Наконец, кульминация завершилась, Паук оказался повержен, и зазвучала осанна:

Еще через минуту окончилась и сама постановка, тем не менее, последний, третий сигнал одобрения по системе Образцова, после которого можно было считать спектакль благополучно отрецензированным в высшей и последней инстанции, так и не прозвучал. Образцов, потея, принялся нервно оглядываться по сторонам. Ширма запахнулась, повисла тяжелая пауза. Присутствующие ждали реакции Первого, который, поднявшись со стула, сосредоточено раскуривал трубку.

— Товарищ Образцов, — сказал Первый, — выйдите к нам, пожалуйста. У нас к вам творческое предложение. Знаете, товарищ Образцов… — Первый пыхнул трубкой и обнял собеседника, — нам кажется, в спектакле не хватает немножко иносказания, метафоры немножко не хватает. Вы не находите?

— Нахожу, товарищ Первый, — согласился Образцов.

— Нам кажется, в постановку нужно добавить чуточку… — Первый посмотрел по сторонам, — чуточку соли. Вы согласны?

По спине Образцова побежала ледяная струйка. Раз уж Первый говорит, что в спектакле нет соли, это… это… ну, приговор, в общем. Образцову вдруг захотелось упасть на пол, уползти тараканом, улететь мухой, забиться в щель, но он нашел силы, чтобы ответить:

— Согласен, товарищ Первый. Разрешите, мы сегодня же займемся.

Первый отпустил Образцова, и тот на бумажных ногах вернулся к ширме.

— Вы знаете, у нас есть прекрасная задумка, — сказал Первый. — Небольшая притча о статуе и жуке… Вам сегодня передадут текст сцены. Вставьте ее куда-нибудь на свое усмотрение. Не возражаете? Вот и хорошо… И еще, нам кажется, это очень полезная, нужная постановка. Мы будем рекомендовать ее детям… Вы не против?

— Спасибо, товарищ Первый, — поблагодарил разом оживший Образцов и мысленно загнул третий палец.

Присутствующие стройно зааплодировали.

— Вот еще… — Первый взмахом руки восстановил тишину, — вы не могли бы подарить нам этого… Комара… Он нам понравился… — Первый кивнул в сторону, — оставьте у помощника…

С этими словами Первый не прощаясь двинулся к двери, по дороге жуя трубку и о чем-то сосредоточенно размышляя.

Когда поздно ночью он вернулся на дачу, кукла лежала на диване. Первый потянул рычаги, чтобы вдохнуть в нее жизнь. Кукла зашевелилась, открыла глаза и даже, кажется, задышала. Вблизи их сходство показалось карикатурным. Более того — оскорбительным. Первый сильно потянул за бутафорские усы. Кукла вдруг заартачилась. Первый повторил попытку, — кукла не сдавалась. Она взялась вращать головой, упрямым сопротивлением распаляя хозяина. Первый неуклонно, вовсе не желая теперь отступать, решил все же добиться своего. Он бросил куклу под ноги, придавил сапогом и намотал злополучные усы на палец. Усы, наконец, поддались: хрустнул и полез волос, треснула, осыпаясь и обнажая папье-маше, краска. «Ну, слава Богу!» — подумал Первый. Он отшвырнул усы и принялся за фуражку. Через минуту от сходства, пусть и бутафорского, не осталось следа. Разом облысевший Комар с любопытством взирал на немилосердного хозяина. «Хрущеву подарю, — решил Первый, — пусть играет…» Отпустив куклу на стол, он раскурил трубку… и вдруг чисто и высоко запел:

Павильоны Компании кипели «восстановительной» работой. В одном из них, подпирая свод фанерным шпилем, топорщилась декорация Биг-Бена. Готовились к съемке фрагмента «Зять ректора в Лондоне». В уголке, отрешенные от мира специалист по дикции и загримированный к съемке актер слушали запись голоса покойного. Актер прохаживался в наушниках. К нему то и дело подскакивал специалист по походке. Колотя себя линейкой по бедрам, специалист требовательно рекомендовал актеру «держать локти и колени»:

— Колени править!

Но колени не держались, и специалист по походке, проклиная все на свете, понуро отходил в сторону. Время от времени актер обращался к бородатому режиссеру, предлагая добавить в глаза «серьезного блеску». Режиссер — распахнутый ворот, некогда актуальная татуировка: канонический профиль лысеющего мужчины, галстук в горошек, надпись «В.О.Р.» — кричал, просил оставить в покое и отворачивался к менеджеру, — шел спор о социальной среде: режиссер, ссылаясь на пробы, утверждал, что назначенный актер не способен сыграть человека ни вальяжного, ни обеспеченного, ни вообще обыкновенного — «по таланту и в силу происхождения». Менеджеру же, напротив, пробы нравились, он не соглашался и на аргументы твердил одно: «хорошему артисту социальная среда не помеха».

— Получится, не в первый раз… — сказал менеджер, хозяйски оглядываясь по сторонам.

Режиссер погасил окурок о ножку кресла, взъерошил бороду, суровый поднялся над менеджером и, пристально посмотрев тому в глаза, пошел к выходу из павильона.

— Сами снимайте вашего брата!

— Катись, катись… — парировал менеджер. — Больно надо шоколада!

Желая настоять на «правде» и избавиться от неудовлетворительного актера, режиссер направился в пентхаус, где мог бы выразить негодование непосредственно руководству Компании. Выйдя из лифта, он пошел по коридору, разглядывая многочисленные фотопортреты владельца «VOSSTANOVLENIE Ltd», запечатленного в компании первых лиц города, кое о ком из которых бродили чрезвычайно противоречивые слухи. Всматриваясь в полнокровные лица, он вдруг поймал себя на том, что бессознательно пытается распознать «восстановленных», по каким-то незаметным признакам выявить жульничество. Но жульничество не выявлялось, и режиссеру стало горько. «А ловко! — подумал он, — эдак всюду нужных людей распихать можно…» В одном из коридоров он присел на кожаную лавку. «Но с другой стороны…Все это посредственные, весьма ведь посредственные артисты… Печально». Его посетила мысль организовать при «VOSSTANOVLENIE Ltd» школу актерского мастерства; он мог бы заняться ее становлением: подыскивать талантливых ребят, рыскать по школам, для возрастных ролей — по областным театрам. Проблема в том, что подходящий по внешности человек — не всегда актер в истинном смысле слова; знание текста еще не мастерство, нужно жить… Жить. Отсюда многие накладки. Зажатость, страх отсюда. Однако что-то копошилось в груди, не выявляя себя, одновременно не давая и покоя. «Хреново все это, — подумал режиссер, — неправильно». Но ведь не ему решать, что хорошо, а что плохо… Нет, не будет он вмешиваться. Пусть все идет, как шло, черт с ними со всеми! Режиссер поднялся и пошел назад. Он дождался прихода лифта и приготовился войти в расползающиеся двери, когда нос к носу столкнулся с господином Воланом.

— Здравствуйте, — сказал режиссер.

— Приветствую, — радушно отозвался Рукавов, пытаясь припомнить имя режиссера.

— Здравствуйте, — повторил режиссер.

— Вы ко мне, товарищ режиссер? — не вспомнив, но найдя уместный эквивалент, поинтересовался Рукавов.

— Нет-нет, я… я фотографии рассматривал.

— А-а, вдохновлялись!

— Вдохновлялся… — согласился режиссер и шагнул в кабину лифта. — Вы меня извините, я пойду, у нас съемка.

— Понимаю. Всего хорошего!

Лифт повез режиссера в павильон.

Завидев руководителя, группа ожила, зашевелилась. Менеджер съемки, подбежав к режиссеру, сверх меры улыбаясь, принялся пожимать руки. Кто-то зааплодировал.

— Сейчас нам звонили… — менеджер понизил голос до шепота, — сверху. Просили внимать любому вашему слову. Сказали, что у вас с господином Воланом состоялась обстоятельная творческая беседа… Мы в вашем полном и единовластном распоряжении.

«Черт с ними со всеми!..» — режиссер громко хлопнул в ладоши.

— Всем по местам! — прорычал он. — Актер готов? На сцену!