Вдруг резко зазвонил мобильный, словно гонг в руках ангела правосудия. Ксана вздрогнула, в одну секунду опустившись с небес на землю, собралась – хватит мечтать, надо работать. Кажется, она слишком увлеклась…

– Да, Светуля.

Это была ее давняя подруга, военнослужащая – простая, но добрейшая женщина. Александра постаралась придать голосу как можно больше теплоты, тут же начав корить себя за то, что давно не ездила к Свете в гости. Они подружились ещё в те далёкие времена, когда катали своих спящих первенцев в колясках по тенистым улочкам Марьино. Потом Светуля уехала жить в Перевальное, в военный городок, и Ксана обязательно привозила ей и детям подарки на каждый праздник, отдыхая в ее маленькой квартирке и душой, и телом.

Но вместо весёлого воркования милой подруги в ухо ворвался истошный вопль:

– Кумуся, допоможы! Мэнэ за гратами трымають! У псыхликарню видвэзлы! – раздались звуки борьбы, удар, шум падающего тела, визг, женский сердитый голос раздражённо произнёс: – Гражданка, да что вы себе позволяете? Я вам один звонок разрешила сделать! – и трубка, сердито щёлкнув, умолкла.

Ксана, оцепенев, посмотрела в окошко мобильного телефона: «Вызов завершён».

Кума Света была родом из Донецкой области, где разговаривали на смешном суржике, но русским владела в совершенстве, на нём же и общалась, зная, как тяжело в Крыму с «мовой». И только в минуты крайнего волнения переходила на украинский. Значит, случилось нечто из ряда вон выходящее. Беда! В голове Ксаны стало пусто, мысли разлетелись в разные стороны, словно потревоженные воробьи. «О, Господи!… О, Господи!…»

– Ксана, я не могу найти в почте фотки членов правления банка, должны были ещё вчера скинуть, – голос Антона ворвался в ее сознания, словно взрыв, Ксана подскочила на стуле, выронила из ослабевших пальцев телефон, и он, сделав несколько кульбитов по полу, разлетелся на части.

– Ты что, Шурка, совсем обалдела?

Антон кинулся собирать детали, Ксана некоторое время на него смотрела, потом встряхнулась, словно дворняга, которую окатили водой, взяла себя в руки, присела на корточки. Они вместе собрали телефон, попытались включить. Хрупкий аппарат, как ни странно, включился, правда, экран стал подмигивать, словно хотел сообщить о себе что-то очень уж интимное.

«Телефону всего год, где же я новый-то возьму, на какие деньги?» В тот момент она ещё не могла предположить, что телефон ей больше не понадобится, но острое предчувствие подступающей опасности уже накрыло ее ледяной волной. Стало зябко.

…Рабочий день прошёл бездарно, пережила его Ксана с трудом.

Она написала несколько отвратительных, ничего не значащих абзацев. Текст не ложился, речевые обороты показались ей корявыми, неровными, словно кустарно скроенное платье. Тогда она решила сделать паузу и стала звонить в приёмный покой психиатрической больницы, долго выясняла, куда определили несчастную Свету, узнала, наконец, что она в отделении острых неврозов. Перезвонила туда, но добиться у равнодушной медсестры фамилию лечащего доктора так и не смогла. Ответ был неизменным: «Ещё не назначили, ожидайте». В конце концов, ей разрешили прийти в отделение к четырём часам дня и пообещали, что к этому времени врач освободится.

Почти до четырёх Ксана маялась возле компьютера, делая вид, что пишет статью. Чтобы совсем не терять времени даром, она попыталась подобрать список необходимых определений и наречий – обычно это помогало сосредоточиться, но даже это простой лингвистический приём у неё не получился. Без пятнадцати минут четыре она, никого не предупредив, проскользнула к выходу и быстрым шагом направилась в больницу, которая находилась на улице Розы Люксембург, всего в четырёх кварталах от издательства.

После тёплой декабрьской погоды, такой привычной для крымской зимы, этот тусклый день показался Ксане слишком студёным. Или температура на улице резко упала, или ее по-настоящему морозило от страха, понять она не могла. Демисезонное пальтишко не грело, руки даже в перчатках скоро стали бесчувственными от холода. Казалось, вот-вот посыплется из белёсого неба лёгкий сухой снежок, возьмёт город в морозные тиски, заметёт порошей. Недавние мысли о Беловерцеве показались смешными и уже ничего не значащими, ее обольститель исчез из памяти, вытесненный внезапно навалившейся проблемой.

Территория главного крымского дома скорби оказалась необъятной – с многочисленными корпусами, застывшими среди старых деревьев, неухоженными сквериками и заброшенными хозяйственными постройками. Сами корпуса были выстроены ещё до Октябрьской революции, их фасады облупились, краска на оконных рамах облезла. Из щелей выщербленного тротуара торчала жухлая трава, приходилось всё время смотреть под ноги, чтобы не споткнуться или не растянуть лодыжку, ступив в яму. Александра, прожив всю жизнь в этом городе, оказалась здесь впервые. Это был настоящий затерянный мир в центре города – жуткий, таинственный, пугающий, увиденное потрясло ее какой-то пронзительной безысходностью. Ксана подумала, что здесь можно было легко затеряться и остаться навсегда, как в лабиринте Минотавра.

Она долго искала отделение острых неврозов, пока не оказалась далеко в стороне от главной аллеи, рядом с высокой беленой стеной, по верху которой была протянута перекрученная колючая проволока. Что там, за этой стеной?

Нервы были натянуты до предела, воображение рисовало несуществующие ужасы. Вдруг совсем рядом раздался оглушительный грохот, Ксана в испуге остановилась. Навстречу ей из-за угла выползла громоздкая алюминиевая тачка, на которой было сложено навалом грязное серо-коричневое постельное бельё, рядком стояли зелёные эмалированные вёдра с крышками, издававшие острый запах кислой капусты. Тяжёлую тачку с трудом толкали две толстые неопрятные санитарки, одна из них по виду была явно не здорова – глаза ее блестели, на лице блуждала отсутствующая улыбка, из уголков губ стекала слюна.

С трудом оторвав взгляд от лица женщины с явными признаками слабоумия, Ксана обратилась к другой – хмурой насупленной бабе с тёмным лицом и уродливой бородавкой под носом.

– Скажите, пожалуйста, где отделение острых неврозов?

Баба недобро зыркнула на неё из-под нависших бровей и кивнула в сторону угла, из-за которого они выкатили тачку. Ксана, засмотревшись на странных санитарок, не заметила под ногами торчащую из асфальта корягу, споткнулась и тяжело плюхнулась на колени, нечаянно схватившись рукой за грязную ткань. Это не позволило ей растянуться на асфальте, но от прикосновения к изгаженному белью ее окатила такая волна омерзения, что она стала хватать открытым ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба, от резкой боли в коленях на глазах выступили слёзы. Дебильная санитарка загоготала в голос, широко открыв рот, а вторая, по-бабьи запричитав, бросилась к Александре, начала неловко тянуть ее за руку.

– Ну что же ты, девка? Рано тебе тут устраиваться. Вроде нормальная ещё.

Ксана поднялась с ее помощью, отряхнула ладони, с сожалением потрогала порванные колготки и сконфуженно пробормотала:

– Спасибо.

– Иди уже, и не падай больше, – женщина улыбнулась, у неё оказались ровные белоснежные зубы и неожиданно добрая улыбка.

– Как вас зовут?

– Настасья. А это Верка, сестра моя. Из-за неё и работаю тут – она кивнула на свою напарницу. – Вот, удалось пристроить, общежитие дали. Мы-то сами с района, из Раздольного.

– Спасибо, Настасья.

– И тебе не хворать.

Совсем ошалевшая от такой неожиданной встречи, Ксана быстро пошла за угол – продолжать разговор с несчастной Настасьей ей больше не хотелось.

Здание, в котором находилось отделение, оказалось двухэтажное, высокое, все окна были наглухо задраены мелкоячеистой металлической сеткой, сквозь которую можно было передать разве что сигарету. Ксана с опаской потянула на себя массивную дверь. Проём на первый этаж был почему-то крест-накрест заколочен досками, с потолка клочьями свисала чёрная паутина. Александра осторожно поднялась на второй этаж по широкой выщербленной лестнице, постучалась в деревянное окошко, и оно чуть приоткрылось, словно в тюремной камере.