Понятно, что при всей своей любви к Англии и ее главному мудрецу Джону Локку, Монтескье не готов всё-таки идти до конца по чисто эмпирическому пути и в вопросе о врожденных идеях (право, треугольник) скорее поддерживает родного Декарта. Неверно, что право исходит из опыта, потому что никакого изначального опыта права не существует – для всякого опыта права как для реализации в человеческом поступке требуется до-опытный шаблон, или идея – опять-таки, как с треугольником, которого в опыте нет (докажите обратное), однако сам опыт посредством идеи получает форму треугольника. Извечный закон относительно права не менее строг, нежели относительно геометрии.
Итак, мы согласны, что политическое – в той мере, в какой оно есть и есть нечто, – существует через проявляющийся в нем закон (варианты: через идею, форму, структуру). Закон политического как такового мы уже встретили, обратив внимание на трансисторический диалог (квадролог) Платона и Аристотеля, Гоббса и Локка: единое множества и множественность единого – вместе. Политическая диалектика единого и многого, данная нам как закон, предполагает, далее, вариативность политических моделей, и если мы согласились принять данный закон за условие нашей дедукции, то мы вынуждены теперь согласиться, что из него можно вывести более-менее строго определенное число моделей. Сделаем это.
Единое многого: форма политического или политическая власть сконцентрирована в едином центре; множественность единого: форма-власть рассеяна во множестве – либо во множестве потенциально безграничном (всё сообщество), либо во множестве ограниченном (часть сообщества, несводимая к единому центру). Стало быть, снова классическая рубрикация: монархия (единое многого, «дурной» вариант у Аристотеля – тирания), аристократия (множественность единого с ограничениями, дурной вариант – олигархия), демократия (множественность единого без ограничений, дурной вариант – тоже, надо думать, демократия, но в смысле ее отличия от политии, поэтому можно сказать – охлократия, власть неразумной и недостойной толпы). Устойчивое повторение этой рубрикации в истории философии – часто буквальное, иногда с легкими вариациями – вполне объяснимо всё тем же: устойчивой очевидностью высшего интеллигибельного закона, управляющего существованием человеческого сообщества как такового (как у треугольника, при всех вариациях его формы, не может быть больше или меньше трех углов – по определению, то есть по закону). Теперь и Монтескье, в свою очередь продумывающий естественный закон политики, повторяет почти то же самое: монархия и ее злой двойник деспотия, республика (греческая полития) в двух видах – аристократия и демократия. Итого четыре развернутых типа правления или два свернутых (деспотия – в монархии, аристократия – в демократической республике). Краткие формулировки: в монархии правит один по закону, в деспотии правит один без закона; в демократической республике правит весь народ, в аристократической – часть народа (и там и там, конечно, по закону).
На этом, однако, Монтескье не останавливается. Сын своего динамического века, он находит необходимым промыслить не только статичный закон политических форм, их природу, но также и принцип их действия, вполне сообразный с законом, – то есть, говоря по-шпенглериански, их историю в отличие от их природы (можно, поэтому, понимать природу политических форм как их modus vivendi или, еще лучше, essendi, а принцип – как их modus operandi, сохраняющееся – статика – в истории – динамика). Для каждой данной природы поэтому нужно найти ее сущностный принцип. У Монтескье: принцип монархии – честь, потому что такое государство существует через различие рангов и положений, различие «свойственных им предрассудков», как пишет автор (обладание которыми и составляет честь, вплоть до самой вершины – чести монарха); принципом деспотии, в противоположность чести, является страх; принцип демократической республики – добродетель, под которой здесь понимается любовь к отечеству, то есть любовь к равенству, выражающаяся в добровольном следовании законам и вообще в предпочтении общего частному (надо сказать, что демократическая республика по Монтескье изрядно напоминает некоторый образец утопического социализма – особенно в трудном вопросе имущества); наконец, принцип аристократической республики – умеренность или владение собой, потому что там, где нет политического равенства, условием хорошего правления является умение правителей сдерживать самих себя (аристократы, то есть лучшие люди республики, тем и лучше других, что они умеют держать себя в руках без принуждения свыше).
Каждое политическое образование, обладая своими природой и принципом, отличаются друг от друга во множестве частных деталей – от нюансов гражданского законодательства до правил ведения войн, от строгости брачных традиций до духа торговли; большая часть объемного труда Монтескье как раз и описывает, тщательно и неутомимо, эти второстепенные отличия. Мы позволим себе не мелочиться и оставить всё это в стороне. Общее в выписанных нами политических формах одно – все они суть примеры именно политического, следовательно, все они представляют собой единое многого и поэтому все (кроме, конечно, дурной деспотии, которая есть только контрпример и объект неутомимого презрения автора[13]) связаны одной целью – целью как раз наилучшего объединения множественного в единство. Поэтому среди разных политических образований в принципе мыслимо лучшее: такое, которое бы наилучшим образом отвечало поставленной цели. Лучший образ правления, как неоднократно оговаривается Монтескье, это образ умеренный[14], то есть такой, части которого были бы связаны наиболее совершенной мерой. Эмпирическим образцом такого умеренного правления в «Духе законов» выступает конечно же политическое устройство Англии, грамотной мерой которого является очень удачно осуществленное разделение властей.
Учение о разделении властей сформулировал Локк, и здесь Монтескье повторяет за ним, внося лишь косметические изменения. Необходимость разделения властей мотивируется тем, что власть как таковая всегда чревата возможностью злоупотребления. У Монтескье: «Но известно уже по опыту веков, что всякий человек, обладающий властью, склонен злоупотреблять ею, и он идет в этом направлении, пока не достигнет положенного ему предела. А в пределе – кто бы это мог подумать! – нуждается и сама добродетель. Чтобы не было возможности злоупотреблять властью, необходим такой порядок вещей, при котором различные власти могли бы взаимно сдерживать друг друга»[15]. Если власть не концентрируется без остатка в одном месте, то разные места власти создают друг для друга естественную границу, тем самым предупреждая возможные злоупотребления (они по-прежнему возможны, но с гораздо большими трудностями).
Само разделение, разумеется, должно иметь собственную рациональность. Так, следует различать основные функции власти, затем организовывать эти функции в независимые властные центры. Локк выделял три таких центра: власть законодательная, исполнительная и федеративная (отвечающая за международные отношения). В центральной главе своего сочинения, которая называется «О государственном устройстве Англии» (книги 11, глава 6), Монтескье почти что цитирует Локка: власть законодательная, исполнительная в области международного права, исполнительная в области гражданского права – она же, для простоты, судебная[16]. Исполнительная власть, сконцентрированная в руках одного человека – монарха, – естественным образом ограничена законодательной властью; последняя, в свою очередь, ограничена тем, что она не может влиять на решения исполнительной власти; судебная власть отделена от двух других властей, и суд, что очень желательно, осуществляется равными над равными (отголосок английского права, смотри выше); судей, таким образом, много, монарх-исполнитель один, законодательный орган – парламент, набранный из представителей граждан, – должен состоять из двух палат, отражающих разные имущественные интересы, – этот нюанс, впрочем, дискуссионный, он не относится к фундаментальным чертам устроения умеренного правления.
