— В бешенстве! Он у себя. Валитесь в ноги и молите о прощении.

Джованни поднимался по лестнице вслед за Гийомом, замечая, как поникли плечи его нового друга, будто тот несет тяжелый крест на гору не менее высокую, чем Голгофа. Готье, встречая их, вышел из-за стола, сжимая кулаки, и Джованни впервые ощутил на себе его полный ярости взгляд, гадая, что же так сильно могло расстроить непоколебимую и спокойную скалу, каковым всегда казался де Мезьер.

— И где вас черти носили? — Гийом, видно зная больше об особенностях характера своего хозяина, сразу повалился на колени, опуская голову вниз. — Отвечай!

— Мы гуляли по городу, — быстро заговорил Гийом, иногда проглатывая слова, — зашли в постоялый двор, там Джованни вспомнил расположение комнаты, где они останавливались, потом он повел по тем улицам, где они ходили, довёл до дома, где жил Жак Тренкавель, потом мы были на рыночной площади, ушли, когда закончилось представление, посетили святого Сатурнина, и, поскольку месса у святого Этьена начиналась раньше, то прослушали ее, примерно час, и вернулись.

— Придурок! — прошипел рыцарь, нависая над ним, — он, — его палец уткнулся в Джованни, застывшего рядом, — отлучённый, его к церквям вообще подпускать близко нельзя, не то, чтобы псалмы слушать…

Гийом бросил быстрый нерешительный взгляд в сторону их пленника:

— Я не знал, господин де Мезьер. Он мне не говорил.

— А он, стервец, вообще ничего не соображает! Твою мать! — в сердцах выкрикнул Готье, так, что заложило уши. — Он даже не членом, он своей дыркой пустой думает, и ей же других в грех вовлекает!

— Простите Гийома, господин де Мезьер! — Джованни опустился на колени рядом с Гийомом. У него сердце сжалось от жалости к молодому солдату, поскольку он явился невольной причиной его опрометчивого поступка.

— А с тобой у нас будет особый разговор! — рыцарь подошел к нему сзади и больно потянул за волосы вверх, заставляя встать на ноги, затем подтолкнул к окну с такой силой, что Джованни ударился животом о раму, но де Мезьер опять схватил его за волосы, поворачивая лицом к злосчастной надписи, что еще ярко белела и была хорошо видна в свете уходящего дня. — Что здесь написано?

— Не знаю!

— Знаешь!

— Не знаю! — упрямо повторил Джованни, не собираясь уступать.

— Знаешь! — Готье приблизил губы к его уху. — Ты даже не удивился. Любой другой, не знакомый с языком магометан, принял бы эти буквы за странный узор, начертанный каким-нибудь озорным мальчишкой. Гийом, подойди! — тот, повинуясь приказу, подошел к ним. — Ты можешь прочесть? Эти буквы как у сарацин?

— Да, господин де Мезьер, но я не обучен их грамоте, могу только перенести буквы на пергамент.

— Так что же ты медлишь? — Гийом послушно подошел к столу, и взяв в руки чернила и кусок пергамента, быстро срисовал буквы, пока они не стали расплываться из-за недостатка света. Всё это время де Мезьер продолжал держать Джованни за волосы, прижимая к окну, когда же Гийом закончил и отложил письменные принадлежности, Готье толкнул юношу прямо в его руки:

— А теперь отведёшь его на конюшню, хорошенько свяжешь и выпорешь так, чтобы он не мог в ближайшие дни ни сидеть, ни ходить, не расставляя ноги. Я приду и проверю. А потом ты его возьмёшь сзади без особой заботы, насколько ему это будет в удовольствие. Таково моё наказание для вас двоих за невыполнение в точности моих приказов.

— Может, передумает? — Джованни покорно плёлся вслед за Гийомом, еще не окончательно осознав всех последствий наложенного наказания. Тот остановился и только обреченно покачал головой, чуть не плача:

— Не знаю, время потянем, но если Готье не успокоится, то жди худшего. Я давно его таким не видел, произошло еще что-то, о чем мы не знаем. Он же сам мне приказал погулять с тобой по городу, не говорил, чтобы быстро вернулись. В чём здесь моя вина?

Комментарий к Глава 9. Когда море соединяется с небом

[1] 1 Иоанна 4:18

PS. В следующей главе (или через одну) появится духовник Готье де Мезьера - отец Бернард, о котором упоминалось ранее. Мне, как автору, давно хотелось “покопаться” в его личности, тем более, что трудов его автор прочел достаточно много. Будет много про средневековые ереси.

========== Глава 10. Он признаёт своё поражение ==========

— Я не могу понять, Гийом, он что — получает удовольствие?

— Да, господин де Мезьер, — Гийом коснулся ладонью стоящего в напряжении члена Джованни, тело которого сразу откликнулось, он пошевелился в своих путах, выгибаясь в спине, застонав, запрокидывая голову, и излился. Солдат де Мезьера уткнулся лицом в мокрые от пота волосы их пленника, сделал пару движений и сам достиг вершины блаженства.

— Вот это да! — воскликнул пораженный Готье. — Нужно было слушать Гумилиату с самого начала. Мы его не сильно попортили?

— Нет, только как ты приказал, — вступился Гуго. — Низ, чтобы не мог сидеть и бедра изнутри, чтобы не мог ходить.

— Ладно, отвязывай, — проявил милосердие рыцарь, и Гуго взялся за веревку, которой были стянуты запястья Джованни вокруг одного из столбов портика, подпирающих крышу второго этажа. Гийом еле удержал тело юноши, когда была развязана петля, притягивающая и удерживающая его под ребрами.

Джованни с трудом разлепил веки, омытые слезами. «Как же больно!». И повернул голову туда, где сидел на табурете Готье де Мезьер, потом демонстративно выплюнул деревянную палку, которую стискивал зубами во время наказания, помертвевшие губы не слушались, но все же сложились в презрительной и торжествующей усмешке, на которую хватило сил. Он отвернулся и склонился вниз, Гуго уже отвязывал его правую щиколотку от палки, которая не давала свести ноги вместе, пока плеть гуляла между ними, оставляя налитые кровью и синевой отметины.

— Гийом, отпусти его, — Джованни схватился руками за столб, удерживаясь на нечувствительных ногах, которые будто сломались под ним, медленно соскальзывая вниз. В такие моменты Михаэлис никогда бы не оставил его без внимания, он всегда подхватывал его на руки, страстно целуя, как бы стремясь вернуть ускользающее сознание и загладить чувство вины за боль, которую причинил. Теперь же он оседал всё ниже, не моля ни о помощи, ни о поддержке, не испытывая стыда за собственную слабость, и что камиза, задранная ему на голову, всё еще висит смятым комком на руках, и что спущенные шоссы болтаются в районе щиколоток, только еще больше утверждая в себе решимость выстоять против всех напастей, что на него свалились. «Он от меня и порченного денье не получит!», — злорадно подумал юноша, прижимаясь к столбу разгоряченным лбом, садясь полностью на согнутые в коленях и широко расставленные ноги, и тихо поскуливая от накатывающей боли.

Готье уже «перекипел», но было поздно. Взгляд его пленника и усмешка красноречиво поведали, что тот не собирается сдаваться и более того — доверять своему мучителю. Завтра он найдёт того, кто переведёт ему надпись, а дальше будет видно, но запугивать Мональдески неминуемым насилием уже не имеет смысла, а от реального — он даже ухитряется получить удовольствие. Еще одно обстоятельство настраивало мысли де Мезьера на невесёлый лад — требовалось срочно отбыть в Париж, король собирал совет, а вести за собой строптивого пленника было накладно. И в этот момент в голову Готье пришло изящное решение: более того — оно может помочь, не упуская из рук власти над Мональдески, настроить его на более дружественный лад и запереть за крепкими замками не только под надзором Гийома, но и десятков трёх крепких мужчин, облечённых неистовым религиозным рвением. «Вот там он точно не захочет проявлять свои таланты шлюхи! И Михаэлис не сможет к нему близко подобраться. Завтра поговорю с отцом Бернардом», — подумал Готье, позёвывая в кулак:

— Давайте ложиться спать. Гийом, выдели нашему юному рыцарю отдельную лежанку. Нас и так ждёт весёлая ночь — раны смажь, но сильно не усердствуй, пускай кричит и стонет в подушку, ему не привыкать, а ты мне завтра утром будешь нужен свежим и отоспавшимся.