А сон не шел и не шел. Максим выбрался из шалаша и, привалившись спиной к бревну, сел на похолодевший песок. Вслушался в ночные звуки, их здесь не так уж много. Для соловьев, еще недавно заполнявших ночные леса звоном, кончился песенный сезон. Другие птички, намаявшись за день в поисках пищи своему потомству, сейчас спят. Тишина. Максиму она чудилась спустившейся с того самого места, где по небу пролегла бесконечная звездная дорога. И все кругом притаилось, замерло и ждет чего-то. Только неуемная Сакмара бежит, торопится, заигрывает с корягами, что-то бормочет вокруг свай. Хорошо!

На том берегу в лесу, темной стеной отгородившем Сакмару от степи, ухнул филин, помолчал, еще поухал и, видимо, куда-то улетел. Вдруг с луга через Сакмару прилетел требовательный перепелиный призыв: «Спать пора, спать пора!» И снова над ухом зазвенело: «Ку-у-ум». Максим закутал голову в пальтишко, свернулся калачиком у бревна и моментально уснул. И ни комары, ни предутренняя прохлада, потянувшая с реки, уже не могли его разбудить.

Антон-червяк

Спал Максим, как ему показалось, всего несколько минут и проснулся оттого, что его кто-то дергал за ногу. Открыл глаза и увидел склонившегося над ним Абдула Валеевича.

— Вставай, пора, — тихо говорил он. Максим моментально вскочил. — Молодец, Максимка, сразу встаешь. Кто сразу встает, тому аллах веселый день дает.

Максим почему-то не почувствовал особого веселья. Голова была тяжелая, ноги не хотели слушаться. Из шалаша вылез Газис, за ним другие ребята и взрослые рабочие. Кряхтя, почесываясь, вся артель направилась к воде. Над Сакмарой стояла полоса холодного тумана, который сразу же начал вползать под рубашку. Максим вздрогнул, стряхнул с себя остатки сна и смело вошел по щиколотку в воду. После холодного, мокрого прибрежного песка вода показалась теплой, ласковой. Максим умылся, вытер лицо подолом рубашки, и ему стало веселее. Из-за далекого степного бугра только-только высунулся краешек солнца, а по берегу уже неслись крики старшого:

— Давай, давай, быстра давай!

Ребята сводили лошадей на водопой, оседлали их, и снова началась гонка. Садясь в седло, Максим почувствовал тупую боль и в ногах и в ягодицах. Он пытался сидеть боком, вставал на стременах, но это мало помогало. А Мустафа погонял и погонял свою лошадь. Приходилось за ним тянуться. Вскоре Максим заметил, что боль куда-то ушла. «Размялся, значит», — подумал он, и повеселел. Смешными и ненужными показались ночные переживания.

Он даже стал приглядываться к соседям. Это работала артель подрядчика Соболева. Там работа шла в таком же темпе. Еще вчера Максим мельком приметил долговязого паренька. С ним ему приходилось ездить на одном уровне. На своей верткой лошадке долговязый частенько обгонял Максима, и он даже немного позавидовал тому, как парень ловко обращался с лошадью, заставляя ее, что называется, плясать. Но сейчас ему не понравилось, как тот дергает удила, раздирая лошади рот, изо всей силы хлещет ее нагайкой. В один из заездов парень поехал рядом. И вдруг Максим услышал злой шепот:

— У, продажная душа.

— Кто, я?

— А кто же. Татарве продался. Конину жрешь. Как вот вытяну нагайкой.

— Ты меня? Попробуй.

— На!

Максим почувствовал, как его плечо и спину ожгло. Он не помнил, как это получилось, но моментально вскочил ногами на седло и прыгнул на паренька. От неожиданности тот не удержался и вместе с Максимом полетел с лошади. Оглушенный ударом о землю, он лежал на спине и растерянно моргал. Максим вырвал у парня нагайку и хлестнул его.

— На тебе! Будешь еще драться?

— Да ты что, ты что… — бормотал парень, отползая.

А Максим вскочил на лошадь и поскакал догонять Мустафу. Все произошло так быстро, что почти никто ничего не заметил. Видел только Газис, ехавший сзади.

— Чего это ты с ним сцепился? — спросил он.

— Потом расскажу.

За завтраком Максим рассказал Газису и Мустафе о своем происшествии.

— Ты смотри теперь, один не ходи, — сказал Мустафа. — Этого парня я знаю. Его зовут Антон-червяк. Поймает одного — убьет.

— Пусть попробует.

Снова началась работа. В первом же заезде Антон-червяк обратился к Максиму:

— Слушай, отдай нагайку…

Максим промолчал. При следующей встрече Антон снова, на этот раз уже жалобно, со слезой в голосе стал упрашивать:

— Слушай, отдай, ведь нагайка хозяйская, он с меня вычтет за нее.

— А будешь еще драться?

— Вот гад буду, не стану драться.

— На, — бросил Максим нагайку.

Антон поймал ее и крикнул:

— Ну теперь только попадись. Ты меня попомнишь!

Максим пожалел, что так легко поддался на уговоры. Но это приключение, а может, и то, что Максим постоянно следил за Антоном, как бы тот не сделал какого подвоха, отвлекали его, и он не замечал трудностей работы. Во всяком случае, время от завтрака до обеда пролетело незаметно. А обед длился аж два часа. Ведь лошадям надо отдохнуть. Взрослые немедленно разбрелись в тенек и завалились досыпать, а ребятишки бросились в речку.

Максим заплыл на середину Сакмары и только хотел «смерить дно», как увидел плывущего к нему Антона. Он молча надвигался на Максима, сверля его белыми от злобы, холодными глазами. Максим не испугался. Он видел, что Антон не очень ловок плавать. Максим плеснул Антону в лицо и глубоко нырнул. Когда он выбрался на поверхность, то был уже далеко от преследователя, а тот вертелся на месте, разыскивая Максима. Обнаружив, бросился за ним, тяжело, с придыхом выговаривая:

— Не уйдешь… не уйдешь!

Максим подождал его и снова плеснул в лицо, и снова нырнул, на этот раз далеко вниз по течению. Антону явно было не догнать его. Тем временем Максим подплыл к плоту, быстро взобрался на него и стал наблюдать, как барахтается Антон. Ему хотелось подразнить своего противника, но тут он разглядел на лице Антона страшную муку. Видно было, что он выбился из сил и не может добраться до плота, его пронесет мимо, а к берегу еще надо плыть да плыть. Максим схватил подвернувшийся ему канат и бросил Антону, а когда тот поймал конец, потянул к себе.

Вот Антон у плота, он судорожно ухватился за бревно, и Максим хотел уже бежать от него, кто его знает, что еще в голове у этого типа. Но вдруг лицо Антона посерело, глаза округлились, он чуть слышно выдохнул: «Тону», руки его скользнули по бревну, и Антон исчез под плотом. Максима словно кто толкнул. Он мгновенно нырнул и, открыв в воде глаза, увидел в двух шагах от себя беспомощно бьющегося головой о плот Антона. Схватил его за руку и сделал рывок в сторону. Вынырнул, глубоко вздохнул, ухватился за плот. Над водой показалась голова Антона. Он сделал судорожный вздох и тоже вцепился в плот.

— Работай ногами, работай, а то опять под плот затянет, сказал Максим.

Антон молчал, с трудом приходя в себя. Он крепко держался за плот и дышал, дышал. Максим поймал его ногу и помог выбраться из воды.

Обессилевшее, посиневшее тело Антона распласталось на плоту. Максим удивлялся, как он мог вытащить такого длинного человека. Изо рта и носа Антона хлынула вода. Максим напугался: а вдруг умрет?

— Ты полежи, я сейчас кого-нибудь позову, — сказал он, вскакивая.

— Не надо, — прохрипел Антон, — не зови, хозяин узнает, отлупит.

Все тело Антона с резко проступающими ребрами и выпирающими лопатками было покрыто желтой гусиной кожей и судорожно билось. Максим сел рядом с ним и начал шлепать Антона по спине.

— Говорят, надо ноги и руки растирать, — сказал Антон.

— Давай потру, — ответил Максим и начал энергично тереть.

Наконец Антон стал успокаиваться. Горячее солнце и Максимов массаж вернули ему живительное тепло. Он сел.

— Слушай, как же ты не побоялся нырять за мной под плот? — заговорил Антон.

— А я и сам не знаю, нырнул, и все, — признался Максим.

— Ты не серчай на меня, я ведь хотел утопить тебя… Ну не совсем, а так, попугать.