— Спроси, сколько у них оружия, — подсказал Фаустов.

— Братцы, я ж ваш земляк! — вдруг с отчаянием закричал до сих пор молчавший высокий солдат. — Мы отутечки недалеко стоимо!

— Землячок, значит? — прошипел с ненавистью Денис Кулеш, подойдя вплотную к немцу. — А с какой это корысти ты фрицам дороги делаешь?

— Так мы ж як военнопленные. Работаем на дорози, а сбоку два нимця з автоматами стоять.

— Денис! — строго прикрикнул капитан на побледневшего от злости Кулеша.

Допрос продолжался. Второй, высокий пленный оказался украинцем из-под Чернигова, охотно отвечал на вопросы.

Да, рота состоит из военнопленных, сейчас уже почти расконвоированных, и чешских солдат-строителей. Конечно, работают, чтобы за колючей проволокой не подохнуть с голоду. Русские давно ждут, когда пошлют ближе к фронту, чтобы перейти к своим.

— Что заливаешь? Если б захотели, давно перебили бы фрицев и ушли отсюда, — заметил Николай Болотин.

— Ей-богу, братцы, только из-за жратвы и работаешь, — божился солдат. — Я ж од самой границы воевал, под Киевом попал в плен. Сколько насмотрелся, настрадался в лагерях… Що ж я, Иван, не помнящий родства?

— А как тебя зовут? — полюбопытствовал Курасов.

— Иваном.

Вокруг все весело загоготали.

— Ну вот что, Иван, где находится командир роты, знаешь? — спросил Фаустов.

— Так точно. Они с нашими немцами-унтерами собираются в харчевне после обеда. Будут до ночи пить, а нам вроде выходного дали. Именины у лейтенанта…

— Покажем мы им именины. Внимание, товарищи! Со мною пойдут Белов, Жижко, Кулеш, Болотин, Курасов, Прохазка, Павловский и…

Тут Фаустов повернулся к стоявшему в стороне майору Мельнику.

— Может быть, из своих кого дашь?

Майор помедлил.

— Хорошо. Бери Химича и Морякова.

Никто в селе не удивился появлению на улице группы вооруженных немцев. Впереди шли старик немец и Иван с зажатой под мышкой пилой. У домов стояли пленные, кричали:

— Иван, что же ты без дров? Хочешь от фельдфебеля в морду получить?

— Важное дело, ребята! Веду к начальству другое начальство, — многозначительно кивал Иван на шагающего рядом эсэсовского офицера.

— Теперь тебе перепадет на чарку!

Снова тихо в Бртьове. Мирно постукивает где-то молоток, поет петух.

И вдруг — грохот взрыва. Дробью рассыпались автоматные очереди. На улицу выбегали испуганные солдаты, на ходу одевались. Стрельба слышалась у харчевни, и все бросились туда. Навстречу бежал Иван. За ним — люди в немецкой форме.

— Остановитесь, хлопцы! Это свои, партизаны!

Но тут выбежали из-за дома двое с автоматами, на ходу стреляя. Тогда сбоку затарахтел пулемет. Автоматчики упали.

— Стойте! — уговаривал Иван. — Незачем бежать к харчевне. Там лейтенанту уже капут.

Рядом появился бородатый офицер, властно крикнул:

— Всем собраться и построиться вот здесь, возле этого дома. Только быстро! И тут же черниговцу Кадлец сказал:

— Иди, Иван, поговори со своими, а потом построишь роту.

Через полчаса солдаты были выстроены. Иван доложил Фаустову по всей форме, а потом уж совсем не по-уставному проговорил:

— Уси таки ради, таки ради!..

Фаустов подошел к строю, заговорил негромко, проникновенно. Солдаты ловили каждое его слово, застыв в неровных шеренгах.

— Среди вас есть чехи. Им я одно могу сказать — или расходитесь по домам, или идите в партизанские отряды. Ваша воля, ваша совесть, ваши дела. Что касается русских, то — нам нужно воевать. Война идет к концу. Красная Армия бьет фрицев под Берлином.

— Что нас агитировать! — загалдели в строю. — Нам только хорошего командира нужно…

Капитан улыбнулся и раскрыл портсигар.

Вечером партизаны привели радиста Дмитрия Иванова[4], которого встретили в соседнем селе. В отряд пришли также товарищи Иванова — Аркадий Рудаев, чехи Вацлав Горак, Йозеф Копржава, Владимир Шванцера.

Фаустов отозвал в сторону одного из десантников, пришедших с Диной Шаповаловой.

Сели на перевернутую разбитую повозку, закурили. Подняв высоко брови, Фаустов сбоку изучающе посмотрел в спокойное лицо десантника.

— Завтра будешь формировать свою группу.

— Вот как? А я думал…

— Что ж ты думаешь, так всю войну с нами пройти? Вас же не для этого посылали сюда? — строго спросил капитан. — Командир погиб — беда, рации не стало — двойная беда. Но задание-то осталось. Отныне вы будете прежней боевой группой с той же задачей, с которой вас выбросили сюда. Отберите из освобожденных военнопленных хороших ребят, возьмите с собою, крепче будете.

— Большое спасибо тебе, Фауст. За то, что выручил нас, что даешь путевку… От души спасибо.

— Чудак ты, друг. Здесь, в тылу, тот, кто не хочет помочь товарищу, — завтрашний предатель. Война, брат, проверяет все и всех.

Под утро Фаустов растолкал спящего Юрия. Тот сразу понял, что командир в прекрасном настроении — он напевал под нос «Ты ждешь, Лизавета, от друга привета»…

— Юрка, передашь вот эту шифровку: «24 марта к отряду присоединились… дальше перечислишь Дмитрия Иванова и его товарищей… Потом передашь: в ночь на 26 марта под моим руководством разгромлен гарнизон противника, находившийся в деревне Бртьов, полтора километра южнее Дольной Льготы. Убито четыре и ранено два немца. Освобождено 24 советских военнопленных, которые зачислены в состав отряда, и 21 чех. Участвовали Белов, Кулеш, Болотин, Курасов, Жижко, Прохазка, Павловский, Петросян, Химич, Моряков…»

УЛЫБКА ГОРАНА

В солдат-моторе, который питает энергией рацию, сломалась ось маховика. Когда это случилось, Юрий Ульев поднялся из-за рации растерянный и удрученный. Вскоре все бойцы в отряде знали об этом несчастье. Подходили к солдат-мотору, что-то советовали, но ничего дельного не могли придумать. Было ясно: нужен новый маховик с осью. Но где его взять?

Тут все и заметили обворожительную улыбку Вацлава Горака. Он вдруг весело обратился к Фаустову:

— Командир, разреши мне прогуляться в Брно!

— Еще чего выдумал, — нахмурил брови капитан. — Ничего себе, ближний путь. Зачем?

— Там можно новый маховик сделать.

— Как это «сделать»? Свою мастерскую, что ли, имеешь?

— Мастерской нет, а вот друзья на одном заводе имеются, — снова засветился улыбкой Вацлав. — Через два-три дня привезу новый маховичок!

Командир молчал.

— Пускай едет, Павел, — подал голос Кадлец, рассматривая сломанный маховик. — Никто не знает Брно лучше Вацлава.

И вот сейчас Горак ехал в переполненном вагоне в Брно. Он внимательно смотрел в газету, прислушивался к разговору соседок, но думал все время только об одном: чтобы патрули не начали проверку вагонов.

Если бы солдатские патрули и жандармерия определяли «политическую и гражданскую благонадежность» местного населения по внешнему виду, то Гораку никогда ничего бы не угрожало. Еще бы: у этого высокого с обворожительной улыбкой парня в широко раскрытых глазах было столько внимания, а к каждому немцу такое подчеркнутое подобострастие, что он мог вызвать только чувство благосклонности и самодовольства у любого арийца.

Однако Вацлав прекрасно знал, что подозрительных жандармов на внешнем виде не проведешь. Им нужны документы. А их-то, документов, у Горака нет. Вернее, есть, но с первого же внимательного взгляда эсэсовец поймет, что эти бумажки лишь подделка.

Поэтому юноша и забрался в угол купе, чтобы не привлекать внимания пассажиров, поэтому и прикрылся он подвернувшимся номером «Фолькишер беобахтер». Ему нужно проехать еще два часа, чтобы выйти в Брно — и тогда он будет как у себя дома: уж он-то хорошо знает даже самый захудалый переулок этого города. Тогда задание будет выполнено наверняка.

Вагон скрипел, стучал, подпрыгивал на рельсовых стыках. За окном Гораку видны были только бесконечные нити проводов, проплывавшие столбы с белыми чашечками изоляторов.