В миг спину обдало жаром, а ушей достиг мучительный крик боли.

Взрыв.

Он лежал на земле, вжимая в грязь свое лицо, и единственная мысль, что мелькнула вместе с болью в ушах:

"Если он не может найти дочь, то как она получит свои деньги?"

Глава третья.

Можно ли доверять взгляду случайного человека, невольно ставшего свидетелем последних минут жизни одного конкретного человека? Может ли он действительно припомнить все необходимые делу подробности о времени, месте, положении тела и его внешнего образа? Разумеется, в первую очередь в память врезается лицо жертвы– убийство или несчастный случай, не важно! Важно лишь время, на протяжении которого тело остается на месте преступления, доступное каждому любопытному взгляду, желающем новых, особо интересных подробностей: ширина раны, средняя обильность вытекшей крови, цвет уже мертвой кожи или закрыты ли глаза в момент смерти. Все внимание достается главному виновнику торжества, а с ним и первоступенние поминки. Но что касаемо причины того, что мертвец лежит на улице или сидит за столом, застреленный прямо в лоб? Вспомнит ли сознание очевидца его лицо, походку, ширину плеч, их прямоту или сутулость, или неизвестный убийца так и останется неузнанным, расплывающейся картинкой, тут же и размазываемой по ветровому стеклу усердными дворниками?

Он позволил себе допустить не одну, а две оплошности, дав возникнуть возможности, что около дюжины разъяренных мужчин таки смогут запомнить незнакомое лицо, вытащившее первое лицо конфликта с глаз долой, чтобы внезапно исчезнуть прямо за дверью одновременно с взрывом. Это было не то, чтобы непрофессионально– просто глупо. Даже ребенок, задумавший каверзу, проявит себя в качестве куда более изобретательной личности, даром, что таковой еще не является.

"Раз позволил этому произойти– расхлебывай."– мысленно корил себя Проводник, прячась уже в другом переулке за пару кварталов от происшествия, слушая вой сирен. Он убежал, но не сильно далеко, заблудившись в лабиринте малюсенького, казалось бы, городка, что еще надо было постараться учудить. Надо было все же купить путеводитель, но его легкомысленность едва ли вышла ему боком, потому-то теперь он и стоит один в темной улочке, сосредоточенно вслушиваясь в ночной ритм города.

Красивый в своей прозаичной простоте, он потерял ее, едва склонилось солнце и зажглись фонари. Диоды светили ярко, освещая собой практически все пространство, оставляя немногочисленные сгустки тьмы, в одном из которых и пришлось спрятаться. В свете все казалось до ужаса простым, лишенным индивидуальности и какой-либо претензии на изысканность и красоту. Безобразные в своей примитивности, улицы напрочь отвращали и могли отбить желание даже у заядлого любителя вечерних, полных тихого одиночества прогулок, выступая в качестве ночного кошмара рядового товарища урбаниста.

Зажмурив глаза, Проводник постарался избавиться от мыслей. Ему нужно было подумать, как быть дальше. Мистер Два перед смертью заявил, что можно пожить у его матери. Интересно, правду ль сказал? Ему казалась эта возможность бредовой, алогичной, попросту неэтичной. Заявляться в дом к старухе, у которой только помер сын и которая сама вот-вот сыграет в ящик, да еще и устроиться там как у себя дома– что еще может быть сравнимым с данным верхом наглости? С другой стороны… выгода? Выгодно ли это? Неизвестно. Причины "за"– бесплатное жилье и как следствие– отсутствие необходимости искать себе место ночлега. Возможно, что и еда так же будет бесплатной, равно как и остальные пара пунктов в неофициальном прейскуранте. "Ишь, разбежался, паяц." Дальше… что же дальше? «Ну же, думай!» Какие еще выгоды с этого следуют? "Нет больше аргументов "за". Тогда он стал считать причины "против"– неизвестно, как поведет себя старушка и не попытается ли однажды ночью перерезать ему горло? А если полиция нагрянет с вопросами? А вопросы соседей? Пожалуй, стоит остаться у нее всего лишь на ночь, уповая на правило спрятанного у всех на виду, но заранее осмотреть все в округе и наметить пути отступления, а там смотря куда ветер подует. Денег, полученных с мистера Два, вполне хватит на полгода не особо шикарного существования, если включить расходы на переезд и траты на съемное жилье.

"Одна ночь, думаю, не испортит положение. Заночую, а наутро решим, куда дальше."

Сирены уже стихли, а один из фонарей треснул и погас. Он встал и размеренной походкой двинулся по тротуару в поисках такси.

* * *

-А где мой сын? – просипела бабка, все так же с безмятежной улыбкой наблюдая, как Проводник стаскивает с себя обувь.

–Он придет, не переживайте. – тихо сказал он.

–Наверно опять к бывшей женке поперся, умолять ее будет дочку ему показать. Тряпка! – белесые глазенки поднялись к его лицу, – Воспитала, дура этакая, на свою голову! Убила я в нем мужичка-то, оставила каким-то невероятным тюфтей! – старые губы едва сжались, потом затряслись, как при приступе, – Я-то ведь его одна растила! Папка его ребенка сделать сделал, а на роды даже не пришел, можете себе представить? Помер в драке– бутылкой по голове треснули и все– кирдык муженьку. А мне бы ребенку нового отца найти, ан-нет, не хватило мозгов! Сама-то в годы молодые была ох какая конфетка! – чуть подбоченившись с гордостью, кокетливо подмигнула, – Ни один мужчина мимо пройти не мог, не оглянувшись, вон какая была я! Ну и косячила, как могла, вместо того чтобы сына воспитать мужчиной, кто ж теперь-то осудит? Ни сама не попыталась, ни замену отцу не нашла. Он, наверное, сердится на меня, да?

–А вы бы сами и не справились. – прервав ее монолог, он обошел ее, – Женщина никогда не сможет воспитать ребенка правильно без мужчины. Я имею в виду– сделать человеком. Прогнуть под себя может каждая, игнорировать и предоставить себе– аналогично. – оглянулся и приблизил свое лицо почти вплотную, наблюдая свое отражение, но не пустые глазки, – Вы– прямо как моя мать. Можно мне стакан воды? – вставил он, не желая продолжать неприятный разговор и, когда бабка поковыляла на кухню, присел на дурно пахнущий диван.

Телевизор был выключен, в комнате горел лишь торшер под единственной достойной внимания картиной, тусклый свет которого внес бы атмосферу таинственности, не греми сейчас старуха на кухне столовыми приборами. Спустя минуты-полторы она принесла поднос со стаканом воды и тонко нарезанным хлебом, щедро смазанным сливочным маслом.

–Спасибо, миссис Два. – сказал он и откусил от краюхи кусочек, запив ее водой.

–Что? Кто такая эта "миссис два"? Вы плохо, милочек?

–Оговорился, прошу прощения. – "Не так уж глубоко ты увязла в своем мире."

* * *

Ему снилось, что он был парковщиком автомобилей у какой-то лесополосы. Кругом бегали белки, на глаз похожие на трупики, нежели на живые существа, да расхаживали недовольные водители, ежеминутно прибывавшие в огромных количествах на автостоянку. От их ора раскалывалась голова. Когда один из водителей в порыве злобы вытащил нож, Проводник полез в карман за собственным.

Не успело острие ножа вонзиться в его бок, как свет ударил в глаза и выдрал из сна. Лежа на полу в комнате покойного Второго, он обнаружил, что практически выполз из своего мешка, пока ворочался во сне. Сложив и упаковав вместе с простынею, сладко потянулся, со скрипом в костях поднялся и прошел в уборную.

Супротив своему же уговору он жил тут уже неделю. Миссис Два словно и не выказывала никакого беспокойства по поводу отсутствия сына и присутствия в квартире незнакомого мужчины. Первенство по овладению ее вниманием занимал за неимением конкурентов телевизор и бабка девяносто процентов времени попросту не вспоминала о ком-то постороннем, пока не отправлялась на кухню, после чего тарелка вкусностей неизменно приземлялась на стол перед Проводником. Он обитал в комнате ее сына, пользовался его компьютером ради мониторинга по новым заявкам, носил его одежду, ничуть не задумываясь о том, правильно ли с точки зрения морали пользоваться чужими вещами. Но пока никто не выказывал признаков недовольства или беспокойства, оставляя квартирку в размеренном покое, даже скуке. Памятуя о своих оплошностях в деле с мистером Два, Проводник начал подумывать о завершении своей недолгой карьеры. Слишком опасно. Невольно вниманием завладевали желания простых человеческих удовольствий– жажда адреналина, плотских утех и противно-сентиментальная тяга к общению, однако какие-либо перспективы отсутствовали и выбирать было попросту не из чего. Иногда он пытался заговорить со старухой, но та неизменно перила взгляд в ящик, будто упорно не замечая присутствия чужого возле себя, так и не отвечая ни на одну реплику. Ему это быстро надоело и в голову стали лезть разные глупые идеи– от звонка проститутке до рокового шага с крыши местного дома управления. Потихоньку начала съезжать крыша. Неведомо каким образом потребность в общении сумела процедиться через щели плотно сдвинутых заслонок.