Прошли коридор и оказались в небольшой комнате.

— Садитесь, — показал Гена на кожаный диван.

Ребята прилепились на краешке дивана и огляделись. Письменный стол на точеных ножках и с замысловатой резьбой на дверцах, на столе книги и электрическая (не керосиновая, а электрическая!) лампа с зеленым абажуром. И даже кресло перед столом. Тщательно заправленная, покрытая белоснежным одеялом кровать. Шкаф с книгами.

— Это все твое? — спросил Максим.

— Да, а что?

— Много.

— Чего много, книг? У других больше. Вы посмотрите, сколько их у папы.

— А кто твой папа?

— Вы не знаете? Мой папа врач. Его весь город знает. У него даже губернатор лечится.

Вошла девочка лет десяти, остановилась у двери и бесцеремонно уставилась своими черными, широко открытыми глазами на ребят.

— Знакомьтесь, это моя сестра Соня. Вот что, вы тут посидите, а я схожу за руководителем отряда. Соня, займи гостей.

Гена ушел, а Соня уселась в кресло и продолжала разглядывать ребят.

— Вы кто? — спросила она наконец.

— Мы? — Максим не знал, что на это ответить. — Мы из Нахаловки.

— Там мои тетя и дядя живут. Гусакова. Знаете?

— Так Котька Гусаков твой брат?

— Да. Вы его знаете? Я его не люблю. Он какой-то… индюк жирный. Правда?

Ребята переглянулись и рассмеялись.

— А ты татарин? — обратилась вдруг Соня к Газису. — Шурум-бурум барахла?

— Почему шурум-бурум? — спросил Газис и густо покраснел.

— А тут всегда ходит татарин, покупает старые вещи и кричит: «Шурум-бурум барахла!» А ты нет?

— Я нет.

— Вырастешь — будешь.

Неизвестно, какие еще вопросы задала бы эта болтливая девчонка, но пришел Геннадий. А с ним высокий красивый мужчина лет тридцати.

— А я вас знаю, — сказал ему Володька. — Я вас в цирке видел. Вы Жорж, с ученой лошадью выступали.

— Правильно, в цирке я выступаю. По афишам я Жорж, а на самом деле меня зовут Георгий Борисович. Ну-ка покажите, что вы умеете делать.

Все вышли в обширную столовую, отодвинули к стене тяжелый обеденный стол, и ребята показали несколько акробатических приемов. На шум из соседнего кабинета появился хозяин. Остановился у дверного косяка и, пуская сквозь пушистые усы клубы папиросного дыма, изрек:

— Недурственно, недурственно.

— Папа, — обратился к нему Гена, — эти ребята будут у нас в отряде бойскаутов.

— Ну что же, вполне подходящие, ловкие молодцы.

Господин вернулся в свой кабинет, Жорж ушел к нему, а Гена крикнул:

— Маша, чаю!

Не дождавшись ответа, он убежал. Ребята остались одни. Столпились у стенки и притихли. Из кабинета доносились тенор Жоржа и густой бас доктора.

— Ну, какие же они бойскауты, — говорил Жорж, — так шушера какая-то, голодранцы. К тому же они из Нахаловки, а вы сами знаете, что за люди там живут.

— Вы, Жорж, плохо представляете задачи бойскаутского движения, — отвечал доктор. — Кого оно готовит? Верную опору отечества, храбрых воинов. В Нахаловке живут смутьяны, говорите? Так мы в лице вот этих сорванцов будем иметь в этой банде своих людей. А подготовить их в нашем духе уже ваше дело, на то вы и военный воспитатель в отряде.

— Хорошо, берем этих ребят в отряд, — согласился Жорж.

Вошел Гена, а за ним горничная с подносом, уставленным стаканами с чаем, сахарницей и большой вазой с печеньем. Сели за стол. Максим хлебнул чай и обжегся. Налил в блюдце и тут же заметил, как Гена и Жорж переглянулись. Максим незаметно оглядел себя, ребят, пригладил волосы и, не обнаружив ничего смешного, подумал: «Чего это они лыбятся?» Максим съел одно печеньице, отгрыз от куска маленький кусочек сахару, выпил чай, опрокинул стакан в блюдце и положил на донышко остаток сахара: сыт, мол. Газис сделал точно так же. Только Володька, ну и невоспитанный же, положил в стакан большущий кусок сахара, грызет себе спокойно печенье и не замечает, что так жадничать неприлично.

— Так вот, ребята, — прервал Максимовы раздумья Гена, — мы вас берем в отряд. В воскресенье приходите в наш клуб. Но обязательно в форме.

— А какая форма? — спросил Максим.

— Значит, так. Костюм цвета хаки. В костюм входят: рубашка с отложным воротником, штаны до колен. Потом гетры, ботинки на толстой подошве, шляпа и посох — палка длиной выше роста. Вот и все. Я вам дам адрес портного, он сошьет вам по фигуре.

— А сколько стоит такой костюм? — спросил Газис.

— Не помню, что-то пустяки.

Уходили ребята от Гены удрученные. Они думали поступить в бойскауты, чтобы научиться приемам джиу-джитсу. Наверное, там есть еще что-нибудь интересное.

А тут форма. Это не шутка купить ее… Просто немыслимо! Да и что значит «опора отечества»… если бы и была форма, то будет ли им хорошо с такими, как Гена. Вот они как живут. У Гены отдельная комната, книг сколько… А с горничной как обращается: «Маша, чаю!»

— Ни к чему нам эти бойскауты, — прервал невеселые думы Газис, — там, наверно, все барчуки.

— Верно, — бросил Максим, — проживем и без них.

На необитаемом острове

Дедушка Кожин выполнил свое обещание: взял Максима и его друзей с собой на рыбалку с ночевкой. И не только с ночевкой, а даже на целую неделю. Он обещал научить ребят плести корзины, верши и даже судовешки[2].

Когда ребята пришли на Сакмару, лодка была уже загружена. Причем, кроме снастей, в ней лежали два больших мешка. Ребят несколько удивила такая основательность дедушкиных сборов. А они-то взяли с собой только по буханке хлеба, соль да пальтишки.

Максим с Газисом шли на веслах, Володька впередсмотрящим на носу, а сам дедушка с веслом на корме. Хорошо, ходко идет лодка. Не успели миновать крутояр, как Сакмара раздалась несколько вширь и понеслась. Она ворчала у коряг, сердясь на них за то, что они своим неухоженным видом портили ее красоту. На самом перекате река делилась надвое и, может быть, потому бесилась так, что каждый поток спорил между собой, в какую сторону податься.

Дедушка приказал «сушить» весла, легкими движениями руля направил лодку в правую протоку. И странная перемена: Сакмара стала совсем не та. Тихо, чуть приметно движется среди зеленого леса. Словно примчавшись мимо унылых крутояров с одной стороны и прокаленных песков с другой, добралась она до благодатных мест и решила здесь немного отдохнуть, чтобы прибежать к своему старшему брату Уралу полной силы.

— Вот и остров, — сказал Газис, показывая на невысокий берег.

Из густого краснотала повставали огромные осокори, наводя жуть своими длинными бородами: вешние воды в разлив нанесли на сучья всякий мусор, и он лохмотьями висит до следующего половодья.

А на другом, высоком берегу тихо и сумрачно стоят могучие дубы, будто всматриваясь: а кто это пробрался в наши места? Зато липы и вязы дружелюбно, чуть приметно, будто таясь от угрюмых дубов, покачивают вершинами и зовут: «Пожалуйте к нам». И только осинки с опаской дрожат всей листвой и просят: не троньте нас.

В это время дед круто развернул лодку и направил ее в маленький залив. У ребят широко раскрылись глаза от удивления и восторга. Залив был похож на чашу с полого поднятыми краями. И только в одном месте край ее прорван ровно настолько, чтобы свободно прошла лодка. У самой воды золотилась полоска чистого песка, а вверх уходили заросли черемуховых кустов. Уже с лодки было видно, как усыпаны они темно-коричневыми ягодами. А прямо перед входом в залив склонились две большие ветлы, показывая: лучшего места для рыбацкого стана не найти. Гребцы налегли на весла, и лодка с разгона врезалась в песок.

Ребята повыскакивали на берег, подтянули лодку и взбежали на поляну, окруженную кустами черемухи и заросшую густым разнотравьем. Здесь под большим осокорем стоял шалаш. Прошлогоднее сено, покрывавшее его, пожелтело, местами слежалось и повисло, кое-где просвечивали дыры.