Одинокое облако, толстолобый воздушный корабль, важно рассекало лазурные воды. Стоящие на крыльце запрокинули головы. Высокий, синеглазый Кальт тянулся к небу как поликристаллическая солнечная батарея. В треугольнике расстёгнутого ворота помаргивала солнечным зайчиком впаянная в тело пластинка. Иногда терапист дотрагивался до нее, как будто проверяя, не исчезла ли она. Не исчезла. Напротив, органично дополнила его облик, словно кожа потихоньку таяла, а сквозь неё начинал просвечивать изначальный стальной каркас в расплаве охлажденного кремния.

Вот кукловод, которого я посажу на цепь.

Если повезёт — сегодня!

Кальт наконец отвлёкся от созерцания воздушного корабля, строго постучал по запястью — «Пора!» Опаздывать нельзя: лидер ценил пунктуальность.

— Зачем нас собирают? — фальшиво спросил Хаген.

— Понятия не имею, — фальшиво ответил Франц.

Он обернулся, и они посмотрели друг на друга в упор, солгав ещё и взглядом.

***

А вот и Ратуша, старая знакомая! Но как она изменилась.

Будучи техником «Кроненверк», Хаген привык каждое утро сверять внутренний будильник с проявлением графитных узорчатых башен на розовеющем холсте. Треугольную черепичную крышу венчал шпиль с утолщением в виде земного шара и маленьким серебряным флагом. Грозовой цвет каменной кладки придавал зданию внушительный и немного скорбный вид, особенно в непогоду, когда водосточные трубы извергали ручьи слёз в специальные отводные отверстия, пробитые в мостовой. За всё время работы в игроотделе, Хаген не мог припомнить ни одного ясного дня. Всегда снег, секущий дождь, парящие в воздухе ледяные крупинки. Три «т» — тоска, туман, темень.

Но не сейчас!

С позолоченной солнцем Миттельплац — бдыщ–та-дамм! — они вступили в залитый электрическим светом холл. И тотчас угодили в удушающе крепкие объятия служб. В честь приезда лидера все улицы были перекрыты. Чёрные кордоны СД огораживали площадь по периметру, а внутри курсировали легко опознаваемые группки безопасников «Кроненверк».

Досмотры тоже напоминали танец. «Ваш браслет — прижмите здесь, пожалуйста — теперь сюда — подбородок чуть направо…» Царапающая кожу, наждачная полоска считывателя. Хаотичное движение, остановка и монотонное следование по орбите до следующей остановки. Писк сканнеров: Кальт произвёл фурор, явив свою электронную начинку чутким металлодетекторам.

Основная масса народа текла через распахнутые настежь главные ворота. Важные персоны, «шишки», как не преминула бы съязвить Илзе, попадали внутрь через отлично охраняемый запасной вход. Или запасной выход — при необходимости Ратуша могла в два счёта превратиться в крепость. Попав внутрь, Хаген почувствовал себя в каземате, но каземате роскошном, предназначенном для короля-гиганта. Высоченные потолки с многоярусными люстрами, монументальные колонны из гранита и мрамора, и всё подогнано стык к стыку, защищено решётками, украшено руническим письмом, понятным даже непосвященным. «Зиг», «гер», «тир», «айф», «тотен»… то-то-то-те-те-те… нет, показалось. А вот и «лебен-рун» — птичья лапка, такая же, как и выгравированная на предплечье.

Что же это? Должно быть иначе!

Не так ярко, не так фестивально…

Сердце опять взбунтовалось, он глотал воздух как рыба; от близости такого количества чужих, да громких, да незнакомых все чешуйки встали дыбом. Выйти! Где тут выход? Он замешкался, и Франц раздраженно ругнулся, вынужденный тоже умерить шаг. «Мне душно!» — застёжка-удавка не поддавалась. Сзади уже напирали, скрежетали и грозили раздавить гусеницами. Вездесущая направляющая поймала его за спинной плавник. Фокус-покус, ловкость рук: Хаген вздрогнул от комариного укуса.

— Спокойно, Йорген. Если нужен туалет — видите скромную дверь за той колонной? Шагом марш, и мигом возвращайтесь.

— Что вы мне ввели?

— Гормон храбрости. Эмпо-витамин. Дышите глубже! Вот вы и стали ближе к центру — как ощущения? А когда-нибудь я покажу вам… Впрочем, вы же из столицы, всё время это забываю. Вы, кажется, тоже. А теперь — шаг назад, спину ровно, техник-исследователь! Вы меня сопровождаете, так не ударьте в грязь лицом!

— Зачем мы здесь?

Он не рассчитывал на ответ. Дикарям и детям не отвечают или отвечают односложно — «Сам увидишь», «Отстань», «Заткнись». Но он уже вырос из детских штанишек: это подтверждал парадный мундир, пара новых татуировок и остаточная биопластовая полоса, предохраняющая большой палец от излишней подвижности.

И Кальт ответил. Прямо и без увёрток. Проходящие мимо оглянулись и тоже сбились с ноги, когда он сказал:

— Война, Йорген. Мы отправляемся на войну.

— Что?

— Север, — подсказал Франц с другой стороны. — Твой разлюбезный Пасифик. Хох, солдат! Наступают весёлые времена!

***

Война!

Мозаичные воины из кирпично-глиняных черепков спускались по стенам Малого зала, разя копьями расыпающихся на квадратики врагов. Свет, проникающий сквозь витражные стёкла узких стрельчатых окон, раскрашивал щёки в голубой и красный, и жёлто-оранжевый, и фиолетово-багровый, и только выбеленное лицо Франца сопротивлялось переменам. Хаген посмотрел в другую сторону. Цветные брызги скользили по Кальту как санки по ледяной горе, резво и не задерживаясь.

— Когда?

Лидер закончил своё выступление в Большом зале, и стены задрожали от оваций. Рёв и топот нарастали. Прямо напротив Хаген заметил пухлую, гротескно-детскую фигуру игромастера. Прикрыв рот ладонью, Байден что-то говорил склонившемуся к нему высокому человеку в болотном обмундировании химических спецвойск.

— Почему мы не там?

— «Там» ничего не скажут, нетерпеливый техник. Нужные люди собрались здесь. Что за истерика? Дать пощёчину?

— Не надо, — сказал Хаген, к нему вернулось трезвомыслие.

Там — обычная пропагандистская речь о миссии норда, о полноценности, превосходстве и жизненном пространстве. Гастрольное выступление, салют, цветы и барабаны. Здесь — конкретика, даты и цифры. Ещё немного — и он узнает то, о чём и просил Инженер, ответ на вопрос «когда и где». На два вопроса, если быть точным.

— Даже опомниться не успеют, — прошептал Франц, наклоняясь вплотную и уцепляясь за ремень, чтобы подтащить добычу поближе. — Слыхал, солдат? Ни писка, ни жалобы. Мы уже приготовили сотню хлопушек и с десяток бенгальских огней. Вот-вот начнётся потеха. Как жаль, что ты ничего не увидишь. И вдвойне жаль, что не увижу я. Тебя сошлют на Территорию, а я буду тебя сопровождать. Потому что ты — отрава. Признайся честно, сам, встань на колени и я убью тебя милосердно. Знаешь такое слово?

— Будь уверен, — сказал Хаген, с отвращением сбрасывая его руку. — Уж мне-то не придётся лезть в словарь. Иди к чёрту, мой капитан! И не дыши в ухо, здесь жарко!

— Жарко, — согласился Франц, притискиваясь ещё ближе, забивая ноздри горьким мускусным запахом с примесью крови и мятной пасты. — Хорош притворяться! Просто ляг и умри. Облегчи душу. Ты что-то задумал, а я не знаю, что. Но непременно узнаю.

— Ты опоздал.

— А ну молчать! — бросил Кальт через плечо. — Что там за щенячья возня? Ещё немного, и вместо дополнительных правых рук я заведу себе механические протезы.

Что мы делаем? Что я делаю?

На растерянном лице охотника Хаген прочёл тот же вопрос. Но размышлять было некогда: шум, хлопки и крики слились в одну торжествующую ноту, рассыпавшуюся трескучим фейерверком, когда двери Малого зала наконец-то распахнулись, и лидер, маленький, сгорбленный, с жиденькой прядкой пегих волос, красный от натуги, совершенно больной человечек, взошёл на трибуну, обвёл собравшихся вдохновенным взглядом, вдохнул побольше воздуха и начал говорить.

***

Война.

Уединившись в прохладном, пахнущем хлоркой безмолвии, он долго тянул время, переливая воду горсточкой из ладони в ладонь. Левая — Юрген из Хагена, правая — Йорген из Траума. Ладони порозовели от нещадных хлопков, кисти сводило ноющей болью. Большой палец превратился в пульсирующий, забродивший багровым соком ядовитый плод с треснувшей кожицей. Помрачение ума! Что он только что делал? Орал и бесновался как сумасшедший. Хох, хох… Боже!