Типичный конфликт я встретил в Ставропольском крае. Изнемогающая от этого интернационального наплыва (и растущего против него напряжения) краевая дума в начале 1994 постановила: «Избыточное давление неуправляемого механического прироста населения от лиц, прибывающих в край из бывших республик СССР, часто — для криминальной экономической деятельности, приводит к ущемлению интересов коренного населения края в обеспечении жильём, коммунальным, транспортным, медицинским обслуживанием и природными ресурсами. Российским же законодательством до сих пор не предусмотрен порядок въезда и пребывания иностранных [из СНГ] граждан и лиц без гражданства». И краевая дума постановила ввести визовый режим, квотирование въезда этих иностранцев, а для принятых установить семилетний ценз оседлости прежде удовлетворения их претензий на земельные участки и долю в приватизации.

Разумнейший оборонительный закон. Но: Главное Правовое Управление при российском Президенте (в документах нечувственно и разительно сокращаемое в ГПУ) наложило вето на этот краевой закон: «нарушаются права мигрантов», оскорбляется наша интернациональная честь. Российские беженцы из стран СНГ и иноземные теперь для нас искатели — все удобно легли в одно определение: «мигранты», в единый закон.

В Таджикистане гражданская война — бегут в Россию таджики. Армения и Азербайджан схватились из-за Карабаха — и армяне, и азербайджанцы, и «еразы» (ереванские азербайджанцы) хлынули на русское раздолье. И сколькие с деньгами, и каждая этническая группа сплочена в себе.

К этому следует добавить, что министр-угодник иностранных дел Козырев поспешил в 1992 — из той же интернациональной чести? — подписать международную конвенцию о правах беженцев, — после чего Россия лишилась права высылать со своей территории любых африканских и азиатских мигрантов, которые (их уже до полумиллиона), ища пути в Европу и за взятку в наших посольствах, сумели приземлиться на любом российском аэродроме либо перешагнуть нашу границу. Теперь, по Женевской конвенции, Россия стала для них «страной первого убежища», мы обязаны их расселять, содержать: другие, желанные ими, страны уже их не примут. В одной лишь Московской области к 1997 скопилось 400 тысяч мигрантов из разных стран.

От массовой чужеродной иммиграции страдает и весь Запад, это — черта века.

Я убеждённый противник «панславизма»: это всегда был для России замах не по силам. Никогда я не одобрял нашего попечения о судьбе славян западных (жестокая ошибка Александра I с присоединением Польши, да и у Чехии далёкий от нас путь) или южных, где за нашу опеку и жертвы мы получали либо неблагодарность, как в Болгарии, либо встревали в необязательную для нас, но губительную войну, как из-за Сербии.

Однако не могу отнестись без пронзающей горечи к искусственному разрубу славянства восточного. Вмиг разрезаны миллионы и миллионы семейных, родственных и дружеских связей. Разруб этот произведен беспечным, небрежным махом нашей ново-демократической власти. Но — и по обречённой пассивности нынешнего русского народа; него 12-миллионной части, живущей на Украине, и вдвое большего числа тех на Украине, кто своим родным языком в последнюю перепись (1989) заявил — русский. Легко дали себя убедить, что от разделения с Россией им станет сытней («колбасней»).

От самых первых шагов создания украинского государства там раздувалась — для укрепления политических рядов — мнимая военная угроза от России. Когда начала формироваться украинская армия — от офицеров при принятии присяги требовали заявить особую готовность воевать именно против России. Угроза войны так жаждалась ими (для укрепления слишком ещё разбродного «украинского сознания»), что достаточно было России заявить лишь о намерении продавать нефть не по дешёвке, а по мировым ценам, — с Украины грозно откликались: «Это — война!!» (Кучма, 1993: «Никакая экономика не выдержит, если нефть покупать по мировым ценам»).

И во все 1992-98 годы не было ни одного раунда русско-украинских переговоров, в который украинская сторона не взяла бы верх, далеко уйдя от кравчуковских беловежских «прозрачных границ», «неразрывности русско-украинского союза» — до постоянной упорной украинской оппозиции против России и на арене СНГ, и на мировой. Российская сторона неизменно, шаг за шагом, всё далее отступала, только отступала. Постоянно (и поныне) уступала экономически, пытаясь подкупить непримиримость украинской стороны. И жертвовала, голова за головой, командующими Черноморским флотом — непреклонными адмиралами Касотоновым, Балтиным. После очередного уступчивого соглашения мы услышали (9.6.95): «Я поздравляю Украину, Россию и весь мир!» Украину — конечно, и весь мир — несомненно, но — с чем была поздравлена Россия?.. Украина уже так явно вытесняет нас с Чёрного моря! И новейший вид «неформальных встреч» (вид дипломатии, отодвигающий нас в феодализм) ещё дальше усугубил уступки России.

Со многими украинскими националистами я сидел в лагере в 50-е годы и понимал так, что мы с ними в искреннем союзе против коммунизма (слова «москали» мы от них не слышали тогда). В 70-е годы в Канаде и в Соединённых Штатах, где велик массив украинской эмиграции, я наивно допытывался у них: а почему они нисколько не выступают против коммунизма, ничего не делают против него, — но так остро высказываются против России? Наивно, потому что лишь годы спустя узнал, что пресловутый американский закон 86–90 «о порабощённых нациях» был искажённо сформулирован против русских и подложен американскому Конгрессу именно украинскими националистами (конгрессмен Л. Добрянский).

По мере того как украинские националисты разворачивали свою идеологию, в ней брали верх самые дикие крайности трактовок и призывов. Мы узнали, что украинская нация — это «сверхнация», она настолько уходит в тысячелетние глубины веков, что украинцем был не только Владимир Святой, но даже, по видимости, и Гомер, — ив подобном духе комично переделываются школьные учебники на Украине, ибо украинский национализм, при столь явном меньшинстве этих националистов, напорно возводится в идеологию всей Украины. «Украина для украинцев» — это уж самое несомненное (хотя на Украине живут десятки народов), но и: «Киевская Русь — до Урала!» Русские отлучаются и от славянства как «монголо-финский гибрид». Созданный теперь в Одессе Институт национальной геополитики носит имя (Юрий Липа) автора книги «Раздел России», ещё в 1941 предложившего программу: «Россию можно сокрушить только в союзе Украины с Кавказом и Закавказьем». В духе этого в 1992 украинскими националистами открыто праздновался во Львове юбилей гитлеровской дивизии СС «Галиция» (и это не вызвало упрёков, возмущения от Соединённых Штатов). На их конференции, 1990: «Мы исповедуем культ силы, сила — это всё!» Для того Украинская Национальная Ассамблея (УНА) имеет свои штурмовые отряды (УНСО) и лозунг: «УНА — до влады [к власти], УНСО — до штурму!» На Конгрессе 1994: «Поддерживать региональный сепаратизм в России для развала её!» («Аргументы и факты», 26.6.1994).

И такая антирусская позиция Украины — это как раз то, что и нужно Соединённым Штатам. Украинские власти, и при Кравчуке, и при Кучме, подыгрывают услужливо американской цели ослабить Россию. Так и дошло быстро — до «особых отношений Украины с НАТО» и до учений американского флота в Чёрном море, 1997. Поневоле вспомнишь бессмертный план Парвуса 1915 года: использовать украинский сепаратизм для успешного развала России.

Раздробление наше, так радующее нынешний политический мир, болезненно и затяжно скажется на всех трёх славянских народах. А сегодняшняя тактическая теплота к Украине с дальнего-дальнего Запада не окажется долговечной, но лишь — до минования надобности.

Увы, националисты с Западной Украины, веками оторванные от остальной Украины, пользуясь переполохом 1991 года и неуверенностью украинских лидеров, стыдливо спешивших отмыться от коммунизма примыканием к накалённому «антимоскальству», — сумели начертать и вменить всей Украине ложный исторический путь: не просто независимость, не естественное развитие государства и культуры в своём натуральном этническом объёме, — но удержать побольше, побольше территорий и населения и выглядеть «великой державой», едва ли не крупнейшей в Европе. И новая Украина, денонсировав всё советское законодательное наследие, только этот один дар — фальшиво измысленные ленинские границы — приняла! (Когда Хмельницкий присоединял Украину к России, Украина составляла лишь одну пятую часть сегодняшней территории).