Сам-то он такого зверства не одобрил, безоружных да связанных бить, да разве ж их остановишь? А княгине все одно конец, а крест ведь какая ценность, жалко, ежели пропадет! Он об этом кресте, можно сказать, всю дорогу думал, пока к шахте ехали, все переживал, что пропадет или, может, Старцев с князей последнее снимет, да тогда все равно что пропадет. А тут такой случай. Вот Ванька в темноте да суматохе и исхитрился.

– Рябов, Постников, посветите вниз, чего там? – раздался окрик Старцева.

Вокруг ямы бестолково суетились люди. Ванька опомнился, торопливо оторвал от рубахи тряпицу, завернул поскорее крест и засунул за пазуху, потихоньку вылез из-за телеги и, подойдя поближе к яме, смешался с остальными. Из старого бревенчатого горла шахты раздавались стоны, плач и молитвенное пение.

– Господи, спаси люди твоя…

Ванька хотел перекреститься, да вовремя опомнился, руку отдернул.

– Кто-нибудь, огня дайте, не видно ни хрена!

– Ты смотри, живые!

– Чего делать-то теперь?

– Ох, грехи наши тяжкие. Чего не стрельнули-то? Патронов, что ль, пожалели, чего теперя делать?

Неслись со всех сторон голоса. От громких криков до тихих шепотков.

– Перестилы там, вот и не подохли! Зацепилися за доски, – склоняясь над самой ямой, светил в нее подоженной веткой Старцев со своими чекистами. – Не могли заранее проверить, мать вашу за ногу! – злился он, крутясь на месте.

– Что делать-то теперь?

– Может, из револьвера попробовать? Или по веревке кого вниз спустить?

– Товарищ Старцев, как быть-то, а?

– Да чтоб вас! Кто место выбирал? Мать вашу! – отбрасывая ветку в сторону, заругался еще злее Старцев, хватаясь за револьвер.

Ванька, уцепив вертевшегося рядом Митяя, поспешил снова к подводам, пальнет еще.

– Гранаты давайте! Забросаем их, чтобы с концами! А потом землей засыплем, – бегая возле ямы, распоряжался Петр Старцев. – Лопаты у кого есть?

– Боже милосердный, останови чад Твоих, вразуми их, – раздался из ямы едва слышный плач. – Спаси души их!

– Да заткнулись бы, что ли! – зло сплюнул кто-то из чекистов.

– Чего с лопатами, есть или нет? – орал Старцев, стараясь перекрыть доносившиеся из ямы стоны и молитвы. – Рябов, живо за инструментом, добудь, только без шуму, и живо, одна нога там, другая здесь!

– Есть! – бросаясь к телегам, крикнул Рябов. – А вы тут чего? А ну, к шахте, там помощь нужна!

Ванька с Митяем неохотно обратно потянулись.

– Спаси, Господи, люди Твоя, и благослови достояние Твое, победы на сопротивныя даруя, и Твое сохраняя Крестом Твоим жительство, – раздался из шахты нестройный хор тихих, пронзительных, щемящих сердце голосов.

– Покойнички распевают, мать их, – грубовато заметил кто-то.

Чьи-то тени заслонили горловину ямы, а затем посыпались на голову несчастных гранаты.

Грохотало так, что у Ваньки уши позакладывало. Что-то там с бедными князьями в яме творится, за что же так-то? Неужто не расстрелять было? – стонал в душе Ванька, вспоминая мальчишек князей, царских племянников, почитай, его ровесников. Это ж не приведи Господи такую смерть принять!

Чекисты со Старцевым метнули еще парочку гранат и, дождавшись, пока осядет пыль, земля и щепки, стали прислушиваться возле ямы.

Да чего там слушать? Кто ж такое переживет! Ироды бесчеловечные.

Вокруг поляны стояла плотная, оглушающая тишина, словно ничего живого в мире не осталось. Даже ветра не стало.

Постепенно звуки стали возвращаться. Шелест листвы, шорох ветра, вскрик птицы, ветка хрустнула под чьим-то сапогом.

– Товарищ Старцев, вроде стонет кто-то, – раздался сбоку чей-то испуганный голос. – Точно стонут! Чего делать-то?

Народ вокруг Ваньки зашевелился, заворчал, загудел испуганно, суеверно, недовольно.

– Мать вашу! – рявкнул Старцев, перекрывая нарастающий бунт. – Бросьте еще гранат, у кого осталось, и заваливайте бревнами. Все одно сдохнут. Да землей присыпьте.

Чекисты засуетились, остальные мужики, что из рабочих да из местного отряда, сбились в кучу и мрачно, неодобрительно провожали их взглядами. Закурили.

– Сергей Васильевич, у меня в кабинете бомбы есть три штуки, может, послать кого?

– Куда послать, Середкин? Скоро рассвет! – взглянув на светлеющий край неба, снова заорал Старцев. – Кончайте уже так! Да живее, леший вас возьми! – подгонял он своих, потрясая для острастки наганом.

В яме еле слышно стонали. И не разобрать было, то ли женские голоса, то ли мужские…

Потащили из сложенной неподалеку кучи бревна, выдернули жерди из забора, что вокруг шахты стоял.

– Ох, что творят, что творят! – ужасался дрожавший, как осиновый лист, Митяй.

Снова раздался грохот, слышно было, как с грохотом повалились в шахту бревна. Но они застревали в шурфе, накрывая недобитых князей навесом.

– Да чтоб вас, лешие! Бревна и то скинуть не можете! – все больше ярился Старцев, а Ванька с Митяем все плотнее жались к подводам.

Одно из бревен все же свалилось вниз, задев кого-то, раздался мученический вскрик, и все затихло.

– Все, засыпай яму! Хватит рассусоливать, куда, сволочи, расползлись, взяли лопаты! Перестреляю всех на хрен! – хрипло орал Старцев, паля в воздух.

«Спаси, Господи, люди Твоя, и благослови достояние Твое, победы на сопротивныя даруя, и Твое сохраняя Крестом Твоим жительство».

– Пошли, пошли! – обняв Алису за упругий горячий живот, толкал ее перед собой Илья, не забывая целовать в шейку.

– А ты уверен, что твоих дома нет? – подхихикивала и вертелась Алиса.

– Уверен, – бормотал ей в ушко Илья, обжигая горячим дыханием.

– Неудобно как-то, а вдруг они заявятся? – не хотела расслабиться Алиса.

– Слушай, ну что ты заладила? Вернутся, не вернутся… Во-первых, я тоже здесь живу. Во-вторых, я уже большой мальчик и имею право приводить к себе гостей. И даже девушек.

– А, вот как? – тут же надулась Алиса. – И как часто ты их сюда возишь? Может, у тебя тут вообще проходной двор? – Она высвободилась из его объятий и решительно прошла к окну.

– Слушай, Алис, ну не начинай. Мы собирались классно провести время к обоюдному удовольствию. Я не мальчик, ты не девочка, кончай выпендриваться и иди ко мне. – И Илья распахнул объятия.

Не увидев в девушке отклика, он подавил вздох и с отвращением, понимая всю фальшивость подобных заявлений, завел старую, обожаемую всеми без исключения девицами песню.

– Алис, ну что ты дуешься? Ты же знаешь, как я к тебе отношусь, и, разумеется, я не вожу кого попало к себе домой. Если хочешь знать, ты вообще первая, кого я сюда привез. Ну, иди ко мне. М-м? Я не могу видеть тебя такой расстроенной.

Алиса, чуть помедлив для порядку, подошла к нему и, состроив подходящую случаю физиономию, позволила снова себя обнять.

– Ну вот и умница, – улыбнулся Илья. – Сейчас мы с тобой прихватим бутылочку вина и отправимся обследовать верхний этаж. – Его голос снова стал мурлыкающим, обволакивающим.

Илья был бабником, самым тривиальным бабником. Его мать Инна Анатольевна иногда в сердцах сокрушалась: как так вышло, что она воспитала кобеля?

Да, мама иногда не стеснялась емких, грубоватых выражений. Отец Илью в душе одобрял, а может, даже слегка завидовал, сам-то он уже давно свое отгулял. Инна Анатольевна была его третьей женой, и разница в возрасте у родителей была приличной, тут уж скорее от мамы можно было фортеля ожидать.

А Илья просто любил женщин. Блондинок, брюнеток, рыжих, веселых и серьезных, деловых и легкомысленных, полненьких, худеньких, тощеньких, но обязательно хорошеньких и следящих за собой. Тут Илья был строг.

Алиса была крашеной брюнеткой, с упругой попкой, плоским животом и аппетитной грудью. Ее он подцепил вчера в фитнесе прямо на тренажере.

– Илья, а что это за запах? – морща носик, капризно поинтересовалась Алиса, поднимаясь по лестнице.

– Запах? Не знаю, я не чувствую. Может, отец тарелку с едой в спальне оставил? – втягивая носом воздух, предположил Илья. – Неважно, сейчас мы окно откроем, а если хочешь, вообще можем на террасе устроиться, у нас забор высокий… – И он снова потянулся губами к ее шее и дальше, к уху.