— У нас нет будущего, Морриган. Нет, и никогда не будет

Я, вздрогнув, вскинула голову. Он стоял в дверях — высокий силуэт на фоне яркого дня. Я знала: Джафир прав. У нас нет будущего. Я никогда не смогу войти в его дом, в его семью, как и он в мои. И что нам оставалось?

Я встала:

— Почему ты вернулся?

Джафир шагнул в прохладу комнаты.

— Потому что… — Его брови сошлись в одну линию, всё ещё сердитые глаза потемнели, словно грозовые тучи. — Потому что не смог тебя бросить.

Он приблизился почти вплотную. Его взгляд был проницательным и пытливым. И хотя в отношениях между мужчиной и женщиной для меня оставалось много неясного, я понимала, что хочу этого парня. И знала, что он тоже хочет меня.

— Прикоснись ко мне, Джафир, — попросила я. — Прикоснись так же, как вчера.

Он заколебался, бурно дыша, а затем медленно провёл дорожку по моей обнажённой руке, следуя взглядом вдоль линии, словно запоминал её. Потом развернулся и, пройдясь вдоль ключицы, остановился в ямке у горла. Яркая горячая волна, вспыхнув, затопила меня изнутри, и пальцы, ослабев, выронили мешок на пол.

Я положила руки ему на грудь, пальцы затрепетали от обжигающего ощущения его кожи, от быстрого биения его сердца. Ноздри наполнил запах земли, окрестностей и пота — всего того, что было Джафиром. Встретившись посередине, мои горящие ладони медленно побрели вниз, по его рёбрам и брюшным мышцам. Дыхание Джафира сбилось, он обхватил моё лицо, провёл пальцем по щеке. Наши губы сблизились, но сбились с пути, и мы столкнулись носами, затем я отвернулась в одну сторону, он — в другую, и мы поцеловались, сплетаясь языками. Пробовать друг друга на вкус, исследовать и открывать так, как никогда раньше, казалось таким естественным.

Скользнув по моей спине, его сильные руки прижали меня к нему, а губы принялись порхать по моим щекам, векам, вискам и всему, что между.

Я больше не думала о том, что мы из разных миров и у нас не может быть будущего. Остался лишь тёплый свет по ту сторону век, тихий шёпот у меня в ухе, мимолётная полнота наших ощущений. Наши прикосновения стали даже откровеннее, чем вчера. 

Джафир

Морриган опустилась на колени позади меня и закрыла мне глаза.

— Не подсматривай.

— Не буду, — пообещал я и, поймав её ладонь, поднёс к губам.

— Джафир, не отвлекайся, — вырвалась она.

Я усадил её на себя и, осыпая её лицо поцелуями, прошептал: «Твой вкус — всё что мне нужно».

Морриган с улыбкой обвела мой рот пальцем.

— Но однажды ты будешь рад ягоде, чтобы утолить жажду.

— Ты…

— Джафир!

Морриган, выпрямившись, оседлала мой живот и приложила мне к губам палец, приказывая молчать.

Я послушно закрыл глаза.

Как-то я спросил её о Знании, о даре, которым, по слухам, обладает сиарра Харрика Великого. Морриган нахмурилась и ответила, что этот дар есть у многих Выживших, просто часть ищет его настойчивее других.

Вот здесь, — пояснила она, легко положив ладонь мне на рёбра.

И здесь, — продолжала она, положив ладонь мне на грудину.

Точно так же научает меня моя ама.

Это язык Знания, Джафир.

Язык столь же древний, как сама Вселенная.

Это умение видеть без глаз.

И слышать без ушей.

Именно оно привело меня в эту долину.

Именно так когда-то выжили Древние.

И теперь выживаем мы.

Доверяй силе внутри себя.

Теперь она пыталась привести на путь Знания меня.

Морриган уже рассказала многое: о разнице между питательными ягодами и ядовитыми, о свойствах танниса в зависимости от времени года, о богах, управляющих всем в мире. Последние месяцы я каждое утро отправлялся в наше укромное ущелье, чтобы побыть с ней. Морриган завладела моими мыслями и моими снами. Всё изменил тот день, когда увидел её со своей пращой и заключил в объятья. Перемена пугала, я не узнавал себя, но с тех пор ежедневно приезжал к руинам, думая лишь о том, чтобы снова обнять и поцеловать Морриган, услышать её голос, увидеть, как она смеётся.

Ещё в нашу первую встречу она вызвала во мне живой интерес, но теперь я нуждался в ней, будто ворон в небе. Мы играли в опасную игру, и с самого начала знали, что так не может продолжаться вечно, но я стал задаваться вопросом: а вдруг? И она тоже. Мы говорили о своих чувствах. О любви. Была ли это она? «Я люблю тебя, Джафир», — повторяла Морриган по сто раз на дню, просто чтобы насладиться звучанием этих слов. Смеялась, а потом повторяла их снова, серьёзно глядя мне в глаза: «Я люблю тебя Джафир де Алдрид». И сколько бы раз она их ни произносила, мне всегда было мало.

— А теперь что слышишь? — спросила она, положив мне ладони на грудь.

Я не слышал ничего, кроме цвирканья какого-то жука вдалеке, шумного дыхания моей лошади, шелеста луговой травы на ветру… а затем Морриган сунула мне в рот сочную сладкую ягоду.

— Знание взывает к тебе, Джафир. Шепчет, присоединяясь к голосу ветра: «Вот я, отыщи меня». Прислушайся.

Но я слышал только Знание несколько иного рода, недоступное даже Морриган, Знание, которое казалось столь же незыблемым и извечным как сама земля. «Я твой, Морриган, твой навеки… — шептало оно глубоко внутри меня, — и даже после того, как погаснет последняя звезда во Вселенной, всё равно буду твоим». 

Морриган

Ещё когда я была маленькой, Ама рассказывала мне истории о прежнем мире. Сотни историй. Порой отчаянно нашёптывала их в темноте, чтобы я успокоилась и плачем не выдала наше укрытие стервятникам, проезжавшим слишком близко. Но в основном развлекала ими в конце очередного долгого дня, чтобы я позабыла о голоде.

Я цеплялась за её истории, пусть даже в них говорилось о незнакомом мире, где ярко горели огни, высились башни до небес, летали среди звёзд короли и полубоги… и жили принцессы. Рассказы Амы делали меня богаче любого правителя любого великого королевства. Только их не могли украсть даже стервятники.

Давным-давно, дитя,

Очень, очень давно,

Семь звёзд упали с небес.

Одна, чтобы сотрясти горы,

Одна, чтобы вспенить море,

Одна, чтобы взорвать воздух,

И четыре, чтобы испытать сердца людей.

Тысячи ножей света

Превратились в облако, пылающее, кружащее,

Словно голодное чудовище.

Только маленькая принцесса обрела милость,

Принцесса, вот такая, как ты…

Ама рассказывала, что Великая буря продлилась три года. После неё осталось немного тех, кто мог о ней поведать, и ещё меньше тех, кто захотел бы. Всё прочее заслонило одно — борьба за выживание. Когда началась Буря, Ама сама была лишь ребёнком, и её воспоминания нечётки, но она восполняет их подробностями, узнанными потом, а ещё часть привнесена сиюминутными нуждами, но посыл всегда один и тот же: благословенные Выжившие уцелели и останутся на этой земле, какие бы испытания им ни выпали.

Но уцелели не только мы. Уцелело то, чего нам приходится остерегаться. То, из-за чего моя вера в Выживших пошатнулась, после того как папа погиб под копытами лошади, после того как похитили Венду, после того как у Рианны одним росчерком клинка отобрали ягнёнка и саму жизнь.

Это тоже стало преданиями и Ама поручает их рассказывать нам, говоря: «Мы уже столько потеряли. Нельзя забывать свои корни, иначе повторим те же ошибки. Наши легенды нужно передать сыновьям и дочерям, иначе через поколение от истории, от правды, не останется ничего».

Итак, пока мы с Джафиром исследовали маленькое ущелье, ставшее нашим миром, я рассказывала парню истории.

— Никогда не слыхал о стеклянных башнях, — хмыкнул он, слушая о месте, где когда-то жила Ама.

— Но руины ведь видел? Скелеты, когда-то одетые стеклянными стенами?