Когда у Мишки челюсть сломанная чесаться уже перестала и дома сидеть на шее у отца, к тому времени уже подполковника, стало совсем неуютно, то устроился он работать на вокзал Московский носильщиком. По специальности, в трудовой книжке зафиксированной.

С наперстками решил завязать:– « Деньги хорошие, но здоровье на них не купишь. Может еще повезло, что только сломанной челюстью отделался. Малой кровью. Бригадир наперсточный, до сих пор в коме, говорят, лежит. Вредная работа, однако, и молоко не выдают». Васька Трефовый посодействовал с трудоустройством. Только чемоданы Мишка-Жук не особенно-то и таскал, он больше на подхвате у Трефового, под «лоха косил». Тот клиента зацепит, а Мишка, вроде как случайно, тоже напросится и клиенту рублей 200 – 300-а сольет, а проиграв, скандал закатит, требуя их вернуть. Клиент, в эйфории, посылает его куда подальше, а Трефовый тоже по шее слегка Мишке врежет и все – спектакль маленький закончен. После него Трефовый «опускает лоха ниже плинтуса и отпускает без штанов». А тот и «вякнуть» ничего не имеет морального права, потому что сам только что, так же вот раздевал. Простенько и действенно.

И так у них с Трефовым этот «тандэм» лихо получался, что в носильщиках Мишка до призыва в армию и проработал.

Призвали его весной и так быстренько прибрали и забрили, что Мишка заподозрил: – «Уж не отец ли лапу свою тут приложил?»,– уж больно не нравилось ему, как ведет себя сынок непутевый в последнее время.

Друзья-приятели новые ему тоже не нравились. Васька Трефовый имел неосторожность попасть папаше на глаза. Дернул черт Мишку дать ему свой адрес домашний. А он взял, по простоте душевной, и пришел в гости. Отец, когда его фиксы увидел, с лица сбледнул. А затем сопоставил факты и «давнул на рычаги».

Загребли Мишку в армию, даже с фиксатым Васькой попрощаться не успел. Да еще и увезли в тмутаракань. Неделю трясся в вагоне. Есть такой город Новосибирск на карте нашей Родины, посмотрите, если кто не знает, так вот от него еще километров триста восточнее.

Городок военный был оторван от внешнего мира напрочь. Газеты приходили с недельным опозданием, и читать их было уже не интересно. Радио успевало рассказать. А вот телевидение работало через пень-колоду, складки местности не позволяли.

Служить Мишке в армии не понравилось, особенно первые полгода. И дедовщины хлебнул досыта. Зато последние полгода, как сыр в масле катался. Каптером в комендантской роте. Кто в армии служил, тот поймет.

А еще повезло Мишке с командиром непосредственным – старшиной роты прапорщиком Багуцким. Язвой желудка бедолага маялся и валялся по госпиталям постоянно. Поэтому жил Мишка, как у Христа за пазухой и такую бурную коммерческую деятельность развил, снабжая окрестное население различным имуществом, что чуть сверхсрочно не остался. Вовремя спохватился и, выгладив парадку, рванул на дембель – подальше от военного городка. Где военная прокуратура рылась в накладных и прапорщик Богуцкий, вырванный чуть ли не из-под ножа хирурга, невнятно пытался объяснить военным дознавателям, куда он девал несколько вагонов армейской тушенки и кучи барахла; сапог, бушлатов и даже простыней – полученных им по накладным.

Прапор тупо пялился на свои автографы в накладных и пытался вспомнить, когда и кому он их подписывал. Жуку хватило ума оформлять документы задним числом и втянуть в торговые операции несколько прапорщиков – заведующих складами.

И полетели у этих ребят их мелкие звездочки с погон. Суммы проходили такие, что даже военная прокуратура, терпимо относящаяся к растратам и хищениям, в этот раз свирепствовала.

Но даже дотошным дознавателям военным и в голову не пришло, что организатор и вдохновитель всех операций коммерческих – каптерщик комендантской роты – сержант Михаил Соболев. А тот ехал на дембель и вез чемодан денег.

Тратить их в тайге было не на что. Вот и накопил. С деньгами, правда, накладка вышла. Попал он с этим чемоданом под Павловский обмен купюр трехдневный. Мишка как раз в вагоне плацкартном, на полке трясся, а он возьми и приключись.

Вышел Мишка на вокзале в родном городе, волоча чемодан неподъемный с деньгами, полагая наивно, что человек он можно сказать состоятельный. И узнал, что в чемодане у него не деньги, а макулатура уже. Опоздал. Если бы успел, то потерял бы половину, обменивая через того же Трефового. При его-то связях… С расстройства, Мишка дотащил чемодан до ближайшей набережной и швырнул эту бесполезную макулатуру в реку.

Вышел на середину моста и запуздырил в сердцах. «Концы в воду». Чемодан, как бы еще и издеваясь, метров двести плыл, отсвечивая светлой бочиной, пока не нахлебался речной воды и не затонул.

А Мишка, матерясь и плюясь, поплелся в отчий дом. Когда же, два дня спустя, он встретился с Трефовым и пожаловался ему на «подляну», в которую попал, то тот за голову схватился:

– С какого моста швырнул, недоумок?– Мишка назвал.

– Ой, блин, там глубина такая и течение, что без водолаза хрен чего найдешь. Да и с водолазом тоже. Накрылись бабки. Ты че совсем малохольный? Это для лохов три дня было отпущено, а для тех, кто с мозгами дружит, еще три месяца есть,– у Мишки челюсть отвисла.

– Как это?

– Каком. Читать внимательно постановления опубликованные нужно. А там есть исключения для командированных там всяких и прочих беременных граждан. Ох, Жу-у-к! Ты не Жук – ты лошара последняя. Мало тебя жизнь терла, зону опять же не топтал, вот и веришь всякой херне. Развели тебя на бабло, как пацана пятилетнего взрослые дядьки. Капусты где столько настриг? И почему в полтахах? Ты вроде в армии был? Или я чего-нибудь не знаю?

– В ней, в кирзухе. Ты думаешь, там хапнуть нечего? Да там столько возможностей «мульки вертеть», что на гражданке и не снилось. А полтахи – компактнее потому что и в один чемодан уместились поэтому. А если бы чирики коллекционировал, то пришлось бы пять чемоданов набивать. В финчасти земеля удачно оказался в писарях, ну и…

– Лучше бы чирики все же… Их пока не меняют, только сотенные и полтахи,– Трефовый окинул сожалеющим взглядом «крестника».– Пять чемоданов чириков, мать моя женщина. Миллионер ты хренов.

– Ну, до миллиона там еще пару чемоданов не хватало,– хмыкнул сконфуженно Мишка.– А ты чем промышляешь? Все по вокзалам «лохов пасешь?»

– Ха! Когда это было, Жук? Забудь. Времена переменились. Ты что там, в армии телик не смотрел? Время-то мутное какое сейчас, в самый раз по крупному лохов кидать. Мы с братвой сейчас пирамиды строим.

– Чего, чего строите?– не понял Мишка.

– Пирамиды, Жук, финансовые,– и Трефовый по-быстрому объяснил Мишке не хитрый механизм «разводилова на пирамиде».

– И что, несут бабки?– удивился Мишка.

– Хе-гэ, да еще и в очередях стоят. Ломятся. На «клешнях» номерки пишут, что б значит, никто не лез вперед – без очереди. Чтобы по-честному нам бабло сдать,– Трефовый сплюнул.– Ну, народ у нас. Лох на лохе сидит и лохом погоняет. Даже жалко их бывает, ей Богу.

– И что, менты не вяжутся?– продолжал удивляться Мишка.

– Менты в доле, Жук. Они нынче все ссучились и за зеленую бумажку американскую, готовы задницу лизать. У нас и обменники есть.

– У кого у Вас?– Мишка совсем растерялся.

– У братвы. Формально, конечно, на лошка какого-нибудь записано, а мы вроде как крышуем. Прикрываем бизнесменов – комерсов, чтобы им никто деловарить не мешал. Так что вливайся в дружный коллектив. Ты конечно пока без авторитета и в зоне не был, но авторитет – дело наживное. И зона – она не мать родная, подождет. Успеешь на кичу. Я за тебя слово скажу. Подъезжай завтра вот по этому адресу,– Трефовый сунул Мишке в руку визитку.– Это моя. Я там замдиректора числюсь,– и хлопнув Жука по плечу на прощанье, оставил с открытым ртом.

И завертелся Жук, вписываясь в новый жизненный уклад гражданский. В август 1991-го Мишка въехал на новенькой «девятке» цвета «мокрый асфальт» и с радужными перспективами на будущее?

Группировка, в которую он нырнул прямо из дембельского мундира, была одной из самых авторитетных в городе, а Трефовый – крестный отец Мишкин, в ней с самого основания и до сего дня в руководстве. Так что приняли его, как родного и к делам пристроили.