Да, старой будет, что вспомнить перед смертью, хотя она и его переживет.

* * *

–Мистер, вы спите? – он сделал вид, что действительно спит.

–Отстань от человека– видишь же, что спит! – сказала другая девушка.

С ним посадили тех еще болтушек– они не затыкались уже целый час.

–Слышала, наверное– еще один городок накрыло? – шепотом продолжила та, что пыталась до него дозваться.

–Еще бы не слышала– по всем телеканалам только об этом и трубят! Того и гляди, скоро и к нашим заявится!

–Не, точно нет! Наши так просто не дадутся– у них и оружие есть и безопасность на уровне! К тому же, в городе свыше ста тысяч населения– нереально даже за круглые сутки учудить нечто подобное!

–Когда это случилось в первый раз, ты то же самое говорила, врушка! – смешок, – Мол, врут они все, чтобы нас попугать да услуги охраны предложить! А в итоге оказалось, что не только не врут, но даже не преувеличивают! Подумать только– двадцать тысяч человек за одну ночь!.. Это же какую скорость и ловкость надо иметь, чтобы успеть за каких-то восемь часов– восемь часов, ты только вдумайся! – перебить столько народу!

–Но вот с сороковником так и не вышло, а ты говоришь!

–Так все равно ж в итоге все перебиты были! Не важно, сколько времени понадобится этому чудовищу– день, ночь, вся неделя– он все равно не остановится! Ты же видела ту передачу, правда?

–В которой какой-то псих сказал, что уничтожит наш мир? П-фи, держи карман шире– поймают, нашпигуют пулями под завязку и бросят в карцер, где таким самое и место! А потом еще и камеру установят, будут себе на бюджетные ассигнования зарабатывать через ставки– через сколько пуль заорет, через сколько загнется…

–Не согласна! Надо сначала поймать, а пока делить шкуру неубитого медведя это то же самое, как… ну, не знаю… на звездные системы права собственности заявлять, во!

–Ничего ты не понимаешь, дурочка! Сейчас такие ружья собирают– с одного выстрела слону голову отсечь можно, а этому так и подавно! Наладят производство, выпустят широкими поставками, мужики закупятся и прихлопнут этого таракана!

–Ох, что-то боязно мне… мужики да с оружием… как бы нас самих с остальными женщинами за все хорошее не перестреляли– всяко ж проще будет! Расстреляют и по выездам из городов выставят, мол, на тебе жертвоприношение, только отвянь от нас и иди своей дорогой…

–Ну уж нет! Никто подобного не допустит, уж будь уверена– мы слишком ценны!

–Легко тебе говорить– ты же у нас не абы кто, а дочь военного! А я? Я-то ж никто почти, у меня ни родословной, ни друзей влиятельных, на что мне надеяться?

–На меня, дурочка! Я тебя никому в обиду не дам, ты же знаешь?

–Знаешь, я все-же не уверена в том, что тебе это под силу. Я, конечно, верю в то, что ты меня не бросишь, но что, если… вдруг мы просто будем все перебиты?

–Не будем, зуб даю! Ты же помнишь ту запись, где еще руки обрезали? Думаешь, с такими рогатками можно хотя бы кролика зашибить? То же мне! Слушай! – раздался тихий хлопок и хихиканье, – Всего-то и нужно, что разок попасть дротиком с транквилизатором, вырезать челюсти и провернуть ту фишку с руками, а после… опасность минует! Никто не погибнет, даже ребра себе не сломает, это я тебе гарантирую! То будет такое жалкое зрелище, что даже самым трусливым идиотам станет понятно– все, мы победили! Опасность миновала и больше никогда не возникнет! Только представь: мой папа– и всемирный герой!.. Возвращает это поганое животное туда, где ему самое место! Да ему тут же весь мир в ноги кланяться будет, даже чувак, что "Фонд помощи" создал, наверняка не преминет поделиться, ну, хотя бы двадцатью процентами… и тогда мы станем богаты, как никто в этом мире! Сразу же прикупим собственности во второй зоне, вольемся в высшее общество– на нас будут направлены фотоаппараты, видеокамеры, по улицам будут гнаться нечесаные чмошники-репортеришки, за ними журналистки с операторами и все как один будут пытаться урвать кусочек нашей жизни, раскрыть его перед остальным обществом, чтобы сказать: "Вот они– люди!"

–Почему за нами, если за тобой? Ты же– дочь героя, не я!

–А я скажу, что мы сестры. Будем вместе не разлей вода, я даже куплю тебе пентхаус– будешь женихов к себе водить… ну или невест.

–Фу!

–Не "фу", а "все самое лучшее"!

–Ты же понимаешь, что это все пока бестолковые разговоры ни о чем?

–Я тебе отвечаю– мой папа возглавляет группу преследования, а он такой человек, что, если уж вцепится, то ни за что не отпустит, уж поверь! У него как раз должен был пройти рейд, так что в ближайший час мы, возможно, узнаем о том, что скоро вот-вот станем баснословно богаты…

–Он, что, поехал в тот город?!

–Да!

–Дура, ты с ума сошла? Его же убьют!

Звонкий шлепок.

–Тихо ты– люди спят! – всхлип в ответ, – Ну, ну, милая, не плачь– я же не специально! С моим папой все будет хорошо– у него хорошо подготовленная команда, лучшие бойцы со всех частей, так еще и госслужбы на побегушках… ну же, утри слезы– ты мне больше нравишься, когда не плачешь.

–Да когда же они заткнутся-то?!– прошептал слева от Проводника бизнесмен, сосредоточенно пытавшийся углубиться в чтение новостной колонки, – Достали уже, сил моих нет!

Цокот каблуков, мягкий голос бортпроводницы:

–Простите, это вас зовут?..– назвала имя одной из болтуний.

–Да, да! – подтвердила та и шепнула подружке, – Это папа! Наверняка с хорошими новостями!

Даже ему самому стало интересно и Проводник открыл глаза, наблюдая, как худенькая фигурка блондинки удаляется вперед к бортовому телефону.

–Только гляньте на нее! – проворчал сосед рядом с ним, указывая на нее, – Сразу видно– дочь большой шишки, раз даже вызовы на борту принимает.

–Читайте дальше. – тихо ответил Проводник, не сводя глаз с голубых теней на ее веках.

Едва сдерживая довольную улыбку, наблюдал за тем, как медленно, с тяжелым осознанием, меняется выражение этого почти детского личика с едва сдерживаемой радости на удивление, а затем прекрасное личико, застывшее в мгновении неверия, побледнело от ужаса. Брови поднялись, глаза расширились и заблестели, в следующую же секунду брызнули слезы и слабый рот раскрылся в громком рёве. Ее подруга, почти внешне неотличимая от нее, выпрыгнула из своего кресла, подбежала к ней и сжала в своих объятьях, рукой пытаясь заглушить вопль по разрушенным надеждам. Обе упали на колени– первая, заходясь рыданиями, не переставая размахивать рукой, все еще сжимавшей белую трубку с оборванным проводом, и вторая, молящая ее об успокоении.

–Это ошибка!

Но это не было ошибкой– он сразу это понял, потому что знал, о чем речь. Загнанный зверь не сдавался, отказывался признавать многотысячный перевес, интеллектуальное превосходство своего противника– человека. Как бы они не старались, им его не загнать, не нагнать и не перегнать. Они возросли на его крови, питаясь его страданиями, смакуя каждую секунду его всеобъемлющей боли, ликуя от осознания, что наказание недостижимо далеко, почти что невозможно! И теперь он пожирает их, как они пожирали его, разрывая на куски, как они разрывали его, измывается над их истерзанными телами, как они измывались над ним. Они еще не раз услышат этот хохот, с точностью до малейшего содрогания, до малейшей октавы повторяющий их, еще не раз возбоятся до колик и не раз воспрянут в мнимой храбрости, чтобы тут же забиться в самые глубокие и темные щели в надежде, что звериный нюх не почует, не уловит след страха и обмоченных штанишек.

Справедливость спала слишком долго, чтобы позволить своему псу насытиться одной лишь тысячью.

И малолетняя ничтожная тварь, мечтавшая хвастать его головой, вывешенной на стену, познала свою первую потерю.

* * *

Вот так сюрприз: дверь открыл не иначе как очередной пережиток прошлого, запертый в теле ребенка, вырядивший его во все черное– старые, протертые до дыр джинсы, не менее древняя рубашка с закатанными рукавами, чуть ли не до пупка расстегнутая, оголившая подростковую грудь, едва-едва начинающую обрастать волосиками. Пышная шевелюра непривычно тусклого подростка курчавилась и вилась, невольно вызывая ассоциацию с солистом одной чрезвычайно старой группы с уклоном в отбывшей в небытие психоделику, если бы не крашеная в белый прядь у левого виска. Он был невысокий, довольно щуплый, довольно бледный, со смешанными чертами. Странное лицо, нос с горбинкой и стеклянные глаза, в которых то гас, то вспыхивал с новой силой нестабильный огонек. И поразительно тонкий, едва ли не безгубый, рот. Все, композиция испорчена! Не страшно, если б только он не оказался лжецом.