— Не хочешь прогуляться, Томми?

Ответом послужили короткий быстрый кивок и еще более широкая улыбка.

***

— … А еще пока тебя не было, Кая вытащила из меня все нитки, которыми зашивала раны на спине. Ты не злись на нее из-за того, что их много — я спросил ведь, она сказала, что сначала вы все подумали, что у меня в спине сидела какая-то штука, что-то или кто-то, но вы перепугались. А когда Кая делала разрезы, она поняла, что это были крылья — не сразу, но потом было очень тяжело помочь появиться им наружу и при этом не навредить. Кая говорит, что если бы что-то пошло не так и повредились бы крылья — у меня бы тогда точно не было возможности летать. А сейчас смотри, они целехонькие! Даже перья уже появились и пух почти спал.

Я с улыбкой слушал, как ты без умолку болтал о том, что с тобой приключилось за этот долгий день. К счастью, ты не продрых все то время, пока я мотался неизвестно где. Хах, а ведь я просто спросил, ел ли ты что-нибудь? Оказалось, еще как. Теперь, когда мы, наконец, добрались до нормального жилого помещения, где можно залечь на дно на неопределенное время, Кая смогла взять твое физическое состояние и здоровье в свои руки. Даже — кто бы мог подумать! — составила тебе график и примерное меню на неделю, чтобы ты быстрее набирал вес. Во дает… Надо будет ее обязательно поблагодарить.

— Я обязательно гляну на крылья, только не сейчас, милый, — ловким движением руки я застегнул молнию на твоей куртке (которая, на самом деле теоретически все еще принадлежала мне).

— Ых! Вредина! — ты закатил глаза, — А куда мы едем?

— Погулять, — я легкомысленно пожал плечами, — Знаешь, я тут понял, что чувствую себя жутко виноватым за то, что оставил тебя на ночь одного. Но обещать, что такого больше не повторится не могу. А вот загладить вину — вполне.

— То есть, купленные мне джинсы, кеды и желтая толстовка все еще не подразумеваются под твоим понятием «загладить вину»? — задумчиво произнес ты, переводя на меня глаза, — Жертвоприношение хочешь устроить, дабы вымолить мое прощение?

— Хах, если только Поузи будет в качестве главной жертвы, — усмехнулся я, а затем на полном серьезе пояснил, — Нет, на самом деле у меня на тебя немного другие планы.

— Я, кажется, понял, к чему ты клонишь, — ты натянуто улыбнулся, отводя глаза.

На несколько минут повисло напряженное молчание. Что-то подсказывает мне, что ты раздумывал, открыть дверь и сбежать из машины прямо сейчас, или подождать, пока мы доедем до дома, а там уж придумать какую-нибудь отмазку или просто честно уговорить меня отказаться от моих планов насчет тебя. Но я был настроен более решительно: никакого дома.

— Ты боишься родителей Терезы? — выпалил ты.

Я опешил, резко дав по тормозам. Машина с противным скрежетом колес остановилась на середине пустой дороги, благо, квартал, через который мы проезжали, был практически не заселен — несколько домов под сдачу/продажу на окраине улицы, а с другой стороны и вовсе деревья, за которыми, подозреваю, вообще нет никаких жилых строений.

Ты, кажется, именно этого и добивался — сказал первое попавшееся, что пришло в голову, лишь бы я напрочь забыл о тебе, любимом. А твое место в моей голове снова бы заняла тревога. И у тебя получилось.

— Я не боюсь их, — стиснув зубы, сказал я, не сколько отвечая на твой вопрос, сколько просто пытаясь убедить себя в этом. Не вышло ничего, конечно же — я прекрасно осознавал то, что место страху есть. Только вот… — Я боюсь не их, а того, что могу сделать, — пришло время, наконец, сформулировать то, что я долгое время не мог собрать в единую словесную оболочку, — Я боюсь… Черт, не думал, что когда-нибудь повторю эту фразу три раза к ряду…

— Я могу сформулировать за тебя, — просто ответил ты, пресекая на корню мои попытки затянуть с откровениями. Видно было, что тебе самому-то не очень нравилось то, что ты вызвал меня на этот разговор, только вот уж раз начали — бросать нельзя было, — Ты боишься, что из-за тебя и этих людей может найти смерть. Твоя тупая детская травма дает о себе знать, не так ли? Призрак твоей родной матери больше не мерещится, зато судьба будто так и хочет разбавить твои глюки еще двумя мертвяками — Роджером и Мэггз?

Резкие фразы, с быстротой света соскакивающие с твоего языка, кололи в самое сердце не хуже ножниц. Вонзить-раздвинуть-резануть. Вонзить-закрутить, разрывая сердце в ошметки, вынуть — и по новой. Вонзить-раздвинуть-резануть.

— … Потому что боишься к ним привязаться? Потому что они тоже «родители», пусть и не родные и даже не твои — твоей сестры, которая тоже тебе дорога? Дил, они живы. Они все живы, Кая очень хорошо сумела запрятать их в этот уголок земли. Ни ПОРОК, ни что-либо другое никого здесь не достанет.

— А я достану, слышишь! — в отчаянии сказал я, — Это я своего отца зарезал, ты забыл? Это из-за меня погибла мама, из-за меня ты лишился крыльев, из-за меня попал в ПОРОК… Все, кто мне дорог, так или иначе страдают, и все… все я!

— Придурок, — ты усмехнулся, спокойно смотря на то, как я почти что бьюсь головой о руль, — А из ПОРОКа нас всех кто вывел? А кто меня из барделя забрал за один вечер, хотя у меня оттуда сбежать не удавалось больше… Черт, можно я не буду называть цифру? Кто Ки Хонга спасал от пьяных тревеллеров, кто метнулся обратно в здание, полное солдат, лишь для того, чтобы вытащить оттуда Холланд?

— Сомнительные достижения, милый… — я горько усмехнулся.

— Ну, какие уж есть. Все мы не ангелы, — ты пожал плечами.

Я чуть улыбнулся. Ты увидел произошедшие изменения и решил ободрить меня еще сильнее:

— Кроме меня, разумеется. Я почти что ангел. Еще немного — и летать смогу, я верю в это. А знаешь почему?

Ты умолк, явно дожидаясь ответа. Похоже, вопрос был не риторический, как я подумал сначала. Я задумался.

— … Потому что они вырастут? Крылья.

— Именно. С тобой они растут. Только с тобой, да с такой скоростью, что я сам удивляюсь. И если я вдруг снова решусь сигануть с обрыва, чтобы проверить крылья на прочность — я знаю, ты поймаешь. Или вовсе не дашь сигануть вниз — ты ведь всегда лучше меня знаешь, что мне нужно.

— А ты всегда знаешь, что нужно мне.

Сам того не замечая, я вдруг понял, что это мне и надо было — услышать из чужих уст то, что меня страшило и… И в сущности понять, что виноваты даже не люди, не окружение, не я сам — а просто такой глупый фактор как детская травма, будь она неладна. Убрать бы ее, удалить из памяти, вырезать — да хоть теми же ножницами, что ковырялись в моем сердце — и жить станет легче.

— Томми? Помнишь, ты мне в детстве сюда, — я потрогал пальцами свой затылок, чуть ниже коротко стриженных волос, — руну налепил. Ты можешь сделать сейчас так же? Чтобы мне стало легче.

Ты нахмурил брови, обведя меня задумчивым взглядом. Через секунду тебе, кажется пришло озарение: брови поднялись вверх, а губы чуть разомкнулись.

— Есть идея чуть получше.

Ты быстро отстегнул ремень безопасности, надавил мне на плечи, облокачивания на сидение, и перекинул через меня ногу, усевшись на бедра. Я опешил. Вот такого поворота событий я от тебя уж точно не ожидал. Думал уж, может ты решил все-таки заняться со мной сексом? Да, в принципе, это тоже вполне хорошее лекарство от любых недугов.

Но нет, ты успокоился, как только расстегнул последнюю пуговицу. Причем последняя была на ширинке джинсов, но молнию ты, почему-то оставил застегнутой. Я с непониманием посмотрел на тебя, однако ты не обратил на это внимания, вместо этого изучая мою татуировку. Да, помню ее — спичка-перышко. Спонтанная татуха, которую мне ни с того ни с сего приспичило сделать в свой очередной отпуск. Наверное, единственный поступок, о котором я никогда не буду жалеть, ведь именно из-за этого мы с тобой и встретились.

Ты втянул воздух глубоко в легкие, не спуская глаз с рисунка на моей коже, а затем так же медленно выдохнул. Готовишься к чему-то. Неужели, колдовать? О черт, надо бы закрыть чем-то голову, а то полетят осколки из стекол бедного джипа…