–Вот как. А ты не исключаешь возможность, что я намеренно создал перед тобой такой образ? – "Не думай, что я не просек твою маленькую ложь." – Может, в реальности я совсем другой человек. Недаром ж у меня такой приятный голос! – издевка как есть, – Может, на самом деле я смеюсь, как только сбрасываю трубку и включаю южную музыку, под которую танцую сарабанду? И я повторюсь снова– откуда тебе знать, что все, что я говорю, не продукт чрезвычайно трудноразличимой лжи?

–А что это такое– сарабанда?

–Не имеет значения, на вопрос ответь.

–Да, конечно, существует! Такая возможность всегда есть! – мгновенно переключившись, с жаром согласилась собеседница, – И она меня как раз удерживает от настоящего страха. Смеешься? Здорово! Наврал? Еще лучше!

–Фишка в том, что ты никогда не узнаешь, вру я или нет.

–А может, я и не хочу. – вкрадчивым тоном заявила Никто.

–Может. Но никакого значения в условиях нашего чересчур узкого способа общения не имеет. Мы можем быть кем угодно.

–Именно. А откуда ты знаешь, что я не врала?

Пытается отыграться.

–Не имеет значения. Я все равно общаюсь с Безликим.

–Хм… в каком смысле?

–В прямом.

–Да, ты меня не знаешь и все такое, но я тебя не обманывала ни в чем! Что тебя напрягает? Что ты считаешь ненастоящим во мне? – и не дав ни удивиться столь быстрой смене мнения, ни дать ответ, завела, – Потому что на самом деле я чертовски настоящая и, если ты этого не понял, то мне очень жаль.

Безликая и бесформенная женщина с оскорбленным видом встала и пошла по белому бесформенному коридору в белое бесформенное нечто.

–Неужели тут присутствует оттенок обиды? – в то же время ехидствует Проводник.

Щелк. Помехи. Тишина.

–Полагаю, на этой ноте ты хочешь закончить? Если надумаешь поговорить еще, звони.

–Я тут. – быстро проговорила она, – Обижена ли я? Немного. Скорее разочарование.

–Такое знакомое по жизни чувство, не так ли?

–А ты обижен?

–На кого?

–На меня?

"Да с какого это?"

–Что-нибудь ты же чувствуешь?

–Ничего.

–Двойственно! Впрочем, я уже сформулировала для себя парочку мнений.

–То есть?

–С твоего ракурса, где тебе плевать на меня и я не способна повлиять на твое настроение хоть немного. И с моего, где мы ведем неплохой диалог, а ты славный собеседник, только лицемер и пустозвон. Что заставляет тебя так себя вести– мне все еще не ясно.

–По-твоему, мне наплевать на тебя?

–Да. Но я не придаю этому большое значение. – ее голос предательски дрогнул. Никто безбожно и бесталанно врала.

–Вспоминая про видимость, так?

–Так.

–Уже что-то! Однако… Почему у тебя возникла мысль, что мне наплевать на тебя, если мы знакомы от силы несколько дней? Разве для таких мыслей мы не должны сблизиться до фазы "друзья", чтобы это хоть как-то должно было тебя волновать? И если б мне было наплевать на тебя, как на человека, вел бы я сейчас с тобой беседу? Или, может, я общаюсь с тобой, потому что вежливый?

–Или потому, что тебе попросту скучно? – обвиняющим тоном переспрашивает Никто.

–Или одиноко? – он хитрит.

–Нет. Я так не думаю.

–А если я скажу тебе, что на данный момент ты– единственная, с кем я общаюсь?

–Так не бывает.

–Ты так думаешь?

–Всегда люди не договаривают. Типа "У меня нет друзей!" или "Я совсем один в этом мире."!

–Я задал вопрос, отвечай.

–Я тебе не верю.

–Славно.

–Абсолютное одиночество невозможно. Не там, где ты сейчас.

–А где я?

–Где есть связь, полуфабрикаты и люди. Недостаточно запереть себя в комнате, чтобы прочувствовать это. Ты должен максимально отдалиться от всех, кто похож на тебя, в идеале– убраться в такое темное, незнакомое место, где тебе ничто не знакомо, даже не навевает ассоциаций с прежде виденным. Где ты не будешь испытывать комфорт, покой.

–Проще говоря– яма.

–Может быть. Только там, в этой яме, где нет иных звуков кроме биения твоего сердца, ты сможешь прочувствовать одиночество до конца.

–Стало быть, все одиночки в мире обманывают себя, зовя одинокими.

–Да.

* * *

–Мистер! Мистер, конечная станция, на выход!

Он открыл глаза и вновь волна энергии поднялась от пят к мозгу, заставив гореть все конечности. Пошатываясь, Проводник поднялся, чувствуя себя взмывающим в небеса орлом. Зрение искусственно сузило и приблизило сидения и плитки, блестевшие при тусклом свете ламп за окном, превратив как будто в кино из предметов мебели в недостижимые вершины, рядом с которыми Сотый пик показался бы карликом в пятом поколении. Еще бы ветер в лицо для полноты картины… Об этом ли говорил Третий?

Колени с треском разогнулись, волна достигла глаз и все почернело. Свист, глухой удар где-то далеко, дальше, чем самая дальняя звезда, и неумолимо приближающийся, заливаясь безжалостными треском и воем, поезд. Вот он приблизился вплотную и миг спустя проносится над головою. Чей-то детский голосок гомонит на незнакомом диалекте. Жуткий холодок в животе, как бурлящая вода вздыбившийся к груди. Рев поезда превращается в белый шум, затем стихает. Он понимает, что уже около полуминуты видит и слышит, а конечности дрожат лишь потому, что он сам думал, что надо дрожать. Поняв это, Проводник в ту же минуту застыл и обратил внимание на то, что лежит в лужи крови.

–Мистер, очнитесь! – тормошил его некто, похожий на козла, но козлом не являющийся.

Человек в форме подбежал с таинственным кейсом, который с оглушительным звоном приземлился на поверхность пола вагона. Словно неведомый сигнал, призывающий к восстанию, он подействовал на Проводника, как инъекция адреналина: мигом вскочив, оттолкнул пытающихся помочь ему работников метро, после чего вылетел в открытый проем. Зал был пуст. Ясно как день– конечная остановка! Он побежал вверх по лестнице по направлению к выходу. Лишь когда выбежал на другую платформу, осознание глупейшей ошибки настигло вместе с гомерическим смехом.

Где выход?

Выхода нет!

Но что это? Последний поезд, готовящийся к отправке! Уже слышен записанный голос диктора, оповещающий о закрытии дверей. Ловко юркнув между ними, Проводник упал на сидение и прижал руку к виску.

Кровь толчками хлестала по пальцам. Трудно было поверить, что такое вообще возможно. Впоследствии помутнения до сих пор казалось, что Проводник спит, что ему снился чересчур реалистичный сон. "Бывали случаи, когда человек падал во сне и не просыпался. Его находили мертвым." – неоновые слова выстраивались в словосочетания, а словосочетания слагались в предложения, сцепляясь буферами, безостановочно мигая в голове. С чего бы он это вспомнил? Он же не мертв! В подтверждение своих мыслей Проводник нажал подушечкой большого пальца на ранку. Боль веселым толчком отдалась в ответ и на пальцы снова потекла кровь. "Ой, дурачина, ой, простофиля!" – не переставая себя корить почем зря, рылся в карманах в поиске носового платка. Платка не нашлось, зато в кармане оказалась пачка бумажных салфеток. А, сгодится и это! Прижав несколько разом к голове, он мечтательно закатил глаза и прижался к спинке скамьи. Новый приступ боли, но более тихий, положил руку на плечо, явно стараясь привлечь внимание, и все лишь для того, чтобы начать увлеченно декларировать лекцию "О пользе боли как главенствующего в топе пять всех ощущений", но Проводник отмахнулся от незримого собеседника, как от надоедливой мухи.

"Не до тебя сейчас, дрянь, у меня лимит только на одного!"

Если б боль была человеком, то обиделась бы и не преминула треснуть прямо меж ног, сопровождая угар миллиардов стосковавшихся по чужой боли глоток. Стиснув зубы при этой неприятной мысли, Проводник живо представил себе эти до жути неприятные ощущения, как его тело окружает все человечество, тыча пальцами в болевые точки, смеясь, смеясь до упаду, когда электричка наконец тронулась все испарились в мигнувшем свете. Никто никого не преследовал. В двери вагона не стучались кулаки и дубинки. За окнами не кричали голоса. Изнутри тоже. Спокойно, как у мертвого на душе– и на том спасибо.