***

Тёмно-синее платье обтягивало Её тело точно вторая кожа. Оно казалось подходящим и для корпоративной вечеринки, ведь прикрывало плечи, спускалось ниже колен и всё же оставляло достаточно пространства для Его разбушевавшейся фантазии. Взгляд мужчины упирался в обнажённую спину спутницы, всего на ступеньку опережавшей его. «Интересно, — думал Он, — возможно ли подобрать под такой наряд бельё?» Высказанное же вслух оказалось куда как целомудреннее:

— У меня уже язык на плече. Готов поспорить, что, согласно закону Мёрфи, лифт в этом доме не работает постоянно, а живёшь ты на последнем этаже.

— Если быть точнее, в мансарде, — обернулась Она. — С детства мечтала о комнате под крышей, но её занимали старшие братья. Да, и лифт действительно ломается частенько… ну, вот мы, кажется, и пришли. Теперь главное — открыть. Замок заедает.

— Тебе помочь? — спросил Он, шагнув к Ней, но в этот самый момент дверь распахнулась, и Его дыхание перехватило уже не от быстрой ходьбы, а от увиденного.

Квартира состояла всего из одной просторной комнаты, служившей Ей и спальней, и рабочим кабинетом. Здесь же Она, очевидно, обедала и принимала гостей. Но поражала не планировка, а то, как квартира была убрана к празднику. На секунду показалось, что из скучного, серого вторника или самой заурядной среды Он попал в рождественскую сказку. Так затейливо, пожалуй, не украшали к празднику даже магазины игрушек. Изумлённому Его взгляду предстали жмущиеся друг к другу, будто от холода, кресла, укутанные толстым сугробом искусственного снега. А рядом с окном Она установила снеговика, который в голубоватом, мерцающем свете десятков гирлянд тоже казался непрошеным гостем, прокравшимся с улицы и не успевшим вовремя выскользнуть за дверь, когда возвратилась хозяйка.

— Добро пожаловать, — в голосе послышалось смущение, но Она шагнула в сторону, уступая дорогу. И пока Он изумлённо разглядывал комнату, спохватилась: — Ах, да, ты просил… сейчас.

Подойдя к камину и немного повозившись на полке, Она нашла флэшку, которую вставила в порт компьютера. Мгновение спустя по комнате разлилась тихая музыка, а вкрадчивый женский голос вывел уже знакомое Ему:

«You think your days are uneventful

And no one ever thinks about you

She goes her own way

She goes her own way»

«Ты думаешь — жизнь твоя лишена ярких событий,

И никто не думает о тебе никогда.

Что она идёт своим путем,

Что у неё своя дорога». (Перевод с английского)

Она сама хотела вернуться к Нему и пригласить на танец. В конце концов, именно об этом Она и мечтала долгих два года, но когда обернулась, Он уже стоял рядом, сократив расстояние почти до нуля. И сам, без разрешения, положил ладонь на Её талию:

— Потанцуем?

— Конечно.

И Она без сомнений прижалась к нему тесно, гораздо теснее, чем того требовал танец. Она положила голову на его плечо, слегка упёршись подбородком в Его шею — восхитительно тёплую.

А Он медленно, гораздо медленнее, чем того требовала музыка, закружил Её по комнате. Обнажённая кожа под грубоватыми Его пальцами казалась удивительно нежной, гораздо нежнее, чем просило воображение.

Голубоватые огоньки продолжали тихо мерцать в полумраке. Из колонок всё ещё звучал, чуть фальшивя, женский голос, когда Её губы чуть приблизились к Его…

— Господи Боже! Это та самая? — вдруг улыбнулся Он, останавливаясь и чуть отстраняясь, чтобы осмотреть странный предмет — полностью сбросившую хвою ель, тем не менее щедро обвешанную игрушками, в углу комнаты.

— Да, это она, — послышалось тихо.

— Ты… ты самая потрясающая девушка на свете, — успел выдохнуть Он, прежде чем крепко прижать Её к себе и на несколько мгновений лишить воздуха в жадном поцелуе.

***

А вокруг всё закружилось, всё замелькало серебристыми, голубыми и розоватыми огоньками, песня вдруг оборвалась, оставив вместо мелодии лишь тихий, монотонный писк, громкость которого нарастала с каждой секундой.

***

Первым, что услышал Марк Уотни — когда открыл глаза, оказался звук сигнализации скафандра, красноречиво сообщавший — уровень кислорода подобрался к критической отметке. Мгновенно стряхнув с себя остатки сна, Уотни проверил показания на приборной панели марсохода. Удостоверившись, что параметры находились в пределах допустимой нормы, он разгерметизировал скафандр, стянул шлем и отдышался. Привычка как можно реже расставаться с костюмом была продиктована необходимостью. Несмотря на все старания — в марсоходе по-прежнему оставалось холодно, ведь бесконтрольное использование РТГ грозило ему онкологией, а потому замечательный, но слегка радиоактивный источник тепла валялся теперь за пределами ровера.

Впрочем, раннее марсианское утро застало Марка вне стен жилого модуля только по одной причине: вот уже пару месяцев он использовал компьютер ровера для связи с Землёй. Точнее со многими и многими инженерами и руководителями НАСА, которые посвящали всё свое рабочее и свободное время решению проблемы Марка, а именно «как вытащить его несчастную, очень одинокую задницу с Марса, на котором он остался в результате цепи роковых случайностей». Но если уже признаться совсем честно, Марк ожидал заступления на дежурство одного совершенно конкретного инженера, работающего в Отделе спутникового мониторинга и величавшего себя не иначе как Оператором ночной фото-будки. Ему нравилось разговаривать с этой девушкой, нравились её чувство юмора и совершенно замечательным образом сконструированный мозг, благодаря которому Минди Парк первой поняла, что он жив, просто слегка задержался на Марсе. Марк выпытал эту информацию у штатного психолога, с которым ему тоже приходилось беседовать по несколько минут в день.

Однако чувство благодарности к Минди находило в Марке неожиданный выход. Постоянно и иногда даже пошло подшучивая, он вынуждал её отвечать и переключаться в русло не совсем деловой беседы. Правда, к чести Минди Парк, следовало бы уточнить — она филигранно зачищала ту часть их чата, которая становилась личной.

В общем, спустя месяц общения они подружились. Во всяком случае, так казалось самому Марку, который теперь ещё несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, растёр ладонями замерзающие щёки, поглубже натянул капюшон термокостюма и попытался связаться с Землёй.

/марсоход/ ping ХХХ.ХХ.11.17

…

Платье безжалостно давило и натирало в самых неожиданных местах. И если с врезающимися в плечи тонюсенькими бретелями можно было бороться, подсовывая под них указательные — пока никто не видит — пальцы, то перед неудобным, слишком высоким вырезом на юбке Минди пасовала. Именно потому она предпочитала оставаться в углу комнаты, где её неудачный образ слегка маскировала декоративная пальма, годами скучавшая в кадке.

В наряде было плохо всё: и размер — о, Минди не следовало затягивать с визитом в прокат, и фасон — она, конечно, предпочитала более или менее спортивные вещи. Но самым ужасным оказался цвет. Что может быть хуже, чем прийти на корпоративный вечер под Рождество в платье ёлочно-зелёного цвета, да ещё и без кавалера?

— Хуже могут быть только красные лаковые туфли на шпильках, — фыркнула Энни Монтроуз, проходившая мимо и элегантно качнувшая бокалом с шампанским в сторону Минди. Символический тост она подкрепила словами. — Счастливого Рождества, Минди Парк.

— Счастливого Рождества, мисс Монтроуз, — ответила Минди, чуть не выронив при этом свой бокал.

Шпильки её красных туфелек, тоже взятых напрокат, в который раз попытались принять положение, параллельное линии горизонта. Нет, Минди не сердилась на Энни за замечание. Монтроуз славилась своей привычкой говорить в лоб всё, что думает. Но Минди не понимала двух вещей: как при этом Энни удавалось сохранить свой пост пресс-секретаря НАСА и почему она сама — Минди — рассуждала о платье вслух? Может быть, причина крылась в вынужденном одиночестве, а возможно, и в том, что полупустой бокал шампанского в её руке оказался уже шестым по счёту, да и то если считать с небольшой погрешностью.