– Да, братан, зона – школа жизни. Кто ее не топтал, тот и жизни не знает. А какие люди там сидят. Лучшие. Золотой фонд нации,– Толян прицелился и, мазнув по шару, вышвырнул его за борт. Пашка тормознув шар катящийся ногой, вернул его на поле и впервые усомнился в словах собеседника:

– Так уж и…

– Не веришь? Сам прикинь хер к носу. Кто сидельцы эти? Те, кому рамки общедозволенные тесны. Те, кто страх в себе задавил перед карательными всякими структурами. Человеки с большой буквы. Люди, которые нашли в себе силы преодолеть рабство быдлячье. И не просто задавить в себе раба этого поганого, но делом подтвердившие, что они не быдло, мужичье безропотное. Скотина серая. Такие дела люди проворачивали, тебе и не снилось, Кикс. И дело не в бабках. Понимаешь? Дело в том, что человек себя при этом выше рамок ощущает. Ему их начертили и чтобы не убег, всякие хитрые хреновины замостырили. Капканы – одним словом. Как волков флажками. А он все их обошел и смеется над вертухаями. Понимаешь?

– Так не обошел же. Попался, раз в зоне. Те, кто обошел, те на воле смеяться должны,– опять не удержался и возразил Пашка.

– Правильно. Соображаешь. Только эти-то вертухаи все новые и новые изощренные капканы выдумывают на нашего брата, вот и влетаем, чтобы ума набраться. Зато потом хрен им по рылу, а мы живем на воле и потешаемся над узколобыми. А от жизни берем все, что хотим и еще всемяро. Скажи, Конь.

– В натуре, братан. Ты, Кикс, зону не топтал. А там щементом понимание нужное получаешь. Помнишь у Достоевского про "тварь дрожащую" и "право имеющих"? Мы – право имеющие. А люди, брат, как ни крути – это травоядные в своей массе и хищники. Волки и овцы. Это всегда так было. Выбирай сам кем быть. Овцой трясущейся или волчарой, право имеющей у овцы этой скелет от мяса очистить,– выдал тут же реплику тот, сверкая фиксами.

– Что-то выбор у тебя того… Без разнообразия.– Скривился Пашка, которому, конечно же, овцой быть не хотелось, но и волчарой кровожадной как-то тоже. Он всегда предполагал, что есть еще варианты, кроме этих двух крайностей.

– Какое тебе еще разнообразие нахрен нужно? Все ясно, как у негра в заднице. Или ты стрижешь баранов, или тебя, как барана имеют. Только быдло слов всяких разных себе в утешение понапридумывало, чтобы не стремно было. Любовь там к Родине. Долг. Семья. И прочая хрень вроде бога, который все видит и за грехи в Ад сунет после смерти. Ха. Блевотина это все, Кикс. Поверь на слово. Я уже кой-чего видел,– завелся Конь.

– И Бог – блевотина?– спросил Пашка, который откликнувшись на веяния времени, носил крестик на шее и заходил раз в год в храмы свечку поставить.

– Причем самая блевотная. Разводят лохов попы уже две тысячи лет на этой баланде и стригут баранов. Вот как их называют? Пастыри божии. Пастухи, если проще. А паству они свою как называют? Овцами и называют. Баранами в общем. Что не так скажешь?

– Называют так, но не оскорбительно и насильно никого не волокут к себе и не стригут силой тоже. Пожертвуешь если сам или за услугу им заплатишь. Венчание там, к примеру,– возразил Пашка.

– Ты что верующий что ли?– вытаращился на него Конь.– Ну, бли-и-и-и-н. Никогда бы на тебя, братан, не подумал такое. Что попадешься на этот лохотрон. Ну, ничего. Жизнь ума добавит, а я рядом всегда и займусь тобой, век воли не видать. Дурь эту из тебя как-нибудь вытрясем.

– А если я не хочу трястись?– окрысился Пашка, которому не нравилось, что его выставляют лохом.

– Ты в ослепление. Потому что вера эта, как норкота. А мы трясти и не будем. Тебя жизнь встряхнет. Тогда побежишь к своему богу, а Он тебе фигу под нос, а не помощь.

– Почему фигу? Может, как раз не фигу, а помощь получу,– уперся Пашка.

– Закатай губищу, братан. Нет никакого бога, я точно знаю. Выдумки попов хитрозадых он.

– Как это ты выяснил?– удивился Пашка.

– Да проще простого. Любой может в момент выяснить. Попы что про него говорят? Что Всемогущий и Вездесущий. Правильно?

– Ну, говорят. И что?– согласился Пашка.

– Значит, если он есть, то сейчас нас слышит. Правильно?

– Ну, наверное,– вынужден был согласиться Пашка.

– Слышит, значит и все при этом может. Вот и проверяем. Эй, Бог!– рявкнул, задрав подбородок в потолок Конь.– Накрой-ка на стол чего-нибудь пожрать и деньжат подсыпь лимонов десять баксов,– выкрикнув пожелание, Конь уперся в биллиардный стол руками и, подождав минуту, торжествующе взглянул на Пашку.

– Ну, что? Где жратва и бабло? Потому что нет никакого бога, поэтому и не может он ничего. Доказал я тебе?

– Ничего ты не доказал,– буркнул Пашка.– Бог что, обязан перед тобой шестерить? Западло ему может? А? Вот ты если вон Толяна попросишь стол хавкой завалить и денег тебе сколько нибудь отстегнуть, а он тебя нахрен пошлет, то его что тоже тогда нет?

– Тебя, я смотрю, на кривой козе не объедешь, братан,– удивился Конь, почесав лоб.– Уел. Бог, конечно, шестерить не станет, если он есть. Тут ты прав. Так что он молчит тогда? Вон, если я чего у Толяна спрашиваю, так он отвечает, потому что есть он. А этот молчит, как рыба. Короче, нет его и закрыли тему.

– Это у тебя Его еще нет. А у меня уже есть,– буркнул в ответ Пашка.

– Ладно, не дуйся. Фигня все это, Паш. Есть, нет. Мы-то есть точно? И дружбаны? Значит, жить должны дружно. Ставь пирамиду, сейчас я тебе задницу надеру. Вспомню, где лузы. Фору хочешь два шара? Ставлю стольник, что раскатаю,– свел на шутки-прибаутки полемику религиозную Конь и весело заржал, заставляя задуматься о том, что погоняло ему навесили в зоне не только за фамилию.

Партию, разумеется, Конь выиграть не смог. Раскатал его Пашка с кия, даже и фора не потребовалась, в сухую и стодолларовую бумажку из рук приятеля забирая, поинтересовался:

– Как бизнес ваш?

– Нормально, Кикс. Ты, я смотрю, наблатыкался за пять лет прошедших. Впору мне у тебя просить фору шаров пять,– фразу последнюю произнес Конь явно для ушей Толяна, намекая на то, что было время, когда Кикс у него фору выпрашивал. Пашка промолчал, хмыкнув не определенно. Случаев он таких припомнить не мог и отнесся к словам приятеля, как любой профессионал в чем либо, к словам дилетанта – снисходительно.

– А бизнес – хоккей. Сейчас таких заказчиков денежных цапанули… Бабла, как у дурака махорки,– подмигнул Конь Толяну и тот расплылся в улыбке, прищурив крысиные глазки.

– Зря ты к нам не хочешь, брателло. Усохнешь тут. Молодость пройдет, вспомнить нечего будет. Загнешься, а бог твой тебя спросит типа,– "Ну че, Паша, чем занимался всю жизнь?" Что ответишь тогда? Я шары всю жизнь катал? А он тебе,– "Дурилка ты картонная, жизнь профукал, а ведь были рядом умные люди, советы давали, варианты интересные предлагали",– Что ответишь?

– А чего отвечать? Жил и жил. Никому не гадил,– пожал плечами Пашка.– И не только по шарам стучал, а кое-что еще делал. Я, пока ты в зоне парился, в армию успел сбегать. Так что не все пять лет шары катал, а четыре. Женюсь, наверное, скоро, если Настя не передумает. Семья будет. Что еще-то?

– Ну, ты малахольный Пашка,– хлопнул его снисходительно по плечу Конь.– Приземленный ты какой-то. Женюсь. Семья будет,– передразнил он. И на что содержать семью собрался? Жить где будете? У твоих предков, кроме тебя еще двое вон, а квартирка трешка. Какая семья, блин?

– Снимать будем, если что. Накопим, купим свою,– попробовал возразить Пашка.

– Снимем, накопим. Сто лет ты будешь копить на квартиру при нынешних ценах, на нормальную если. Нормальная, сегодня миллионов десять рублями стоит. А ты зарабатываешь в год…– Конь достал мобильник и нашел функцию калькулятора.-… умножаем, делим. Во, двадцать лет получается копить нужно. Это если вы с Настеной хавать не будете и одежду покупать. А ты снимать будешь хату и половину суммы за нее платить. Значит, сорок лет нужно копить. Такая арифметика.

– Так и Настя тоже будет работать,– Пашка сконфуженно скривился. "Арифметика" ему не понравилась.