– Не совсем…

Банри не успела продолжить, когда великовозрастный сынок конюха Йервар, сгребавший в кучу перепрелую солому и навоз, оперся на грабли и воззрился на таншу:

– Что, неужели пойдешь и наподдашь дракону?

– Возможно, но не сейчас. – Парень презрительно скривился, но Готтлсфонт постаралась не обращать внимания. – Как насчет моих лошадей?

Скульвар посмотрел в загон.

– Ну… Бери, коли очень надо. Только они пуганные. Я их с остальными поставил, думал, успокоятся, да только другие кони тоже дерганые стали. – Он помолчал. – Должно быть, чуют эту тварь.

– Тогда дай мне кого-нибудь поспокойнее.

– У тебя деньги на третью лошадь завелись?

Банри вздохнула и сунула ладонь под куртку.

– У меня есть деньги. Только не септимы.

Двемерские монеты Скульвар отверг, невзирая на уговоры, даже обозвал их подделкой. Обиженная Банри осведомилась, не хочет ли конюх обвинить ее в мошенничестве, и тот тут же сдал назад, бормоча, что привык иметь дело с современными деньгами. Тогда женщина напомнила, что до сего момента он запросто принимал в качестве уплаты кривоватые золотые кругляши с физиономией короля Харальда, или еще кого, то есть денежные единицы примерно того же периода, что и двемерские. На что Скульвар ответил, что, мол, Харальду можно доверять, так как он истинный нордский правитель.

– Ладно, – скрипнула зубами имперка. – бери тогда Карасика себе, а мне дай кого другого, спокойного и отдохнувшего. – Она помолчала. – По правде говоря, мне стыдно бедняг гонять, но мне как можно быстрее нужно попасть в одно место…

– Идет, – проговорил Скульвар после раздумий. – Раз ты тан, в конце концов, так и быть, поменяю тебе Карасика на Бусинку. Или тебе жеребца надо?

– Мне все равно. – Среди вороных с рыжеватым отливом коней Банри видела нескольких полностью рыжих – одним из них наверняка был Подарок, – и разок среди черных спин мелькнула чья-то серая. – О, и эта там же…

– Кто? – обернулся Черная Рукоять. – А, да. Возни с ней много. Но если поработать, так, думаю, сгодится по тундре ездить. Йервар! Готовь Бусинку.

Парень отставил грабли и побрел к лошадям с самым унылым видом.

Новая кобылка оказалась потоньше и пониже Альфсигры, и Банри, с сомнением оглядев ее, повернулась к конюхам:

– Маленькая какая-то…

– Ты, что ли, большая? – заржал Скульвар. – Не боись. Молоденькая она, это правда, но резвая и главное – послушная. Не то что твоя Алли.

– Королева Альфсигра, – поправила Банри. – Хорошо, мне и залезать на нее будет сподручнее…

Часом позже она уже перебралась через Белую и держала путь в Айварстед.

Деревня встретила ее тишиной. Местные, все как один, попрятались в домах, даже стражи не было видно.

В сгущающихся сумерках Банри подъехала к местной таверне и спешилась. Бусинку она отвела под навес, сняла с кобылы седло и отправилась в «Вайлмир».

Трактирщик Вилхельм, не услышавший, что ли, звук открывающейся двери, вздрогнул при виде посетительницы.

– Боги! Ты меня напугала... – охнул он и пригляделся: – А… Барни. Снова в наших краях. Добро пожаловать.

– Спасибо. И я Банри, так-то, – отозвалась имперка, оглядывая зал таверны. – Тут что, никого нет?

Вилхельм помрачнел.

– Ни души, кроме меня. Даже Линли уехала куда-то, правда, говорила, что только на зиму. Хочет быть подальше от войны. Из-за нее, войны этой клятой, у меня и постояльцев-то почти нет. Есть будешь что-нибудь?

– Угу.

Глухой ночью хозяин проводил гостью в приготовленную комнату и спросил:

– Опять на гору полезешь?

– Другим способом к старикам не попасть, – проговорила имперка, взбивая соломенную подушку. – Жаль, я летать не умею.

Хозяин засмеялся:

– Ну, ты же не дракон какой.

И ушел.

Если путешествие по начинающему покрываться снежным покровом Скайриму почти доконало ее, то очередное восхождение к Высокому Хротгару едва не убило. Банри из последних сил навалилась на ледяные железные двери и повалилась на пол. Наверное, она все же потеряла сознание, потому что в упор не помнила, что было дальше, после шероховатого камня перед самым носом.

Когда женщина оказалась способной нормально воспринимать действительность, то обнаружила, что кто-то раздел ее до трусов и завернул в меховые одеяла, а на ноги нацепил толстые и ужасно колючие шерстяные носки. Пальцы на ногах хотя бы просто чесались, значит, морозец отнесся к ним с большей благосклонностью, нежели к рукам, на которые Банри даже смотреть боялась. Перед подъемом она озаботилась о том, чтобы хорошенько утеплить ступни, и решила, что для рук хватит вязаных перчаток. Позже стало понятно: имперка сильно ошиблась.

Стараясь не стонать слишком громко, Банри села на постели, куда ее уложили и, внутренне содрогаясь, поднесла трясущиеся кисти поближе к свечам на столике. Пальцы выглядели ужасно – фаланги побагровели, а кожа вокруг ногтей шелушилась. Все это сопровождалось зудом и болью.

– Ты руки отморозила, – констатировал некто из мрака за спиной. – К счастью, лишь слегка.

Банри поплотнее закуталась в меха и обернулась: Арнгейр со свечой в руках смотрел на нее с легким беспокойством во взоре.

– Я долго была в отключке?

– Несколько часов. – Старик поставил свечу на стол к ее товаркам. – Мы напоили тебя, но есть ты отказалась, так что, думаю, неплохо было бы сейчас перекусить. Оденься.

Он указал на стул, где лежало что-то матерчатое. Банри дождалась, пока Арнгейр удалится, и вылезла из кровати, дрожа от холода. Ее не покидало ощущение, что она что-то забыла. Кстати, одеться ей предлагалось ни много ни мало в мантию Седобородых, с бахромой и вышитыми – или выпряденными? – стилизованными перьями. Роба слегка пахла пылью и совсем чуть-чуть – плесенью, но в целом была чистой, и создавалось впечатление, что ее ни разу не носили. Натягивая одеяние через голову, Банри подумала, что вообще-то непонятно, откуда у стариков одежда, к тому же сделана она с большим тщанием и кажется дорогой. Одна вышивка чего стоит. Еще одной неожиданностью стал тот факт, что мантия оказалась ей в пору, ну разве только чуть-чуть великовата.

Седобородые в полном составе восседали за огромным круговым столом в трапезной. Невнятно поздоровавшись, Банри уселась на свое место и набросилась на еду. Ложку в пальцах удерживать было трудновато, но она справилась.

Старички закончили со своими порциями раньше имперки, и, поочередно вставая из-за стола и проходя мимо Банри, всякий раз учтиво склоняли головы. Кланяться в ответ, сидя и с набитым ртом было ужасно неудобно, и Готтлсфонт вспотела от смущения, одновременно недоумевая, отчего деды сделались столь чрезмерно почтительными. Арнгейр выходил последним.

– Когда закончишь, мы будем ждать тебя в зале, – сказал он и удалился.

Банри затолкала в себя остатки пшеничной каши с мясом неизвестного происхождения и рысью понеслась в центральное помещение. На середине пути имперка споткнулась, осознав, чего ей так не хватает, и от страха все ее нутро заледенело, словно она проглотила огромную сосульку.

– Где Древний Свиток?! – в ужасе выпалила женщина, скатившись в зал с лестницы.

Седобородые стояли лицом к ней, выстроившись в ряд, и сначала просто молча смотрели, затем, не сговариваясь, зашагали в жилое крыло. Банри засеменила следом, обливаясь потом от жутких мыслей: неужели она потеряла Свиток где-то на горе и не заметила? Или еще хуже – он покинул временную владелицу самостоятельно?

Старики, меж тем, привели ее к внутренней стене, украшенной барельефом, и в торжественном молчании продемонстрировали артефакт, обставленный со всех сторон свечами. Банри перевела дух, потрогала Свиток, чтобы изгнать последние опасения, и повернулась к монахам.

– Вы его… читали? – осторожно спросила она.

Арнгейр усмехнулся.

– Конечно, нет. Это… – он помедлил, словно подбирая слова, – творение не для глаз смертных. Что бы ни говорили эти так называемые ученые. Впрочем, ты ведь тоже не рискнула открыть его.