Дальше он мог и не продолжать – и так было понятно.

– Я не из них, – глухо отозвалась имперка, борясь с тошнотой, – но этого... Тонара знаю. Скажем так, я здесь, потому что вместе с одним местным парнем и своей напарницей задавала неудобные для него и стражи вопросы.

Глаза каторжника сверкнули в полумраке.

– Вот как. Судя по тому, что их здесь нет, им больше повезло.

– Лидии, я надеюсь – да. А вот Элтрису... – Банри помолчала. – Хотя, можно сказать, ему тоже больше повезло, чем мне. Он хотя бы не оказался в этой дыре.

– Это верно...

– Ну вот, теперь ты знаешь, за что меня посадили. А тебя за какие провинности?

Урацен хмыкнул.

– Я служил одному благородному норду – и его убили. Убил не я, но я знал, что меня обвинят. Я сбежал. Пришел к Изгоям. Начал убивать. Меня поймали. И вот я здесь.

– О? Так ты, выходит, из тех, кто с нордок кожу сдирает на глазах их мужей?

– Ну нет, – поморщился каторжник, – такого я не делал. Мое племя в основном занималось грабежом на дорогах.

– Можно подумать, это лучше, – пробурчала Банри. – Я одного не понимаю, зачем тебе вообще нужно было наниматься к норду? Ты же знал, как они к вашему племени относятся.

– А куда деваться? Жить-то нужно было на что-то. Он платил за работу, не слишком много и не регулярно, но платил. После его смерти мне ничего больше и не оставалось.

– Ты мог просто сбежать в другое владение. Там тебя вряд ли бы достали.

Урацен повернулся к имперке и посмотрел в лицо.

– Мой дом в Пределе. Тут родились и выросли все мои предки на протяжении сотен поколений. Если ты не понимаешь этого, я не буду напрасно тратить время на объяснения.

Он скрылся в одном из коридоров Сидны, оставив Банри в одиночестве. Имперка вздохнула и запустила пальцы в шевелюру – голова сильно зудела. Может, не стоило осыпать его упреками, в конце концов, Урацен был единственным, кто с ней разговаривал, и кто не пытался при этом стянуть с нее штаны. В отличие от того же Грисвара. Женщина отыскала этого типа, но когда заикнулась о заточке, он потребовал от нее специальных услуг, на что имперка была категорически не согласна. Так что с заточкой ничего не вышло. Но Грисвар хотя бы не настаивал, в отличие от других своих соплеменников. Вообще, Банри заметила, что в основном к ней приставали норды-сидельцы, тогда как каторжники-аборигены в массе своей держались в стороне от всех разборок. А между тем, их было большинство.

Банри забралась в маленькую нишу в породе, которую отыскала в первый день отсидки. По причине миниатюрности только она могла втиснуться в узкую щель-преддверие, а потому чувствовала себя там почти в безопасности. Вытащить ее пытались, правда, безуспешно – каторжники, жаждущие женского общения, могли просунуть между скалами только руку, но лишь без толку шарили по шероховатым каменным стенам, не в силах дотянуться до добычи. Как-то раз имперке это надоело, и она, вооружившись киркой, переломала несколько пальцев, после чего желающих с ней поближе познакомиться немного поубавилось. Через некоторое время Банри во время очередной вылазки за водой заметила, что нордов в Сидне почти не осталось – за исключением Грисвара, который выглядел целым и невредимым, да еще и вполне довольным жизнью. Все это было очень странно, поэтому Банри подобралась к Урацену и осведомилась:

– А куда все эти подевались? Ну, северяне?

Каторжник пожал плечами.

– Парочку выпустили на свободу, нескольким заточку под ребро воткнули, за наглость, ну а тех пятерых, что ты покалечила, Урзога добила. Ах да, кстати... – Он пошарил за ближайшим камнем и вытащил небольшой сверток из грязноватой мешковины. – На. Ты кормежку пропустила, так что я тебе припас.

Банри таращилась на сверток, как на ядовитую змею. Потом с подозрением взглянула на чересчур любезного заключенного и медленно попятилась, подняв кирку повыше. Тот закатил глаза.

– Слушай, тут у нас действуют несколько правил, вот два из них: дают – бери, бьют – беги. Если им следовать, можно выжить. Жратва не отравленная. Не хочешь лопать – так я себе оставлю, про запас.

Договорить он не успел – имперка выхватила сверток и одной рукой прижала к груди, второй держа кирку наготове.

– Так-то лучше, – хмыкнул Урацен и отвернулся к костру.

Банри попятилась, следя – нет ли кого рядом, но все-таки спросила:

– Почему?..

– Да просто так, – отозвался Изгой, глядя на пламя. – На воле у меня оставалась дочь, ее звали Уалэ...

Он вроде бы что-то еще говорил, но Банри будто оглохла. Она опрометью бросилась к своему укрытию, забилась в самую глубь ниши и замерла там, все так же прижимая к себе сверток с едой. Перед глазами стояла Уалэ, которой Лидия почти перерубила шею – голова болталась на лоскуте кожи. Конечно, в Пределе могла жить не одна девушка с таким именем, но имперка почему-то была уверена, что это та же самая. В свертке оказалась пара кусков сухого хлеба, заветревшийся сыр и яблоко, все это Банри определила на ощупь, потому что в нише было темно, хоть глаз выколи. Яблоко было довольно свежим, и даже не подгнившим, только с побитым бочком. Имперка в мгновение ока проглотила и хлеб, и сыр, мысленно уговаривая себя не торопиться, потом взялась за яблоко и сожрала его целиком, вместе с сердцевиной, семечками и плодоножкой.

Догрызая маленькую сухую веточку, Банри вдруг поняла, что плачет. Она принялась вытирать лицо мешковиной из-под провизии, но не удержалась и зарыдала, уткнувшись в воняющую потом и пылью тряпку, сама толком не понимая, почему льет слезы – из-за глупо погибшей дочери Урацена, из-за него самого, или из-за своей сволочной участи. В конце концов имперка уснула, прислонившись мокрой от слез щекой к холодной скале. Приснились ей три дракона – Мирмулнир, Салокнир и дракон со Скелетного гребня, чьего имени имперка так и не выяснила; они сидели кружком вокруг нее и по очереди что-то говорили, тихо, Банри едва их слышала. Но когда проснулась, отчетливо помнила их слова. Она посидела немного в темноте, сжала в ладони свою кирку и выбралась из ниши.

Урацен сидел возле костра, как и раньше. Других заключенных видно не было, кроме здорового орка на страже возле решетки. Из глубин шахты, правда, доносился ленивый перестук кирок – каторжники Сидны добывали руду, но без особого энтузиазма. Банри уселась рядом со своим знакомцем и по-простому спросила:

– Где Маданах?

– Ты здесь уже почти три дня, – проговорил мужчина, не поворачивая головы, – и до сих пор не знаешь?

Банри промолчала, а Урацен вздохнул:

– Боюсь, с Маданахом тебе трудно будет встретиться. Сперва придется иметь дело с Боркулом Зверем. – Он показал взглядом на орка у решетки. – А ты не захочешь связываться с Боркулом.

– Кто он такой вообще?

– Телохранитель Маданаха. Огромный, как ты можешь видеть, даже для орка. Говорят, он как-то в драке оторвал руку врагу и прямо этой рукой забил врага до смерти. Такой вот он старомодный.

Банри незаметно поежилась. Да уж. Но отступать она не собиралась. Имперка поднялась на ноги и медленно приблизилась к Боркулу, замерев примерно на расстоянии вытянутой руки от него. Тот окинул женщину взглядом и облизнулся, алчно блестя глазками.

– Свежее мясо. Нежное. Сочное. – Банри подавила желание немедленно вернуться в свою нишу, но орк неожиданно спросил: – Каково было убить своего первого, а?

Имперка вспомнила ведьм с Одинокой скалы и быстро сказала:

– Я не убийца.

– Врешь.

– Правда. В любом случае, мне это не приносит радости.

Боркул навис над ней, имперке пришлось приложить усилие, чтобы не шарахнуться с воплем в сторону.

– Да неужели? Я видел выражение твоей мордашки, когда ты выдавила глаз тому молокососу. Разве не было приятно смотреть, как он орет от боли?

Банри прикусила губу. И правда, когда ее палец с чавкающим звуком погрузился в глазницу норда, она испытала мало с чем сравнимое удовольствие.

– Мне нужно увидеться с Маданахом, – пробормотала она.