— Погрубее с ним, ему это нравится, — раззадоривает парней Крис, пока двое других стаскивают с меня джинсы, щипят и больно мнут оголившиеся места.

Не сдаваться, Крылатый！ Кроме себя тебе никто не поможет. Сопротивляться до последнего.

— Поосторожнее с этой дыркой, — ухмыляясь, предупреждает мой бывший друг, когда кто-то пытается заставить меня ему сосать, — Ангелочек ведь зубки может показать… Ну же, не будь таким упрямцем, помнишь, что было тебе за это в прошлый раз? — прожигает меня глазами.

Но вопреки его словам, во рту все же оказывается чужой член. Сдерживать слезы больше нет сил, слишком глубоко меня заставляют брать.

Укусить — и дело с концом, вот только с прошлого раза я усвоил урок и не хочу терпеть избиения. Это слишком, чересчур, особенно когда уже все кругом знают про мою способность исцеляться. Хлыст бьет так сильно, будто Крис хочет разрезать кожу до костей, ни на секунду не дает мне передышку: только рана начнет затягиваться, тут же удар.

Когда, наконец, трахомарафон с моим участием заканчивается, меня просто оставляют на улице, напоследок, резанув веревки, но так и не освободив меня окончательно. Я устал. Нет ни сил, не желания подниматься. Знаю же, что как только перешагну порог «дома» — снова окажусь в чужих руках, которым явно не хватило одного лишь минетика. С Крисом мы по-прежнему «друзья». Это он так называет, потому что я не могу от него некуда деться, а потому раз за разом позволяю ему себя ебать. Все чаще. Все меньше сопротивлений.

Я подтягиваю ноги к себе, зажимая вывихнутое плечо. Слезы уже не держу. Крылья из белых превратились в грязно-коричневые, перетянули на себя всю грязь с земли. Ровно как и я.

«Никогда еще не трахал ангела» — вспоминаются слова Криса, когда он впервые меня изнасиловал.

Ненавижу.

Ненавижу.

Еле успеваю закрыть глаза, когда в глаза брызжет чужое семя. Мерзко, противно. Невозможно дышать, все провоняло чужим потом. Мелко дрожу от пережитого, когда чужие руки отпускают окончательно. Все кончилось.

Но Дилан не пришел.

Не вытащил.

Не спас.

— Молодец, мальчик, — насильник одобрительно похлопывает меня по бедру, — Повторим еще, я теперь часто к тебе заходить буду.

Часто. Нечто похожее я слышал от Криса. Тогда еще все считал за несчастный случай, за пьяную выходку, шутку. Думал, не может он быть настолько бессердечным. Понял что ошибся уже на следующий день.

Я не хочу повторения. Не хочу.

На меня накатывает истерика. Становится трудно дышать, перед глазами снова мелькают события прошлого, обрывки фраз. Дилан, который обещал все время быть рядом. Обещал мне, но в итоге оставил одного.

Пора бы уже понять, Крылатый, что кроме себя тебе никто не поможет. Сопротивляться до последнего.

Стискиваю в руках простыни. Из глаз по-прежнему текут слезы, только вот вместо прозрачной соленой жидкости на подушку капает чернота.

Вопреки слезам четко вижу картину: ничего не подозревающий мужик, лицо которого я так и не разглядел, стоит ко мне спиной, упаковывает свой хер в штаны, застегивает ремень. Даже не видит, что у него под носом творится, какой идиот. А осколки от разбитой об мой лоб вазы, меж тем, поднимаются в воздух.

Я отомщу. За себя, за то, что они со мной делали. Думали, Крылатый просто игрушка, беспомощная и не способная за себя постоять. Так раньше было — а теперь нет.

Стекло поднимается в воздух. Мне мало тех нескольких осколков от вазы, хочу еще. Окна подойдут. Дребезжит стекло, и только тогда мой мучитель поднимает глаза — за секунду до неизбежного.

***

Я открываю глаза. Сил совсем нет, вокруг какие-то расплывчатые светлые пятна, темнота и тишина. Становится страшно, потому что я не понимаю, что происходит.

Под руками чувствую жесткую обивку сидения. И лежу я как-то странно, лицом вниз. Первая мысль — мне что-то вкололи и теперь куда-то увозят. Паникую, поднимаюсь на руках — слишком резко, чуть не падаю в сторону, благо, удержали ремни безопасности, которые застегнули по обе стороны. Все равно задеваю ногой что-то мягкое и вот оно падает вниз. Рюкзак?

Понимаю, что на похищение это не очень-то смахивает. Во первых, машина стоит на месте. Во вторых, вокруг тихо. В третьих, слишком много мне дали свободы… и на глазах похоже обычная повязка. Стаскиваю ее с головы, в глаза бьет резкий свет снаружи. Жмурюсь, однако через какое-то время все же удается привыкнуть к свету. Светлая повязка перепачкана странной чернотой. Пятна на тех местах, где по идее находились мои глаза.

Не хочу разбираться в возможностях своего организма. Тем более в памяти потихоньку начали всплывать недавние события, а не только те ужасы, которые мне снились. Голова трещит по швам и очень хочется пить.

Это был просто сон…

Сон-воспоминания, просто череда последних событий, вперемешку с тем, что произошло и очень давно. Просто уже никому не нужное, но пугающее прошлое, не более. Сейчас я в безопасности.

Только вот снова один.

— Дил? — зову его.

Не узнаю свой голос. На хрип похож. Да и бесполезно это, в машине никого нету. Решаю отправиться на поиски.

Интересно правда, как я себе это представлял? Засада уже лишь в том, что мне тупо не хватает сил на то, чтобы расстегнуть ремень безопасности. Что за слабые руки！ Будто тело не мое, не слушается.

Спина как-то странно саднит. Боль отдается, кажется абсолютно во все мышцы. Кажется, ампутация крыльев повлекла за собой более серьезные последствия, чем все могли представить. Не хочу даже знать, как сейчас там что выглядит, хоть Тереза хорошо и перебинтовала меня.

Приходится вылазить по-старинке, натянув ремень и проснувшись просто так, не расстегивая. Это тяжелее, чем я думал: протерся спиной прям о сидения… Где была моя голова, когда я это придумал?

Ладно, проехали. Далее — дверь машины. Слава богу, она не заблокирована. Так, стоп, сначала нужно одеться. Нахожу на сидении рубашку светлую, частично испачканную черным и почему-то с надорванным низом. Позже понимаю, что моя повязка на глазах, скорее всего, и была тем самым оторванным лоскутом этой рубахи.

Так, а теперь самое важное: белье и штаны. А то спасение жизни спасением, а «оперировали» меня прикрыв только простыней. Терезе будет как-то стыдно даже в глаза смотреть… Я ж почти не помню ничего, будто помутнение рассудка, мало ли, что я мог выкинуть.

В рюкзаке нашел необходимое. Темно-бежевые шорты, которые были мне велики, а потому падали ниже колен, пришлось завернуть и подвязать под поясом. Рубашку сверху, пусть она и воняет чем-то похожим на железо — почти как кровь, только… не она.

Открывая дверь машины, я чуть не вывалился наружу. Слишком сильно толкнул ее, однако удержаться смог. Вылез аккуратненько, сполз вниз. Мда, с упадком сил я как-то не подумал, как буду вставать на ноги.

Но к счастью, это не понадобилось. Дверь из сарая, где была припаркована машина, была открыта настежь. Света там еще больше, чем «в помещении». День, солнечно. Деревья, поля, подсолнухи. И Дилан ходит там, даже издалека узнаю его.

Смотрю как завороженный, как его фигура ходит по обочине дороги и отрезает от цветов большие бутоны. Красивый, особенно рядом с яркими желтыми подсолнухами. Вот, к нему подбегает другая фигура — женская, кидается со спины, обнимает.

Я замотал головой, а затем снова уставился вперед. Видение никуда не исчезло, напротив, вижу, как теперь и Дилан обнял ее в ответ.

Под ладонями стало жечь. Я отдернул руки от сена, которое почему-то начало дымиться и быстро затоптал искры босыми ногами. Ерунда какая-то… Это что, опять я?

Смотрю, фигура вдалеке машет мне. Кричит что-то, но отсюда не слышно. Бежит навстречу. А я сижу на месте и понимаю, что злюсь на него. Не только за эти обнимашки.

— Томми！

Шумно выдыхаю, понимая, что эмоции берут верх. Я слишком долго его ждал, слишком сильно хотел увидеть, а он, гад, так и не пришел！

— Ты… последняя сука, О’Брайен！ — кричу на него, бросая в его сторону сено.