Олеся до сих пор не верит, что все так сложилось, старается не быть пессимисткой и не искать неприятности, памятуя о том, что мысли материальны. И все же… Чувствует, что не может быть все идеально. Не с ней. Наверное, поэтому каждый свой день, каждый вздох она наполняет благодарностью высшим силам, которые повлияли на изменения в ее истории. Не обошлось без провидения с их стороны, иначе объяснить невозможно. И просит, чтобы эта белая полоса не заканчивалась как можно дольше. Дотянуть хотя бы до тепла, а там свежие фрукты, ягоды, витамины и новый приток сил. В деревню можно съездить, помочь матери на огороде, напитаться домашним уютом и теплом. А если немного затянуть пояс, то и на отпуск можно накопить. Не на Мальдивы, конечно, но хотя бы в Крым — популярное сейчас место у отдыхающих. Даже долгая дорога в поезде не пугает. Или машиной втроем — тоже здорово. Хотя Мирон, который может многое себе позволить, наверняка предложит более дорогие варианты совместного отпуска. Это понимание в очередной раз поднимает в ней страх потери — разные они люди, возраст, доход. Сколько еще времени Полунин будет рядом, только небу известно. Тот убеждает ее каждый день, что никуда не уйдет и никогда не отпустит, говорит «люблю», балует подарками, вниманием, одаривает своими ласками сполна — никогда ничего подобного не испытывала, и все же… Она будто готовит себя к тому, что сказка, возможно, когда-нибудь прекратится, разобьется о быт или растворится в реальности. Ведь так бывает, она знает. Проверено на собственном опыте. И все же ловит каждое мгновение, берет, не стесняясь, горстями свое счастье, ловит и складывает в шкатулку с грифом «лучшие моменты жизни». Олеся чувствует, что в ней сейчас живут двое: та, кто верит в то, что это до конца жизни, и та, кто готовит пути к отступлению. Чертово раздвоение личности.

Посыпанный солью тротуар уже не вызывает страха упасть, но риск свалившейся на голову сосульки все равно велик. Осторожность и бдительность — это то, о чем периодически забываешь, полагаясь на русское «авось». Олеся смотрит на крышу здания, а затем входит в парикмахерскую и здоровается с Еленой, которая улыбается ей за стойкой и спрашивает:

— Когда уже потепление будет? Какая-то зима в этом году слишком длинная.

— Не знаю, — пожимает плечами Войтович, снимая шубу, — февраль еще только, для весны рановато.

Пройдя к своему рабочему месту, заглядывает в кабинет Светы. Не застала за традиционным утренним чаепитием.

— Привет, кофе пила?

— Некогда, надо год закрывать, а у меня еще «конь не валялся». Все мысли о детях.

Олеся заходит и садится напротив. Если клиент придет, услышит.

— Это естественно, ты не можешь не волноваться, да и они сами тоже. Как им вчерашний ужин, кстати? Мне показалось, что ребятам было не очень уютно в нашей компании, молчали бОльшую часть времени.

— Зато Захарку было не угомонить, вот ведь «шилопоп», — от улыбки в уголках глаз Светланы появляются морщинки. — А Никита и Вика не привыкли к такому вниманию к ним, интересу. Если бы не то, что за столом были Мирон и Антон, они бы совсем «закрылись». Пашка, между прочим, тоже был не особо разговорчивым. У него все в порядке?

Олеся удивлена этому вопросу, она не замечала, чтобы сын вел себя не как обычно. Знать бы, что у него в голове, иногда очень хочется.

— Предполагаю, что тоже стеснялся в большой компании, да и потом они с твоими о чем-то говорили на улице. Так что не вижу проблемы. И вообще, мне все понравилось: и еда, и компания — надеюсь, что не в последний раз собираемся таким составом.

Подруга тоже не прочь повторить, социализация необходима Никите и Вике не меньше, чем забота и тепло.

— Летом можно поехать на природу, надеюсь, к тому времени вопрос об опеке уже решится, и дети будут чувствовать себя свободнее.

— Это было бы здорово… Ладно, я пойду работать. В обед еще поболтаем, — Олеся не знает, что будет летом. До весны бы дожить.

***

— Ужин? Да нормально все прошло, — Никита отмахивается от вопросов нападающего их команды. Не станет он ничего обсуждать с парнями, такие разговоры, кроме зависти, ничего обычно не вызывают. Да и что обсуждать? Посидели, поели, поговорили. Да, было интересно наблюдать за дружбой Мирона Андреевича и Антона Владимировича, было забавно слушать рассказанные истории, случаи, узнавать о дальнейших планах. Но ведь все это слова, то, чему Никита никогда не верил. Ведь даже самые близкие люди, родители, могут обманывать, обещать больше не пить, а потом срываться.

Начинается тренировка, после которой он идет в комнату сестры, где застает ее одну — редкий удачный момент.

— Привет. Где твои соседки? — обводит взглядом комнату.

— В столовке, я не пошла.

— Переела вчера что ли? Ведь клевала как птичка, так нервничала. Сам видел.

Вика отводит глаза, теребит край кофты пальцами, прижимает плюшевого медведя, подаренного Тепловыми в последний раз. Очередной знак внимания, трогательный презент не выпускает из рук уже несколько часов подряд, думает о разном. Прокушенные губы — подтверждение.

— Не хочется. И тогда тоже. Мне было интереснее наблюдать за тем, что происходит за столом. Ты заметил, как Мирон Андреевич смотрел на тетю Олесю?

— Заметил. Еще в парикмахерской. Пашка же сказал, что у них недавно все началось, поэтому, наверно, так явно, — брат садится рядом, замечая, как вспыхивают румянцем девичьи щеки. — Ты к чему вообще?

Девочка закрывается еще больше, молчит. И до Никиты, наконец, доходит, что Вика хочет, чтобы и на нее кто-то так же смотрел. Он тоже смущается и пытается перевести разговор на другую тему. Его сестра выросла, да и он уже не совсем ребенок, по крайней мере, желания появляются очень даже взрослые. Только гонит он их, потому что не время сейчас — другие заботы. А Вика — иная, эмоции у нее на первом плане, как и у всех девочек. Осталось только выяснить, почему она об этом заговорила именно сейчас, не раньше, не позже. Узнает, потому что должен понимать, что у сестры в душе творится. Единственный близкий человек, которого никому не даст в обиду. Никогда. Не догадывается, что его желание побывать в чужой голове сейчас созвучно мечте Олеси.

***

— Ну, чего, как оно? — Сашка откидывается на спинку стула, сунув в рот кончик шариковой ручки.

— Нормально, — Пашка плюхается рядом, пожимает руку, — здорОво.

Рядом собираются одноклассники, скоро начнется первый урок.

— Ты чуть не опоздал.

— Не проснуться было, вчера в ресторане долго сидели, — Пашка зевает, вынимая из рюкзака тетрадь.

Саня ерзает на стуле, желая получить подробности, но друг молчит, и как назло звенит звонок. Только после урока, когда они выходят на улицу, чтобы покурить, удается узнать, что ничего такого не произошло — посидели, поели, посмеялись.

— А Никита чего? — в голосе не проскальзывает ни нотки повышенного интереса. Не отпускает Саню мысль о новом друге Пашки.

— Да мы не особо за столом болтали, потом только, у машины, поговорили про футбол да про кино. Он все сестру свою опекал, еду ей подкладывал, хотя у нее и так тарелка была полная. Спросили меня про Тепловых, я сказал, что они нормальные, то есть даже хорошие. Если срастется все у них — не пропадут. Короче, договорились, что я к ним в гости приеду, когда они снова будут ночевать не в детском доме. Там пообщаемся больше.

Сашка слушает, склонив голову чуть набок, выдыхает дым, тушит сигарету о подошву ботинок.

— Сначала у меня, ты обещал.

— Помню, с матерью договорюсь только, — Пашка выкидывает в серый сугроб непогашенную сигарету, сплевывает. — Идем, я замерз, надо было все-таки куртку взять…

***

Обманчивый февраль, коварный. Нетерпеливых он успокаивает радикальными методами. Сложное время, когда зима еще может продемонстрировать свою мощь.

— Ну зачем, лисенок? Я ведь могу заразить тебя, — Мирон открывает дверь своей квартиры только после пятого звонка, когда от трели в ушах не спасает даже подушка. Температура шпарит, голоса нет, нос забит — результат подхваченного где-то вируса.