– Так! Так, любый мой. Сильнее! Не жалей меня. Вы*би за все те ноченьки, что я тосковала по тебе.

Рука его потянулась к ее паху. Пальцы легли на устье лобка. Ольга вскрикнула еще громче и вдруг кончила, обхватив его член крепким сжатием. Несколько мгновений Григорий чувствовал, как ее истосковавшаяся и жадная до ласк пи*да сжимается в сладких спазмах. Кончала Ольга долго, крича на всю округу диким криком. А после, почти сразу, кончил и он, влив в нее приличную порцию густого семени.

– Точно ты понесешь после этой ночи, – прошептал он. – Это же надо так бабе оголодать. Твоя пи*да чуть не проглотила меня. Насилу вытащил, – Григорий усмехнулся.

Он стоял возле Ольги, качаясь на сильных, длинных ногах, и с наслаждением смотрел в звездное небо.

Он подал ей руку, она встала. Сделала шаг и чуть не упала. Григорий едва подхватил ее за талию. Маленькие ступни разъезжались в стороны.

– Ой, Гришенька, ноги меня не держат, и руки дрожат, – пожаловалась она. – Я где-то рубашку свою оставила, – пробормотала она, вглядываясь в темноту.

– Вот она, – подал он белую тряпку. – Ты на кусты ее бросила.

Они поднялись по деревянным ступеням и вышли на тропинку, ведущую к охотничьему домику. Через несколько минут дубовая дверь отделила их от ночной прохлады июльской ночи.

– Ну, что ты там принесла? Доставай. Я голодный как волк.

– Чичас, Гришенька.

Ольга принялась расставлять на столе нехитрую закуску. Григорий тут же захрустел малосольным огурцом, крепкие зубы с жадностью вонзались в куски ароматной колбасы и ломти душистого хлеба. Пахнуло сладкой люнелью.

– Мне налей лучше портвейна, – сказал он. – Я не люблю этот сироп.

Ольга разлила вино по кружкам.

– Ну, давай за тебя, – устало промолвил он.

Они чокнулись. Зажмурив глаза, Ольга пила люнель маленькими глотками, а после отщипнув от хлеба, ела скромно, почти не открывая рта.

– Чего ты хлеб-то один? – спросил он. – Ешь вон колбасу, окорок, огурцы.

– Да я сыта, Гришенька. Кушай сам…

Через полчаса Зотов был сыт и немного захмелел.

– Водки надо было взять, – посетовал он.

– Ты не велел, я и не брала.

– Ладно, пошли спать.

Они пошли в свободную спальню. Там стояла широкая деревянная кровать, заправленная пикейным покрывалом. На стене висела старая турецкая сабля.

– Ложись у стены, – скомандовал он.

Она жарко прижалась к Григорию в надежде, что тот продолжит свои ласки, но он зевнул и отвернулся от Ольги.

– Давай спать. Утром вставать рано.

Она обиженно засопела, уткнувшись носом в полный локоток.

Утром они еще раз сблизились. Он навалился всем телом и вошел в нее резко. Она застонала, но очень быстро вошла в раж. И снова довольно быстро сжала его член в сладостной муке.

– Как хорошо-то, Гришенька, – шептала она в экстазе, задирая все выше ноги и стараясь насаживаться на упругий ствол.

Спустя несколько минут он медленно одевался и курил. А после посмотрел на нее.

– Скажи, у тебя есть родная сестра?

– Есть целых три, – отвечала она удивленно.

– Сколько им лет?

– Они все младше меня. Одной двадцать, она в соседнем уезде живет, замужем. Наталья малая еще, ей только десять исполнилось, а Машке семнадцать скоро. Девка на выданье. Есть у меня и пять братьев.

– Обожди, не тараторь, – тихо обронил он. – Зачем мне твои братья?

– Так ты же сам спросил.

– Я о сестрах. Ты сказала, что Машке скоро семнадцать? Так?

– Так.

– Красивая она?

– Да, мы с ней не похожи. Она чернявая, вся в мать. А что?

– Ничего, – Григорий судорожно сглотнул.

– Можешь мне ее показать?

– Зачем тебе, Гришенька?

– Надо… Послушай, я хорошо заплачу. Много. Приведи ее сюда.

– Зачем? – женщина хлопала голубыми глазами.

– Ну, что ты как маленькая?

– Ты что удумал, Гриша?

Ольга вскочила с кровати, колыхнув полной грудью, и стала судорожно одеваться. Глаза покраснели от закипающих слез.

– Стара я стала для тебя? Молодую захотел?! Мне ведь всего двадцать четыре. Какого же чОрта тебе надо?

– Глупая, я хочу вас двоих, – нервно пояснял он. – Понимаешь, мы мужчины, иногда хотим разнообразия. – Неужто не слышала, как иные скопом ебу*ся? По десять человек.

– Слыхала я про таких грешничков. Да, я не такая. Это же какой грех!

– Брось поповскую заумь. Никакого греха в плотской любви нет. Убить человека – это грех. А вы*бать сладко – никакого греха.

– Вот, ты Гриша, барин, умный человек, ученый… А такие вещи говоришь, – Ольга судорожно застегивала пуговицы на блузке. По щекам капали слезы. – Я люблю тебя, а ты… Изменщик!

Он ухватил ее за запястье.

– Сядь, послушай хоть минуту. Ничего плохого я твоей сестре не сделаю. Посмотрю на нее голую просто. И отпущу. Зато потом тебя вы*бу так, что ходить не сможешь.

– Она же девушка еще!

– И что? Я за-плачу ей! Много, понимаешь? Корову купите. Даже двух. На приданое ей денег будет. А всего-то и нужен мне пустяк.

Ольга мотала головой и утирала слезы.

– Что ей жалко, что ли, прийти с тобой и раздеться? Большая же уже, знает, зачем бык корову кроет.

– Как же! Ты же испортишь ее тут же. Неужто любоваться только будешь? – в глазах стояло недоумение.

– Пойми, было бы это сорок лет назад, когда деды еще наши жили, я бы и спрашивать вас обеих не стал. Тогда все вы были мои. Все бабы в деревне с радостью барину отдавались. Каждую мой дед мог брать без ее согласия. Право первой ночи. Слыхала о таком?

– Так давно уже другие времена. Мы ведь все свободные, чай не крепостные твои.

– Свободные. Но ты-то ко мне бегаешь.

– Так я люблю тебя!

– И я тебя люблю, и любить еще больше стану.

– Как же! А вдруг Машка тебе больше понравится?

– Не понравится. Просто, хочу на нее голую посмотреть. У нее есть жених?

– Нет еще. Так, с несколькими хороводится.

– Вот и славно. Приведешь?

– Нет!

– Ну и дура. Сейчас я уеду, а через день снова сюда вернусь, к ночи. Приведешь если, так будет промеж нас с тобой и дальше любовь, и денег еще дам вам. А не приведешь, считай, что не знаю я тебя больше. И пальцем к тебе не прикоснусь. Будешь себе другого полюбовника искать. Поняла?

Ольга, всхлипывая, ушла. А Григорий еще долго лежал в одиночестве, представляя обнаженную Женьку, а рядом с ней Алевтину. В его видениях тут же присутствовала и Ольга. И все три женщины голые со страстью отвечали ему на все его причуды. Вот Ольга и Алька держали вдвоем ноги несносной Женьки, широко разведя их в стороны, а он входит в тугое девичье лоно.

От этих мыслей его снова бросало в жар, а старый друг наливался свинцовой тяжестью.

Домой Григорий вернулся после обеда. Алевтина с Евгенией сидели на террасе и со скучающим видом наматывали в клубки голубую шерсть.

– Что так долго, Гришенька! – обрадовалась Алевтина и приподнялась со стула. – Я заждалась уже тебя. Обедать будешь?

– Да, собери. А отец дома?

– Нет, Иван Ильич до сих пор не приезжал. А Элеонора Михайловна почивают.

Пока Алевтина разговаривала с мужем, Женька хитро посматривала в его сторону. Григорий покраснел, ему почудилось, что эта чертовка знает о том, что творится в его душе. Ее взгляд, открытый и внимательный, казалось, хотел сказать: «Эк, тебя, зятек-то колобродит! Мало тебе ночи с крестьянкой, так ты еще и сестру ее решил прихватить. И все из-за меня…»

Григорий нахмурился.

– Что на обед?

– Зеленые щи, Гришенька. Заливное из судака, пирог с малиной.

– Неси все. Проголодался.

За столом Григорий ел щи и заливное, и читал свежие газеты, принесенные почтальоном для его отца. Глаза пробежались по первым страницам. И в отделе «Происшествия» он прочел сообщение о том, что несколько народовольцев взорвали подъезд дома генерал-губернатора. Генерал не пострадал, а злоумышленники схвачены и преданы суду. Григорий с удовлетворением принял эту новость.