В «Послужном списке» барона К. Г. Э. Маннергейма имеется запись:
«Перешел Китайскую границу. . . . 904 Окт 23».
Это означает, что курьерский поезд подошел к пограничной станции Маньчжурия за полночь по местному времени, когда уже наступило 2 3 октября. Из дневника, который барон начал вести в пути, видно, что станция произвела неприятное впечатление своими лачугами и грязным рестораном. К поезду прицепили два вагона с бронированной нижней частью, куда и пересадили всех офицеров. 24 октября эшелон, влекомый тремя паровозами, достиг восточного отрога Большого Хингана и прошел трехкилометровый туннель, а затем знаменитую спираль Бочарова. В постоянную эксплуатацию этот участок железной дороги был введен чуть более года назад.
В Харбин прибыли с суточным опозданием – 2 7 октября. Комендант станции, сверившись с графиками движения, сообщил подполковнику, что вагон с его лошадьми появится не ранее, чем через десять дней. Оставалось только надеяться, что приставленный к лошадям денщик не запустит их – будет регулярно кормить и расчесывать, а на долгих стоянках, при первой возможности, выгуливать.
Карл Густав дал телеграмму во Владивосток своей давней пассии, графине Е. В. Шуваловой, и вскоре отправился к ней сам. Дорога заняла более двух суток. На Дальнем Востоке Елизавета Владимировна оказалась не случайно: она прибыла туда во главе походного лазарета. Трудно сказать, на какой стадии находились в то время отношения этой пары. Барон и графиня познакомились в марте 1895 года на скачках в Михайловском манеже. Елизавета Владимировна (урожденная княжна Барятинская) была супругой графа Павла Петровича Шувалова, гвардейского полковника, флигель-адъютанта, одного из создателей в 188 1 году «Священной Дружины», противоборствовавшей террористам. В молодости он окончил юридический факультет столичного университета, затем стал доктором права Гейдельбергского университета. По словам современников, граф был человеком неглупым, но морфинистом, одержимым разными навязчивыми идеями. Личная жизнь не задалась, детей у четы не было. Утверждают, что граф П. П. Шувалов тяжело переживал роман жены с красавцем-кавалергардом, который был младше ее на двенадцать лет. Тёмная какая-то история, и на ней, по-видимому, не стоит задерживаться, тем более что каких-либо новых документальных свидетельств не имеется. И вообще погружение в описание столичной светской жизни барона К. Г. Э. Маннергейма выходит за рамки данной монографии.
Однако, следует всё же обратить внимание на то, что в целом жизненные обстоятельства осенью 1904 года для барона складывались неблагополучно. Его жена, Анастасия Николаевна, устав от семейных раздоров и измен мужа, в начале 1903 года забрала документы на свои родовые имения, закрыла все банковские счета в России и перевела деньги во Францию, куда и отбыла с дочерьми Анастасией и Софией. Официального развода не было. А графиня Е. В. Шувалова, муж которой скончался в 1902 году, стала всё настойчивей требовать официального оформления «гражданского брака». Материальное положение барона ухудшалось, долги росли, офицерского жалованья не хватало на покрытие всех расходов. Для того, чтобы экипироваться и доехать до театра военных действий, подполковнику пришлось взять крупную ссуду в банке, под два страховых полиса.
Барон вернулся из Владивостока в Харбин 3 ноября, после чего направился в Мукден, куда прибыл 9 ноября. То, что этот путь тогда был неправдоподобно долог, подтверждает и очерк хорунжего А. Н. Панчулидзева «Война с Японией», публиковавшийся в «Пажеском сборнике» в 1907–1908 годах. Прикомандированный к 52-му драгунскому Нежинскому полку хорунжий выехал из Харбина 7 ноября. Он вспоминает:
«Медленность сообщения между Харбином и Мукденом во время минувшей кампании памятна всякому, кому по своим ли делам или по казенной надобности пришлось хоть раз воспользоваться услугами Восточно-Китайской ж. д. для путешествия между этими городами. И на сей раз поезд доставил меня в Мукден лишь вечером на пятые или шестые сутки…»
Начиная с 8 октября, вот уже больше месяца, 52-й драгунский Нежинский полк стоял в деревне Эльтхайза, в окрестностях Мукдена, где тогда находилась Главная Квартира. Направляющиеся в полк обычно следовали вдоль железной дороги на юг до станции Коулоуцзы (здесь располагался штаб XVII корпуса), а оттуда, повернув на запад и преодолев еще 6 верст, добирались до нужной деревни. Этот же путь проделал и барон. Комендант вокзала, указав прибывшему драгунскому подполковнику, где находятся его денщик и лошади, выделил ему для багажа двухколесную арбу и упряжную четверку.
Барон записал в дневнике:
«Я отправился в часть, которая размещалась в 2 1 километре к югу от Мукдена, сев на Талисмана, а двое моих солдат ехали на Брудасе и Арбусе. Ехали на рысях, чтобы до наступления темноты быть в штабе 17-го корпуса».
Выделенные солдаты-проводники помогли добраться от штаба до деревни Эльтхайза. Вот какой она предстает со слов А. Н. Панчулидзева:
«Дер. Эльтхайза была расположена на левом берегу реки Хунхэ, верстах в 1 6-ти к юго-западу от Мукдена. Она отличалась тем от прочих китайских деревень, что фанзы в ней не были расположены по обеим сторонам одной или нескольких улиц, а, наоборот, стояли отдельными группами вокруг большой площади, среди которой стояла маленькая кумирня. Эти группы фанз, похожие на хутора, были расположены как бы рядами. Таких рядов было два. В восточном ряду, наиболее удаленном от реки, стояли в четырех группах фанз 3-ий эскадрон, штаб полка, 1 – ый и 4-ый. В западном ряду, ближайшем к реке, помещались в двух группах фанз 5-ый и 2-ой эскадроны. Один из эскадронов попеременно находился на летучей почте. В ноябре на постах летучей почты стоял 6-ой эскадрон…»
Далее А. Н. Панчулидзев вспоминает, как, войдя в фанзу, занятую штабом полка, он застал за обеденным столом командира полка полковника П. А. Стаховича, подполковника В. В. Нарбутта, полковника С. П. Ванновского, полкового адъютанта поручика И. В. Бранда 1-го, священника о. Владимира Колосова, врача Холодилова и ветеринара Исполатовского, полкового делопроизводителя Васильева и ординарца командира полка вольноопределяющегося Аппеля. Подполковник барон Маннергейм, прибывший в полк, как отмечено в его «Послужном списке», 1 0 ноября, очевидно, застал и китайскую деревню в том же виде, и компанию в штабе полка в том же составе. Он записал:
«Командир принял меня дружелюбно и представил присутствующим офицерам, среди которых был полковник Сергей Ванновский, мой товарищ по кавалерийской школе. Скоро пришел ротмистр Дараган, командир 2-го эскадрона, с которым мы направились в эскадрон».
Период с середины ноября почти до конца года, когда 2-я Отдельная кавалерийская бригада находилась в резерве, барон в своем дневнике отмечает как весьма нудный и бессодержательный:
«Жизнь крайне однообразна. Газеты получаем крайне нерегулярно, полное отсутствие книг… Жизнь в нашей фанзе начинается поздно… беспорядок царит до 1 2 часов… Я обычно пытаюсь избежать утреннего беспорядка и выезжаю сразу на верховую прогулку… День оканчивается ужином в восемь часов, который продолжается до поздней ночи как громкоголосая общая вечеринка».
А в «Мемуарах» пишет:
«Моральное состояние армии падало, участились пьянки. Лень, безразличие и всевозможные злоупотребления были характерны для всех войсковых подразделений, что еще больше добавляло расслабленности».
А. Н. Панчулидзев в своем очерке дает не столь безотрадную картину. Правда, водка и закуски в его повествовании возникают, но ситуация при этом не драматизируется. Наоборот, бодрый тон молодого хорунжего (в драгунском полку ставшего корнетом) подводит к выводу, что Нежинцы обжились в деревне Эльтхайза основательно, прочно: и обогреться сумели, и прокормиться.
«Продукты приобретались частью на месте, частью во время фуражировок, но большей частью привозились из Мукдена, где покупались или в вагонах-лавках экономических обществ – Гвардейского и Московского, или же в самом городе, в лавках маркитантов, греков и особенно армян, которых наехало видимо-невидимо. Обыкновенно закупки производились тем из офицеров или вольноопределяющихся, который ехал в Мукден. В Мукден ездили часто, почти всегда верхом. В тех случаях, когда предполагалось захватить с собой много вещей, которые разложить по кобурам было бы невозможно, снаряжалась двуколка. Жаловаться было бы грешно, мы ели хорошо, а принимая во внимание, что полоса, занятая нашей армией, была настолько разорена, что в ней трудно было сыскать хотя бы пару яиц, можно сказать, что мы питались сравнительно роскошно…»
