–Тебе никто не говорил, что ты один из самых унылых людей в этом городе? – раздраженно спросила Софья, – Что у тебя за мечты такие, что их невозможно воплотить в этом мире?

–Найти себя.

–И что это значит?

–Не знаю.

–Ну еще бы знал– ты же отметаешь все, что тебе нравится! Тебе была и все еще доступна возможность писать и рисовать, но что ты делаешь вместо этого? Ноешь, что тебе это не по плечу, что ты– никто. Возможно, твои увлечения поспособствовали вручению билета в лучшую жизнь, но ты сдался в самом начале пути, перестал пытаться.

–Это не то, чем мне хочется заниматься.

–А чем же ты действительно хочешь заниматься, скажи мне!

–Судя по всему, ничем.

Искоса глядя на нее равнодушным взглядом, Фил был абсолютно серьезен, не допуская и мысли о том, что в его словах могла скрываться всего лишь шутка.

–Зачем же тогда жить?

–Вот именно. Незачем. Я просто был рожден по капризу и предоставлен сам себе– иди себе, Фил, куда хочешь, делай что хочешь, только закон не нарушай и людей не обижай. Вот и вся песня.

–С таким настроем ты никуда не уйдешь, так и останешься здесь, в этом сером месте.

–И это меня тоже не устраивает.

–Может, тебе тогда просто лечь и умереть? – Соня совсем разозлилась на своего знакомого, не выдержав равнодушия в его голосе, – Раз уж все бесполезно, давай– просто перережь себе запястья и будь что будет.

–Может и умру…– все так же равнодушно согласился парень, – Отца будет только жаль, но я не подписывался жить только ради него. Раз у меня нет предназначения, то глупо будет создавать его только ради этого человека.

–Ты его ненавидишь?

–Я его люблю, вот в чем проблема.

На это ей было нечем ответить. В голове будто забилась истомленная рыбешка, стуча плавниками по опустевшей черепной коробке.

–С каких это пор любовь стала проблемой?! Ты– идиот, раз смеешь на серьезных щах заявлять подобный бред! Нет, с тобой не просто что-то не так– с тобой все не так! Так относиться к жизни, совсем ее не зная… Нет, я даже разговаривать с тобой об этом не буду! Забудь все мои тупые вопросы, забудь этот дурацкий разговор– слышать ничего не желаю. – и, швырнув ему в лицо обрывки рассказа, Соня ушла.

* * *

–Слезай, Филя. – все голосила София на пару с собакой. Ответа не последовало.

Со дня их последнего разговора прошло еще пару недель и она все еще была задета всем, что сказал ее приятель, первое время стараясь обойтись без его общества. Тоскуясь с парой подружек с похожими на ее интересами, стала уже глубже осваиваться с городом, посещая рестораны и уча девчонок, как разводить молодых парней на бесплатную выпивку и ужин, ничем при этом не поступившись, благо их внешность и макияж позволяли обмануть неосторожных любителей женского внимания. Очаровав и обломав очередного страстного Ромео, Соня возвращалась к подругам и смеялась с мужской глупости, в то же время вспоминая своего отца, ползающего пред ногами ее матери. Отгоняя неприятную картину, она возвращалась к пустой болтовне, продумывая мысленно очередное оправдание, которым огорошит родителей, когда опоздает к девяти вечера домой.

Несмотря на свой увеселительный период, от учебы тем не менее девушка не отлынивала, всякий раз вспоминая слова Филиппа и не желая лишиться возможного будущего из-за своей детской глупости. Иногда она встречала его в школе во время завтрака в столовой, скорее наблюдая, как он сидит в максимальном отдалении от остальных за крайним столом, вечно уставившись в тетрадь перед собой. Его лицо было искажено странными эмоциями, которых она до сих пор в нем не замечала: вечно напряженное лицо и злой взгляд в одну точку. И, кажется, темные тени под глазами, будто от ударов, но издалека было трудно различить. Предаваясь неведомо откуда взявшейся жалости, она чувствовала, как хочет подойти и сесть рядом с ним, возможно приобнять, прижать к себе, лишь бы его морщины разгладились, лишь бы он не был настолько одинок. Лишь бы его взгляд стал более мягким, как во время их прогулок. Ловя себя на этой мысли, Софья резко обрывала себя и возвращалась к беседе с подружками о всякой дребедени.

"Я скучаю."

Нет! Это просто наваждение! Она старалась не допускать мыслей о нем, но с каждым разом у нее это получалось все хуже и хуже. Дошло до того, что все мысли были только о нем, как когда-то было с Аврелием, и что-то жгучее, неизвестное ей увлеченно вторило сверлением по грудной клетке. Все досадная оплошность. Сколько раз она уже корила себя за то, что слишком резко говорила с ним, даже не пытаясь понять его нежелание продолжать диалог, который несомненно велся внутри него и без ее участия. Надо было просто позволить ему говорить, дать самому решить, стоит ли выговориться или сохранить свои мысли при себе и увести разговор в более спокойное русло. Может, ему просто нужно было ее внимание, а не настырный свербеж языком на темы, которые не ей суждено было с ним обсуждать. А ей– просто побыть рядом, когда это действительно нужно, а не когда хотелось лично ей. Если бы Софья желала стать его другом и пробить невидимые стены, что парень воздвиг вокруг себя, то сразу бы поняла, что все делает не так. Она ведь и раньше так делала, обращаясь к нему лишь от скуки, заполнившей свободные от пустячных дел дни. А теперь ее терзало чувство вины, конкретной причины которой девушка так и не смогла найти, зачастую возвращаясь к мысли, что, не смотря на неприятную тесноту в груди, возможность ее правоты вовсе не исключена, а он– всего лишь мальчишка, страшившийся неопределенности будущего.

"Слишком уж часто я испытывала чувство вины в последнее время, а ведь так и до "синдрома вечной вины" рукой подать!"

И все же даже при осознании сей мысли дело зашло до того, что при любой мысли, касающейся Фила, на ее глаза тут же наворачивались слезы. Не в силах понять, что с ней происходит, действительно ли она чувствует, что с легкой руки допустила непростительную оплошность, или же просто чересчур сильно скучает по нему, девушка решила, что невольно позволила ему запасть ей в душу. Ей очень хотелось вновь поговорить с ним, услышать этот язвительный голос и увидеть ту некрасивую улыбку, почему-то в какой-то миг превратившейся в знак особого расположения. Но некстати проснувшаяся гордость душила ее попытки пойти на примирение и, едва завидев его, она делала шаг навстречу, тут же сметаемая неведомой силой в сторону. Соня использовала все доступные ей способы примирения: ждала его у дверей класса, но в последний момент сбегала, писала записки, но в последний момент рвала на мелкие кусочки, пыталась вызнать номер домашнего телефона у оператора при помощи одного лишь имени, но сбрасывала трубку, едва тот начинал диктовать номер, подговаривала знакомых поговорить с ним, но встречала фразы в стиле: "Ха-ха, Соняш, хорошая шутка! Забудь ты эти глупости!". Последним способом была слежка до самого дома, подъезда, квартиры, но Соня всячески терпела фиаско еще на первом этапе, словно бог несправедливости в приступе скуки глумился над ней, каждый раз подсылая то подружек, то стаю диких собак, то чересчур ретивого полицейского и другие неприятности, в то же время одаривая Филиппа способностью вмиг растворяться в воздухе, едва он скрывался из виду.

Даже "спираль" уже долгое время пустовала, раскачивая пустующими кормушками.

До сего дня.

–Ну Фи-и-иль, я видела, как ты залез! – никакой реакции.

–Ты что, обиделся за то, что я тебе тогда наговорила?

Тишина.

–Филипп, черт бы тебя побрал, ответь!

–Я тут, вообще-то! – раздался голос из-за спины, отчего она тут же подпрыгнула и, обернувшись, увидела его.

И ужаснулась– половина его лица опухла и посинела, на лбу красовалась широкая ссадина, поблескивающая на солнце, решившим еще раз выглянуть и облагородить своим тусклым свечением мрачные древа Птичьей улицы. Давно не мытые сальные волосы сосульками свисали с его макушки, но на губах играла непривычно открытая улыбка. Про себя Соня отметила, что теперь она ей даже нравится, но эти синяки…