Похоже, скоро мне конец.

Нет, нет. Этого не может быть.

Не так быстро, черт подери! Только не теперь, когда все только начало налаживаться.

Джаг прошел к столу и схватил с него ополовиненную бутылку рома. Он вырвал пробку зубами, сплюнул ее на пол и сделал из бутылки несколько больших глотков, почти осушив ее. Крепкий напиток хорошо прожигал внутренности от глотки до желудка и сильно бил в голову. Джаг быстро опьянел. Этого он и добивался. На пьяную голову боль терпеть проще.

Он взял рану двумя пальцами и немного подержал, чтобы попривыкнуть к боли. А потом резко сдавил нарыв.

Плечо взорвалось такой болью, что Джаг мигом скорчился и даже не зарычал, а завыл со стиснутыми зубами. Но пальцев не разжал. Он терпел с четверть минуты, выпуская из раны гной, потом наконец отпустил.

Пару минут от отвел на то, чтобы продышаться. Он прямо-таки чувствовал, как от натуги кровь прилила к лицу. Пальцы его были в грязной гнойной жиже. Он вытер их об штаны, прикончил бутылку рома и взялся за рану снова.

На этот раз он схватил ее резко и всеми пальцами, сжимая воспаленную плоть в кулак. От боли глаза полезли на лоб, зубы сжались до скрежета, и он чувствовал как от сумасшедшего напряжения натянулась кожа на лице и шее. Но он все не отпускал. Шипел, кряхтел, согибаясь пополам от мучительной боли. Все его разумное начало вопило ему перестать, разжать пальцы, чтобы прекратить эту муку.

Джаг держался сколько мог. Когда он продышался, то посмотрел на свою руку. Ладонь вся была измазана в гное. Он снова вытер руки о штаны, потом промыл рану из ведра с водой, что тоже причинило ему боль, но уже не такую сильную.

Или я просто привык?

Он оглядел рану и теперь она казалась довольно чистой. Во всяком случае, чище, чем была до этого.

Все правильно, думал он. Надо выдавить из раны весь гнус, чтобы дать ей спокойно зажить. Не такая уж она и страшная. Буду делать так каждый день. Нет, лучше по два раза в день. Боль я как-нибудь переживу. Сейчас ведь получилось. И повязки надо почаще менять.

Он достал из гардероба разорванную рубаху, которую пустил на перевязывание и уже с опытом, зубами и свободной рукой сделал чистую повязку.

Так гораздо лучше.

Это немного приободрило Джага. На процедуры он истратил по своим прикидкам всего полчаса, но уже почти полностью отрезвел. Боль здорово вышибала вино из организма.

Старую рубаху Джаг кинул в угол, а вместо нее надел свежую, накинул поверх ножны и вывалился из каюты. Настроение немного поднялось и вскоре он уже чувствовал себя как обычно, в развалку бродя по палубе и покрикивая на моряков.

Все будет хорошо, решил он. Все и есть хорошо.

***

Разделка олохора завершилась уже в сумерках. Теплое солнце Моря Цепей клонилось к закату, его лучи, создавали удивительную игру света в легкой воде. Словно все море вокруг светилось изнутри.

Моряки выглядели сильно изнуренными, все мокрые от воды и крови морского зверя, пропахшие дымом и мясом. Но Джаг все равно велел выдраить палубу, а затем натянуть за бортами сети и как следует выкупаться в море, чтобы смыть с себя грязь.

В это время на камбузе готовился ужин из свежайшего китовьего мяса, и Джаг уже устал слушать урчание пустых животов своих моряков, что доносилось со всех сторон. Когда купание закончилось, все поднятулись на палубу, где ожидал их Джаг. Сейчас стало очевидно, что бой с олохором бесследно для команды не прошел: многие были ранены: сломанные руки на нескладных перевязях, замотанные головы, кто-то даже с костылем. К счастью, не было тех, кого не исцелила бы неделя-другая отдыха в гамаке. И пусть они будут отлынивать от работы, зато все целы и уж этот вечер ничто не омрачит.

— Вы все, — он обвел их пристальным взглядом, — все вы, до единого, сегодня неплохо поработали.

— Да-а-а! — поддержали его нестройные голоса из толпы.

— А потому прям сейчас мы устроим пир. Большой! Огромный пир! Все вы — я приказываю вам всем ПИРОВАТЬ!

— Да-а-а! — заревела толпа. — Да-а-а!

Джаг вошел в кураж и продолжал под дружный радостный гул орать на весь корабль:

— Выкатить три… Нет, четыре бочонка рома! А лучше — пять. Пять бочонков рома на палубу! Я приказываю всем бухать!

— Да-а-а-а!

— Притащить еду! Много еды! Пусть все набьют пузо, чтобы аж трещало!

— Да-а-а-а!

— Ну, чего стоите? ВПЕРЕ-Е-ЕД!

С диким воодушевленным воем моряки бросились за едой и выпивкой. На палубу быстро подняли бочонки с ромом и большие казаны с жареными китовьими плавниками. Звуки праздника загремели над морем.

Джаг тоже не собирался отказываться от участия в бурной попойке.

Мясо кита дымилось и хрустело. Многие в Авантии считали его слишком жестким по сравнению со свининой или говядиной. Но любой моряк скажет, что эти неженки ошибаются. Когда много недель не видел на ужин ничего кроме миски гороха да куска старой солонины, вкус свежего мяса приносит ни с чем несравнимое блаженство.

Негры, не привычные к крепким напиткам, быстро набрались. Ром развязал им языки и овладел их телами. Они громко хохотали, веселились, пускались в пляс. Некоторые намастырись использовать перевернутые ведра и бочонки в качестве барабанов, потому скоро появилась и музыка.

Джаг чувствовал, как на его корабль и людей вокруг опускается почти забытый им дух разнузданного кутежа. Компания подобралась далеко не изысканная. Потому, Джаг чувствовал себя полностью в своей тарелке. Высшему обществу и церемониальным банкетам он всегда предпочитал шумные застолья в тавернах, где вино льется рекой, столы ломятся от всевозможной еды, а в драках ломаются морды.

Если тяжелая работа и трудный бой сплотили его и команду, то алкоголь сближал еще больше. Не прошло и минуты, как он отвязно хохотал вместе со своими ниггерами, потешаясь над танцем одного из напившихся моряков. Под быстрый бой барабанов тот скакал по палубе как макака, потом опускался на четвереньки и бегал так, изображая то ли бешеного пса, то ли еще кого, потом напрыгивал на публику с оскалом, подняв над головой руки, должно быть, в образе леопарда или пантеры. Голова у негра была обмотана тканью, которая на лбу немного пропиталась кровью. Должно быть, ударился ею на охоте, от того разумом и подвинулся — решил Джаг.

Он уже хорошо подвыпил, немного тянуло на приключения.

— Ну все, хватит плясать, — крикнул он негру, проталкиваясь через толпу на середину образовавшейся арены, — а ну все заглохните! Тихо, говорю! Заткнитесь! А ну, налей мне рома. Я хочу сказать тост!

Дождавшись, когда поймается тишина, Джаг вышел на середину с полной кружкой.

— Сегодня был трудный день, — сказал он. Несколько голосов из толпы подтвердили это согласными выкриками.

— Мы прикончили здоровенное чудовище, целого олохора, великого пожирателя. Царя всех морей.

Согласных выкриков стало больше.

— Это была моя идея — пойти на него поохотиться. Но сделали это — вы. Вы, моя команда. Команда этого корабля. А потому, я поднимаю кружку за команду. За каждого из вас, за каждого черного подонка на этой палубе! За тебя. За тебя. За тебя! За всех вас, морские бесы! Пьем!

— ПЬЕМ! — громыхнула команда. — ПЬЕ-Е-ЕМ!

Джаг выдул полную кружку грога, крякнул и утер подбородок и рот рукавом. К нему в круг вышел могучий негр, в котором по лысине и прищуренному взгляду Джаг легко узнал своего офицера Вабу. Тот был как всегда весел, а в глазах его плясали пьяные огоньки.

— Это ты привел нас эта победа! — проговорил он, поднимая кружку, и поглядел на толпу.

— Слава капитану Джагу!

— СЛАВА КАПИТАНУ ДЖАГУ! — громом ответила ему команда. — СЛАВА КАПИТАНУ ДЖАГУ!

— Да! — Джаг заорал во всю глотку, — Слава мне! Слава мне! А ну, налей! СЛАВА МНЕ!

Все опрокидывали в себя кружки и славили капитана. Ваба поднял свою, показывая в сторону Джага, и выпил досуха. Джаг последовал его примеру, снова утер губы рукавом и выступил на середину круга.

— Но! — произнес он, призывая к тишине. — Славы достоин и кое-кто еще. Тот, кто отличился сегодня на охоте, и с этим никто не посмеет спорить. Это — моряк по имени Сурбалла.