Задвинув в самый дальний ящик всё мысли о неуместности своих действий и заперев их там, он оторвал Гермиону от стены и всего на секунду поставил её на ноги, прежде чем подхватить под колени и отнести к двери в свою спальню, которую они покинули всего несколько часов назад. Когда они добрались до кровати с балдахином, директор снял с них оставшуюся одежду, уложил гриффиндорку на середину матраса и сам забрался на постель, обнимая и прижимая девушку к себе.

— Только на одну ночь, Гермиона, позволь мне притвориться… И сама притворись, что мы просто любовники, и что всё случившееся между нами — нормально и произошло по обоюдному согласию. Я хочу заснуть рядом с тобой, веря, что мы всего лишь люди, получающие друг от друга удовольствие, ибо я никогда не встречал никого прекраснее тебя.

Гермиона так долго молчала, что он уже был готов броситься в ванную, негодуя от унижения и собственной наивности, потому что, должно быть, она пришла в ужас, услышав такие слова от жестокого мастера зелий, ведь проклятие в её теле уже успокоилось. Но вдруг он почувствовал, что её пальчики нежно сжали его руку.

— Только на одну ночь, Северус, — тихо прошептала она.

========== Глава 15 ==========

Гермиона лежала полностью обнажённая в центре огромной директорской кровати, рядом с таким же голым волшебником — самим директором, который обнимал, а точнее, обвивал её, как виноградная лоза. Ей не спалось. Девушка обдумывала всё случившееся и беспокоилась о том, о чём он её попросил.

Снейп умолял её притвориться, что они просто любовники, и их отношения были добровольными, а близость случалась по обоюдной симпатии. «Что же он пытался мне этим сказать? Что хотел бы, чтобы я стала его любовницей? Неужели я ему нравлюсь помимо банальной физиологической потребности, вызванной проклятием?» Всё это казалось слишком притянутым за уши. Тем более суровый профессор ясно дал понять, что не соблюдает целибат — наличие противозачаточных зелий, хранящихся на расстоянии вытянутой руки от его кровати, было наглядным тому подтверждением. Судя по его богатому сексуальному опыту, Гермиона не сомневалась, что практически все ведьмы покидали его постель удовлетворёнными, несмотря на не слишком привлекательную внешность Снейпа и его колючий характер.

«Вряд ли взрослый, могущественный, умный и уверенный в своей сексуальной состоятельности волшебник заинтересуется восемнадцатилетней девственницей, к тому же своей студенткой».

Конечно, она удовлетворяла его похоть, когда профессор находился под обострённой фазой проклятия. Ведь сейчас он может достичь оргазма только с её помощью, таким образом он вынужден… желать только её. «Разумеется, во всём этом нет ничего личного».

«Ох, чтоб мне провалиться! Может быть сейчас у Снейпа просто нет постоянной любовницы?» К своему стыду, Гермиона поняла, что никогда бы не рискнула его об этом спросить. Хотя это объяснило бы, почему профессор так наслаждался временем, которое им приходилось проводить вместе, но тем не менее опровергало её теорию о том, что она ему нравилась.

«Ещё одна причина, по которой он попросил меня притвориться, — рассуждала Гермиона, —могла заключаться в том, что Снейпу не нравится заниматься со мной сексом по принуждению, и ему проще «сыграть роль» — стать вымышленными персонажами, которые добровольно вступили в отношения, чтобы требования проклятия казались более естественными, как и физические потребности, которым мы не можем сопротивляться. Возможно, действительно разумнее притвориться, чтобы всё казалось не так ужасно, как было на самом деле — либо периодическое вынужденное совокупление, либо невыносимая боль».

Когда проклятие особенно остро воздействовало на Снейпа, из его рта вырывалось всё, что угодно: комплименты, похвала и настолько грязные ругательства, от которых у неё кружилась голова, увлажнялось влагалище и чары внутри гудели ещё громче, требуя к себе внимания.

Однако Гермионе начинало это нравиться — слышать у своего ушка потоки похотливых словечек, которые профессор специально нашёптывал так близко, что его горячее дыхание добавляло дополнительной чувственности к и без того порочным словам.

«Но что теперь? В данный момент?»

Они вдвоём лежали удовлетворёнными, проклятие в их телах временно утихло, так как было задобрено мощными оргазмами, её бёдра снова стали липкими от их смешавшихся жидкостей, которые ни один из них не счёл нужным убрать. Ей в голову не пришло ни одной рациональной причины находиться здесь — в его постели, где они и лежали в обнимку, но ведь именно так бы сделала любая нормальная пара после занятий любовью. Вот только они не были нормальной парой — он был её профессором, точнее директором школы, а она — его студенткой. С точки зрения морали их действия казались непристойными, неуместными и абсолютно неправильными.

«Но…»

Для Гермионы это было совершенно необъяснимо, но именно сейчас ей хотелось находиться в его постели больше, чем где-либо в целом мире. Его высокое поджарое тело успокаивающе прижималось к ней. Снейп лежал на боку, и она разглядывала зелёный балдахин, свисавший с массивных столбиков кровати из тёмного дерева. Его глаза были закрыты, но, судя по неустойчивому дыханию и скованным мышцам, она сомневалась, что он уже спит. Он лежал неподвижно, и его руки, которые она чувствовала под своими ладонями, были напряжены.

Северуса Снейпа сложно было назвать красивым мужчиной, и это не менялось ни при каких обстоятельствах. Кожа на его лице была бледной и желтоватой, нос — крупным и крючковатым, волосы — чёрными, но неухоженными, так как быстро пачкались. По натуре он был неприятным и угрюмым мужчиной, язвительным и невероятно требовательным педагогом.

«Но…»

Его тело было худощавым, но зато на нём рельефно проступали крепкие мускулы. Его обнажённая кожа действительно была бледной, но красиво светилась в лунном свете, проникающим через окно его спальни. Выразительные черты его лица были эффектными и опасными, словно у прекрасной хищной птицы, а природная волшебная сила была настолько мощной, что ощущалось, как магия буквально течёт по его венам.

За последние несколько недель Снейп показал ей ту сторону своей личности, которую, как подозревала Гермиона, мало кто удостаивался чести видеть. Директор был заботливым, вдумчивым, внимательным и невероятно храбрым. Кроме того, девушка заметила, что у него была заниженная самооценка и съедающее изнутри чувство вины, которое буквально пронизывало его сущность. Профессор открылся ей. Показал себя уязвимым. Даже сейчас, лёжа рядом с ней, он полностью завладел её руками и постарался переплести их ноги между собой. Обнимавший её мужчина казался таким нуждающимся в ком-то… и совсем не похожим на Северуса Снейпа.

«И потом, то, как он прикасался ко мне…»

Целуясь с ним, Гермиона всегда чувствовала его опытность — это было так непохоже на нежный трепет Виктора Крама или на благоговейный поцелуй Рона Уизли. Когда директор целовал её — это было властно, сильно и, как она беспомощно признавалась сама себе, — дьявольски эротично. Профессор Снейп целовал её так, словно занимался с ней любовью, и с каждым движением его губ, с каждым касанием языка у неё перехватывало дыхание. Независимо от того, как долго они целовались, когда он отрывался от неё, то всегда заставлял её желать большего.

Когда Снейп ласкал её тело и доставлял ей удовольствие, она чувствовала себя самой значимой девушкой во всём мире. Он укреплял её уверенность в себе, разжигал её тайные желания и шептал такие комплименты, подтверждающие её привлекательность, что иногда Гермионе хотелось заплакать от счастья и благодарности.

Когда Снейп кончал, и его бёдра двигались, вколачиваясь в неё вместе с оргазмом, — он полностью терял над собой контроль, и от этого зрелища невозможно было отвести глаз. Никогда прежде она не видела подобного выражения на искажённом от удовольствия лице директора. И что возбуждало Гермиону больше всего — это осознание того, что она была единственной тому причиной.