что люблю Марка? Я хотела бы его любить, потому что он хороший, порядочный, светлый. С ним так легко и радостно! Пройти рядом с таким человеком через жизнь — это самое большое счастье. Но ведь в глубине души я знаю, что люблю Василия. Так зачем же… Почему я даже не попыталась сделать Василия другим? Почему я не попыталась бороться с Виринеей Егоровной в нем? Осудила безоговорочно. Не уважаю… Не могу любить, потому что не уважаю. Но ведь все равно любила все это время. Ради него и Харитона приласкала, как его младшего брата. Сердце все перевернулось, потому что наглядно представила Василия несчастным. А он стихи писал, и какие стихи! Значит, что-то есть в нем чистое, возвышенное, настоящее. Оно ушло. Но ведь было? Было! А раз было, может вернуться.

Василий! Если бы ты был сейчас рядом!

Я вышла из шалаша и долго стояла на плоту, кутаясь в простыню.

Было душно и тревожно. В небесах бушевала сухая гроза. Ни капли дождя, и резкие изломанные молнии. Тайга притихла, притаилась, ни одна веточка не шевельнется. Ни птицы, ни зверька — все попрятались в норы.

Гнетущая тишина. Только всполохи молний на небосклоне. Как они могут спать? Ну и ночь!

Весь следующий день я с нетерпением ждала Марка. Я представляла, как томится Харитон на заброшенном руднике, как он сомневается во мне и в Марке, колеблется, не верит в добро. Я с трудом работала, была очень рассеянна и, кажется, делала ошибки.

Мария Кирилловна посматривала на меня с тревогой.

— Как бы ты не заболела! — несколько раз сказала она.

Марка все не было. Я устала прислушиваться, не летит ли вертолет. Так прошел этот томительный день. Мы далеко спустились по Ыйдыге — помогало быстрое течение.

Но Марка не было и на следующий день… мне этот день показался с месяц. Я настолько истерзалась, что вздохнула с облегчением, когда мы наконец стали на привал. Марк уже сегодня не прилетит. Можно не ждать. Но завтра должен быть обязательно, так как давно пора. Четыре дня почему-то нет. Хоть бы не заболел… или не случилось что с ним!

С вечера я заснула, как убитая, но среди ночи проснулась внезапно, будто меня кто толкнул. Сна как не бывало. Я вышла из шалаша на плоту. Было странно светло, будто красный закат — или восход? Небо заволокли облака… или это дым? И вдруг я поняла: лесной пожар!

Я разбудила Марию Кирилловну. Скоро проснулись и остальные. Мы стояли все вместе на берегу и смотрели на разгорающееся багровое зарево.

— Скорее бы день! — расстроенно воскликнула Мария Кирилловна. — Пока появятся патрульные самолеты, сгорит несколько десятков гектаров.

— Наверное, молния ударила в сушняк, и он загорелся, — предположил Стрельцов. Он послюнил палец и подержал его в воздухе. — Ветер от нас. Даже запаха гари нет. Пожар движется в ту сторону. День покажет…

Мы постояли-постояли и легли спать. Помочь мы ничем не могли.

И день показал.

Солнце было как расплывчатый серый диск, небо желтоватого цвета. Вся западная сторона тайги была охвачена серовато-белым дымом. Оттуда с пронзительными криками летели птицы. Некоторые с размаху ударялись в деревья и падали оглушенные.

— Мы в безопасности, пожар движется в другую сторону, — довольно заметил Кузя.

— Эх, сгорит рудник! — посетовала Мария Кирилловна. — Избы еще пригодились бы…

У меня на миг потемнело в глазах. Да, лесной пожар двигался к руднику. Возможно, рудник уже горел. А Марка все не было и не было. Что же делать? Харитон мог сгореть заживо.

Меня охватило такое отчаяние, что я начала рыдать. Почему нет Марка? Мы потому и радиостанцию не взяли с собой, что предполагалось: связь будем держать через вертолет. А как раз, когда надо, вертолета нет. Мы несколько раз слышали рокот самолетов, но близко они не пролетали. Как же дать знать о себе?

— Будем проводить очередную станцию? — спросила меня несколько недовольная Мария Кирилловна. Она не могла понять, почему я так испугалась. Наверное, сочла меня трусихой. Но как им сказать?

Бросили якорь. Каждый принялся за свои обязанности. Я сидела, будто окаменев, совершенно убитая несчастьем.

— Тасенька, возьми себя в руки, — вполголоса посоветовала мне Мария Кирилловна. Я подавила ужас, поднялась и стала продолжать метеорологические наблюдения.

Невозможно было определить облачность: дым уже застлал все небо. Видимость — один балл, не больше. Ветер юго-восточный. Я определяла по анемометру Фусса. Восемь метров в секунду! Раскачиваются ветви деревьев. Умеренный… Но достаточно, чтоб пламя перегнало быстро идущего человека. Даже бегущего.

Река, там, где мы плыли вчера, была уже скрыта под облаками дыма. Горели огромные массивы тайги. Пламя поднималось к небу. Я представила, какие гигантские костры в грудах валежника. Какие там огненные вихри, как летят по воздуху горящие ветви. Температура воздуха…

Я посмотрела на термометр и ничего не увидела: опять потемнело в глазах.

— Тася, родная, что с тобой? — бросилась ко мне Мария Кирилловна. Все оставили работу и окружили меня.

— Не бойся, — сказал Кузя, — ветер от нас!

Я чуть не обозвала его дураком. Больше я не могла молчать.

— На «Синем камне» Харитон, понимаете?! — выкрикнула я и горько заплакала.

Мне дали выплакаться. Когда я наконец вытерла глаза и боязливо взглянула на лесничую, она уже обсуждала со Стрельцовым и Ярышкиным, как спасти Харитона.

Ни слова упрека по моему адресу, ни слова неприязни или равнодушия к Чугунову. На руднике был человек, ему угрожала опасность страшной смерти, и Мария Кирилловна ломала голову, как его спасти, ни разу не вспомнив даже, что этот человек чуть не убил ее мужа.

— Надо приготовить сигнал на случай появления самолета, — решила она, и мы общими усилиями стали готовить сигнал. Для этой цели мы взяли брезент, которым обычно укрывали продукты и приборы. Но на чем было его расстелить? Решено было найти островок и там расстелить сигнальное полотнище.

Ыйдыга вся в островах, но, когда остров нужен, как назло его нигде нет. Пришлось двинуться дальше по реке. Все гребли изо всех сил, до седьмого пота, пока — часа через два — нашли небольшой островок, заросший кустарником и осокой. Мы причалили и закрепили плот и тотчас расстелили брезент, прямо поверх кустов. Брезент имел форму прямоугольника, и любой самолет обратил бы на него внимание.