–Че-е-ерт что тут творилось– он тут конкретно позабавился! – протянул Валентин, чихая от поднятой пыли.

–А я тебе что говорил, дурья твоя голова? – беззлобно ответил ему Виктор, едва не поскользнувшись на куске масла.

–Вам повезло, что вы не в Петербурге. – ухмыльнулся в ответ Валик, – Что ж, хорошо, что у меня есть наручники, сэр. Как будем действовать, когда найдем его?

–Нет, наручники нам не понадобятся. – возраст давал о себе знать в виде привычной уже, несколько запоздавшей одышки и старый мужчина остановился перед лестницей для минутного отдыха, – Он доверяет мне, потому не должен сопротивляться. Если получится его настичь и убедить пойти с нами, то будет просто замечательно! По-крайней мере, Сережа не будет меня ненавидеть.

–И правда, доктор– вы ему почти как отец! – участливо отозвался напарник.

Виктор удивленно повернулся к нему.

–Как отец? С чего бы это?

–Ну…– стушевался Валя, – Вы приютили его у себя дома, дали ему семью, которой он лишился, опекали его и воспитывали как могли. Вполне очевидно, что парень привык к вам и доверяет, разве нет? Доверие значит– признание! Кроме вас у него никого нет, и я знаю, что общается он исключительно с вами, потому что именно с вами у него вышло создать полноценную связь! Разумеется, что он дорожит вами, в этом ни капли сомнений у меня лично не возникает. Вот я и думаю, что для него вы как безопасная гавань, та область, переступая грань которой он чувствует себя так, как никогда раньше– защищенным. Проще говоря– с отцом.

Сумароков невесело рассмеялся.

–Ну, не думаю, что он считает меня своим отцом, однако другом он меня зовет, это-то я подтверждаю с удовольствием, хотя мне по должности не положено. – кивнув в подтверждение своим словам, Виктор спросил: Ты не думал податься в психологи, приятель?

–Не-е-е, мне и так хорошо! Я не отличаюсь альтруизмом и уж точно не смогу выслушивать днями нытье таких же обывателей, как я, считающих свои несчастья трагедиями вселенского масштаба. А если подаваться в психиатры, то тут сразу можно ставить крест на всем хорошем, что есть в моей жизни, и готовиться слушать самые жуткие вещи в своей жизни до тех пор, пока сам не проснусь, обнаружив, что они окружили меня со всех сторон и лезут ко мне в трусы. Ну его, в самом деле! Воздержусь, короче.

–Ой, да просто признайся, что для тебя это слишком сложно! – поддел его доктор.

–А то же! – с готовностью признался Валентин.

–Нам пора.

–А что на счет вас?

Виктор снова обернулся.

–То есть?

–Как вы к нему относитесь? Вы считаете его родным себе человеком? – здоровяк выжидающе смотрел прямо в глаза, выказывая собой явный интерес.

Виктор не знал. Действительно не знал, как относится к Сергею Роднину, которого взял лишь из жалости в порыве самоотверженности, ясно сознавая, что тогда еще мальчик нуждался в его помощи. Были моменты, когда он жалел о своем решении, но тут же со стыдом отгонял от себя эти мысли. Можно даже сказать, что он действовал на автомате, не вполне отдавая себе отчет в том, что делает в пустой надежде на то, что из поломанного человека выйдет что-то путное, способное восстановить свою целостность. Способное жить. Достаточно нелепо для человека, поднаторевшего в вопросах психологии мышления. В нем взыграл человеческий фактор, неприемлемый в практике доктора, практикующего в психиатрическом заведении, нацеленном в основном на безнадежные слухи. Не было ли милосерднее оставить мальчика там?

–Я думаю, что несу ответственность за него. – наконец выдал Сумароков.

–Но я не об эт…

–Разве не очевидно, что я не знаю ответ на этот вопрос? – сорвал вопрос Виктор.– Я точно не испытываю к нему никаких отцовских чувств! Может, имеет место быть личная привязанность к нему, как к пациенту, на которого было положено слишком много надежд. Я часто думаю о нем и в такие моменты мне далеко не хорошо. Постоянная тяжесть, тревога, переспрашивание самого себя, сделал ли я все правильно? Сделал ли я все, что мог, или же довольствовался только стандартными приемами, пустив все остальное на самотек? Оправдал ли я себя, как врач и как друг? Я не знаю! Идем уже, ты меня утомил своими вопросами.

Проверив еще с десяток квартир, они дошли до последнего этажа. Тут и нашелся блудный сын. Уже поднимаясь наверх, они слышали какую-то перепалку и звон битой посуды. Добравшись до первой двери, оба увидели, как Сергея покрывала бранью тетка лет сорока, завернутая в одно лишь полотенце. Слипшиеся волосы висели плетями, пока она трясла головой и широко раскрывала рот, выдавая насилующие слух визги похлеще двух кусков пенопласта.

–Сергей, иди сюда! – с криком вбежал Сумароков в квартиру, подняв руки, чем вызвал очередной приступ визга от неадекватной женщины.

–Вы еще кто такие?! Вон из моей квартиры, маньяки ненормальные, вон! – и она запустила кувшин прямиком Виктору в голову.

От негодования и обиды за столь скотскую реакцию он чуть было не раскричался, но вовремя спохватился. Валик, уже привыкший утихомиривать буйных пациентов, одним прыжком преодолел разделяющее их расстояние и скрутил женщину, но просчитался, швырнув ее на диван, когда случайно сдернул полотенце.

–А-а-а-памагитей-ей, лю-у-уди-и!!! Твари насилуют меня, твари-и! – завизжала пуще прежнего эта жаба, пока опешивший надзиратель кое-как попытался прикрыть ее полотенцем, которое она с бараньей упертостью скидывала с себя извивами своих телес, после чего просто плюнул и швырнул его ей в лицо.

Вдвоем с Виктором схватив вырывающегося Сергея за плечи, непрошенные гости выбежали в коридор и закрыли дверь, оставив распсиховавшуюся женщину орать и дальше. Виктор старался бежать как можно быстрее, но не слишком, чтобы в очередной раз не упасть задом на ступень, который напоминал о себе при каждом шаге. Пока он сосредоточенно следил за пробегающими перед глазами лестничными пролетами, его помощник внезапно получил удар по ступне. С воплем вцепившись в ногу, Валентин прислонился к перилам и Сергей, освободившейся рукой разжав захват Виктора, умчался, перепрыгивая через пять ступеней за шаг. Вне себя от досады, два незадачливых партнера побежали вслед за ним вниз по лестнице, затем через весь двор, не на шутку напугав детей, до самого первого подъезда. Виктор думал, что знал, куда бежит его подопечный, но малость ошибся. Вместо предполагаемого побега в собственную квартиру, Сергей пронесся на следующие этажи…

* * *

…выше, выше и еще выше и вот он уже на крыше, стоит у парапета, озираясь в панике. Люк, который он захлопнул за собой, при ударе чуть не слетел с петель, глухо стукнув ручкой по крыше. Они уже здесь! Странная смесь радости и злобы захватила Сергея, едва он взглянул на них. Его эмоции было легко понять, ведь помимо его друга, которого не должно было, не должно было быть здесь! взору открылся тот, от кого ему доставалось во время буйств больше всего. Надзиратель Валентин, непривычный взору вне своей белой больничной формы вызывал у него лишь очередную неприятную порцию воспоминаний о прошлом и следующего по пятам желания отомстить за все. Но вместе с былой злобой было и что-то другое. Но что– этого Сергей понять не мог. Глядя в знакомое лицо, он думал, что видел его и раньше, однако с каждой секундой мутнеющий рассудок снова сыграл с ним злую шутку, вновь прожигая грудь страхом, как и всегда обернувшимся злобой. Изо всех сил Сергей старался сдержать себя и не накинуться на них, еще помня, кто перед ним. Руки чесались вцепиться в их кожу, ноги дрожали, порываясь сделать первый шаг, и в глазах поплыло. Мысли, превратившись в тягучее тесто, все никак не желали обретать законченную форму и оттого задача еще сильнее осложнялась. Он лишь смог промямлить:

–Что ты делаешь, док?

–То же, что и всегда– пытаюсь тебе помочь. – ответил Виктор, сверля глазами окровавленную руку пациента, которой тот провел по лицу, отгоняя наваждение.

–Бесполезно, доктор! – убрав руку с лица, Сергей внезапно поменялся в лице, с хрустом распрямился сутулыми плечами и сжал кулаки. Странные бесцветные глаза в тысячный раз пробурили лоб, мозг и затылок Сумарокова.