С ветки на ветку перепархивает птица Гамаюн, не давая путнице себя обнаружить, но в то же время не упуская из виду ни единого ее шага. Внезапно старуха останавливается, принюхивается и расплывается в довольной улыбке. Сухое лицо едва не трескается от этого проявления эмоций.

– Покажись-повернись, птица Гамаюн, к саду задом, а ко мне передом.

Сама не понимая, что происходит, пташка стремглав падает на землю, прямо под ноги старой ведьмы, по пути оборачиваясь человеком. И видно, что не привыкла она к этой своей ипостаси, потому что чувствует себя младенцем, только-только начавшим познавать собственное тело.

Руки в дорожной пыли, горло жжет, каждая косточка болит так, будто ее пытается разломить надвое полк красных муравьев. Безуспешно пытаясь отдышаться, Эвелина с вызовом поднимает глаза на старуху.

– Думала, не найду тебя здесь? – гогочет та. – Мы с тобой из одного теста сделаны, малютка, так что тебе от меня не укрыться. Тем более что силушки у меня поболее-то, чем у тебя, будет.

– Чего тебе надобно?

– Чего и всем, – качает головой незнакомка, – яблочко живильное да молодильное.

Еще никому, ни разу за всю историю острова не удавалось угрозами или же пытками добыть себе яблоко. Тем более такой дряхлой, безобразной старухе. Но еще никто не мог заставить Гамаюн показать свою человеческую ипостась.

– Яблоко получают только те, кому оно действительно необходимо, – заученным тоном отвечает Эвелина, но голос отчего-то дрожит. – Герои сказок и легенд, баллад и преданий.

Язык знакомо колет в предвкушении предсказания, которое наверняка остепенит уродливую старуху в черной накидке. Только вот та в ответ лишь смеется. Глухо, протяжно, страшно, будто она, а не Эвелина, является хозяйкой Буяна. И маленькая птичка с ужасом осознает, что у гостьи тоже есть для нее предсказание. Она смотрит в стеклянные глаза колдуньи и видит там свое отражение, в тысячи раз уменьшенное судьбой.

– Спустись на землю, отыщи меняющую лица. – Старуха раскачивается, словно в трансе, и Эвелина понимает, что с ней сейчас разговаривает совершенно другая, более древняя сила. – Только когда отыщешь и уничтожишь ее, сможешь вновь дышать спокойно. Отомсти… Ты должна отомстить за убитую сестру, иначе никогда не сможешь спать спокойно. Дух убиенной будет вечно сидеть у тебя на плече и шептать в ухо печальные вести.

Поток слов очень быстро заканчивается, а терпкое послевкусие остается. И как стоматолог, у которого пациент уверенным движением руками вырывает изо рта зуб, Эвелина теряется и не понимает, куда девать свое собственное предсказание.

– Если уйдешь, то вернешься не скоро, – выплевывает Эля два слова и не сразу понимает, к кому они обращены.

В мгновение ока две женщины меняются местами: хозяйка превращается в гостью, а гостья – в хозяйку. Старуха внезапно становится такой огромной, что кажется, если захочет, раздавит испуганную птичку.

Эвелина ведь тоже когда-то была человеком, только вот трескучий мороз лишил ее тела, которое она принимала как должное. Крутила бедрами перед соседскими мужиками, строила глазки давно женатым и вполне резонно отзывалась на «ведьму». Как же, с ее-то зелеными глазами!

Как-то ночью на деревню набежали волки, и так получилось, что никто не услышал криков о помощи, никто не мог протянуть руку, даже если бы пожалел местную вертихвостку. Эвелина – ее тогда звали, конечно, по-другому – как раз возвращалась из леса с корзиной, полной душистых трав. Оставалось ведь совсем чуть-чуть до первых огоньков, но животные оказались быстрее.

Она помнит только самую первую боль, которая стрелой пронзила грудную клетку. Сначала был шок, абсолютное неприятие реальности. «Это сон», – думала она, и мысль непрестанно повторялась, закольцовываясь в некое убеждение. В конце концов она поверила, что спит.

Последнее, что она увидела, была сидевшая на кустах зорянка. Крохотная птичка с морковной грудкой и головой смотрела ей прямо в глаза, не обращая внимания на беснующихся неподалеку хищников. Их взгляды переплелись. Не в силах смотреть вперед, Эвелина выбрала эту крошку для того, чтобы та утешила ее, и птица не подвела. Она была по-человечески участлива, или, по крайней мере, Эвелине тогда так показалось, когда она как зачарованная смотрела в эти крохотные глазки-бусинки на склоненной набок головке.

Волки были милосердны. Нетронутым осталось лицо и почему-то – руки. Так она и попала в Беловодье, наполовину птицей.

Было это давно, еще на заре времен, и Эвелина почти забыла, каково это – бояться. Но теперь старое чувство вновь просыпается в онемевшей груди. Напоминает о себе, скребется изнутри, словно запертый в клетке дикий зверь.

Эвелина не готова вновь пережить кошмар своей прошлой жизни.

«Так ты не за яблочком явилась», – вдруг осознает она, неотрывно пялясь на старуху, но произнести вслух язык не поворачивается. Она будто онемела, превратилась в запечатанный колодец, обмельчалые воды которого теперь тихо уходят в землю.

Прохладный ветерок поцелуем касается волос, нежно обвевает шею и проносится дальше, по своим сверхважным делам.

Эвелина не успевает опомниться, как старуха, заметно прихрамывая, ковыляет в сторону лесной тропы.

И тогда Эвелина понимает, что грехи прошлого будут преследовать ее вечно. И после первой смерти, и – каким-то мистическим образом – после второй. Они зацепятся за ее тень, лягут теплым шарфом ей на плечи, змеей обовьют тело и в итоге сольются с ней в единое целое.

Прежде, в другой жизни, она, может, и верила в то, что после смерти что-то есть, но особенно об этом не думала, потому что все это должно было быть потом. Так как здесь Эвелина привыкла подслушивать, как читают люди на земле, то сразу вспоминает сказанное кем-то однажды:

Эвелина оглядывается на свой сад, на сверкающие на солнце бочкиˆ спелых яблок. Вслушивается в тишину. Где-то далеко шумят молочные реки, шепчутся о своих земных жизнях люди, но это все отголоски, капли в чашке, где еще совсем недавно дымился крепко заваренный чай.

Проходят дни, за ними месяцы, годы. Здесь нет времени, как нет и истории, но если бы кому-то вдруг удалось пронести в зачарованный сад часы, то они бы сделали не одну тысячу оборотов, прежде чем Эвелина пришла в себя.

Она оборачивается вокруг и не узнает место, которое оберегала столь бережно и усердно. Засохшие стволы, торчащие над землей развороченные корни уже не кричат и не стонут, а молчат о том, что ушло и больше не вернуть назад.

Ни одного яблока – ни одного плода! – даже самого маленького и неказистого. Солнце – и то, кажется, больше не любит эту землю и всеми силами обходит стороной.

Это неправда! Это сон! Но почему она тогда столько лет не может заснуть?.. Только закрывает глаза, вжимает голову в пернатое тело, а в голове пчелиным роем проносятся мысли и образы, которые она отчаянно пытается забыть.

Необратимость – вот что пугает больше неопределенности. То, что нельзя вернуться к островку стабильности, который появился у нее, несмотря на все прегрешения и дурные мысли.

Рука сама нащупывает обледенелый ствол молодой яблони и сжимает так крепко, что впервые за долгое время Эвелина вновь чувствует боль так, как чувствовала ее, когда тело разрывали на части обезумевшие от голода волки.

А может, это и не волки были, а самые настоящие люди.

В офисе так душно, что Кирилл готов совершить убийство. Вскочить с рабочего места, схватить из стаканчика остро заточенный карандаш и воткнуть клиентке так глубоко в глаз, чтобы мозг брызнул в разные стороны, будто разорвавшийся воздушный шарик с водой. В своем воображении Кирилл смел и непоколебим. В реальности – потный, как свинья.