Проклятый лидер оказался оратором. Да нет, не так — Оратором! Кто бы мог подумать, что в этом щуплом теле скрывается такая мощь убеждения. Такая харизма. Ещё одно странное, интуитивно понятное слово. Вот только интуиция тут не при чём. Ложная память. А вместе с ней — ложные рефлексы, ложные выводы.

Но всё-таки, как же это могло случиться? Он попытался восстановить каждый момент, прокрутить плёнку ещё раз, чтобы понять, как же так — здравый, неглупый, критично настроенный человек мог до такой степени забыть себя, чтобы доверчиво и готовно впитывать эту псевдонаучную, псевдологичную ахинею — ну теперь-то ясно? Или не совсем? Или не ахинею?

Алоиз Райс начал робко, печально, опустив голову, словно исповедовался перед мраморными квадратами пола, перед кафедрой, перед собственными ботинками. Словно тоже хотел всенародно признаться: «Я виноват». Но с каждым словом голос крепнул, наливался силой, дрожал — не от неуверенности, но от неспособности выразить нечто большее, чем можно передать в звуке, и вот уже то тут, то там начали подниматься кулаки, отбивая такт. Напитавшиеся энергией, счастливые, подхваченные волной энтузиазма, грохотали по каменным плитам — «так было», рявкали «так есть», выбрасывали руку — «так будет»!

Промывка мозгов? Не иначе. Да плюс массовое заражение, да плюс кальтовские витамины. Обезьяний эффект! Бр-р, пфуй, пфе, стыдно! Гадостно!

А стыднее и гадостнее всего — прищур Кальта, непрошибаемого кукловода — сверху вниз, ироничный и совершенно трезвый… ай-ай, эмпо-техник, пешка, обезьянка…

Он с ожесточением завозился в воде, смывая с себя всю эту муть. Безжалостно шлёпнул по щекам — очнись, дурила!

Два дня. А теперь ещё семь.

Адвент-календарик прирастал окошками. Вот только за картонными занавесями уже не пряники и конфеты с ликёром, но «адские колотушки», осколочные гранаты, фугасные снаряды, электромагнитные бомбы и сюрпризы потяжелее — зенитные системы «Энциан», тактические лазерные комплексы «Летцентаг», бесконечно дорабатываемые линейки бронетехники и умные волновые машинки системы «Кальт-Вернер», гарантированно прекращающие любую оперетку, любой наскучивший зингшпиль. Через семь дней. Успеет ли Пасифик приготовиться за семь дней? Даже зная точки приложения сил — сможет ли подтянуть оружие, способное отразить удар?

Отразить. В конечном счёте ведь всё упирается в оружие, силу может остановить только сила, не инертная Стена, а яростный центростремительный кулак…

Опять кулаки. Неужели я могу мыслить только кулаками?

Нужно вырваться отсюда. Сейчас. Немедленно!

Пока я вообще могу хоть как-нибудь мыслить!

В запотевшем стекле двигалось чужое тёмное отражение. Хаген мазнул по зеркальной поверхности бумажной салфеткой и отвернулся, не желая встречаться глазами с техником, сошедшим с мелованных страниц партийного еженедельника «Унзеркампф».

Скажи «прощай», скажи «до свидания»!

Но оказалось, что официальная часть ещё не закончена.

— В Рыцарский зал, — скомандовал Кальт.

Он обернулся к Хагену и слегка изменился в лице:

— Вы что, пытались утопиться?

— А?

Хаген посмотрел вниз. Парадная одежда — рубашка, китель, брюки — абсолютно всё было испорчено, измято, покрыто мокрыми разводами, хорошо заметными на дорогой натуральной ткани.

— Молодец! — в сердцах сказал Франц. — Что ж не доделал-то? Пойдём, помогу!

— Так, — отозвался Кальт. Бесстрастная маска пошла трещинами, сквозь которые проглянула на мгновение палитра разнообразных оттенков. — Франци, ты куратор, так будь добр, сообрази что-нибудь! Что угодно, но через пять минут вы должны выглядеть идеально. Оба. Я приготовил для вас сюрприз, но теперь…

Он пожал плечами. В этом жесте в равных долях смешались гнев и смирение.

— Порой мне кажется, что я пребываю в каком-то абсурдном сне. С вами в главной роли, Юрген-Йорген!

***

Так вот он какой, цвет нации!

Под каменными сводами Рыцарского зала собрались главы основных отделов, руководители служб с секретарями и заместителями, военачальники в парадных мундирах с алыми петлицами и, конечно, райхканцлеры, снежно-белой горной грядой обступившие щуплую фигурку лидера.

Прислонясь к колонне, нервно позёвывал генерал-фельдмаршал Рупрехт, бритоголовый крепыш с тонкими, бесцветными губами и безвольным, косо срезанным подбородком. Стоящий рядом с ним министр пропаганды и просвещения, Фелькер, казался гномом, упакованным в широченный, плохо сидящий костюм. Помпезный Кройцер, всклокоченный более обыкновенного, брызгал слюной прямо в ухо глуховатому министру промышленности и строительства, Манфреду Гёту.

Рассматривая знакомые и незнакомые лица, сопоставляя некоторые с фотографиями и кадрами из выпусков новостей, Хаген с болью вспомнил планы Сопротивления: именно сегодня, именно в этом тесном зале, украшенном железными статуями в два человеческих роста, тщательно организованное покушение могло бы серьёзно ранить, если не уничтожить, партийную систему Райха, во главе которой стоял сам райхканцлер и его практичный помощник, министр финансов, Мартин Улле.

— Минуту внимания! — произнёс лидер, и всё замерло.

Электрические факелы издавали ровное гудение и скрежет, напоминающий звук сминаемой бумаги.

— Сограждане и соратники! Я собрал вас здесь, в этот знаменательный день, чтобы ещё раз убедить в том, что знаю сам, — что мы сильны, что мы едины, что несмотря на происки окружающих и внутренних врагов, желающих погрузить Райх в пучину бессилия и нищеты, мы были и остаёмся единым государством, мужественно преодолевающим тяготы жесточайшей борьбы за существование…

И вверх, и вниз… В тесноте да не в обиде… Крепнущий голос лидера обладал каким-то гипнотическим эффектом, не усыпляющим, а напротив, растормаживающим, исподволь раскачивающим эмоции. Не слушать, не верить, не увлекаться! Хаген вертел в пальцах зубочистку, трогая остриё подушечкой большого пальца. Слышать, но не прислушиваться! Франц подался всем телом, приоткрыв рот, дышал шумно и с присвистом — скорее всего, уже поплыл.

— Наша вера в мощь военных сил не была напрасной. День за днём патрули всё успешнее отражали атаки Территории, и теперь мы с гордостью можем сказать: время поражений прошло, настало время побед!

Значит, всё-таки перелом, значит, сработала идея о воплощенном сопротивлении. И стрелять надо было не в Мецгера. А с другой стороны, Территория не пощадит никого. Что лучше? Ничто не лучше. Куда ни кинь, всюду клин. Единственный выход и был, увы, утрачен — сохранять неустойчивое равновесие, потому что в противном случае…

— Мы готовы к освоению новых пространств. Пространств, принадлежащих нам по праву, высшему и изначальному праву сильного среди слабых, первого среди отстающих, полноценного среди вырождающихся…

Вырождающихся… Неужели он говорит о Пасифике? О Пасифике, которого не знает, в котором никогда не был, который отстоит от него так далеко, как Луна — от этого уродливого куска земли, пропитанного жестокостью. Фокусник, шулер! Все здесь фокусники и шулеры, и главный — с оперным баритоном, взмывающим от мягких низин к хлещущим наотмашь высокогорным ветрам и поветриям, и этот — с пятью тузами в рукаве, невозмутимый как сукин сын… тс-с… даже в мыслях… к чёрту мысли… закуклиться, дождаться конца и к Инженеру! Миссия выполнена, всё решено, теперь дело за вами — за нами, и уже не знаю, с какой стороны окажусь я, нужно очень постараться, чтобы…

— …чтобы мы могли пополнить наши ряды и удовлетворить просьбу одного из старейших членов Единства, моего личного сотрудника, доктора Айзека Кальта. Претенденты, шаг вперёд!

А? Что?

Я не…

Он встрепенулся и был пригвожден бдительной ладонью доктора Зимы.

— Франц и Юрген. Вам оказана великая честь. Выйдите и преклоните колени перед своим лидером!

***

Дз-з-з! В жужжащей, звенящей, безмолвно вопящей от ужаса тишине Хаген приблизился к человеку, образ которого преследовал его во сне.

Я мог бы убить его сейчас! Будь у меня оружие, я мог бы…