Ближе к нему, но немного сбоку, находился Красавчик и, хотя он пытался ударить мечом, времени для замаха не хватило. Он зацепил-таки зверя клинком вскользь, оцарапав сталью правую лапу тигра. Но и сам отлетел, скуля, как щенок, получив лапой затрещину по голове. Второй же сторож, нагнувшийся за луком успел только коснуться его: тигр полоснул когтями по его лицу и шее, разворотив мышцы и кости. А его клыки тут же сомкнулись, погружаясь в мягкую белую шею монаха. Позвоночник тошнотворно хрустнул, голова откинулась под неестественным углом назад, и конечности жертвы сотрясла предсмертная судорога. Тигр одним широким движением закинул монаха на спину, сверкнул глазами на Птицелова, и мощно прыгнув, исчез как привидение в чаще джунглей…

Только теперь Птицелов выдохнул воздух, и немного расслабился. Но тут поднялся несусветный шум: привязанные к деревьям кони дико ржали, двое оборвали повод и скрылись в кустах. И громко стонал Красавчик, сквозь пальцы которого сочилась кровь.

«Вот тебе и брат-Кошка!» – подался в ту же сторону Птицелов, не забыв прихватить с собой кость с остатками мяса, отлетевшую в его сторону при судорогах ног жертвы, молотивших по земле. – Вот это силища: одним махом двоих завалил!»

Он развернулся убегать и сзади услышал топот проснувшихся монахов, болезненный стон Красавчика.

– Что случилось?

– Разбойники? Нападение?

– Что за шум? – гомонили злые сонные монахи, вытаскивая оружие.

– Тигр! Саблезубый! Унёс Прыщавого в джунгли! – стонал Красавчик, с ужасом разглядывая свою окровавленную ладонь.

При упоминании о тигре боевой дух взъерошенных монахов почему-то заметно уменьшился.

Старший, явно из клана Змеи, пожилой, лысый монах, переспросил:

– Какой такой тигр?

– Да, Магистр! Просто огромнейший! – простонал Красавчик. – Да что вы стоите?! Магистр, спасите нашего брата!

– Куда он унёс его? – близоруко щурясь, всматриваясь в темень, уточнил Змей-Магистр.

– Туда! – кивнул в сторону Птицелова Красавчик, мыча от боли на лице, которая, усиливалась с каждой минутой.

Магистр почесал щёку и покачал головой, потом протянул ему меч:

– Ладно. Держи оружие, Красавчик, и веди нас за собой.

Красавчик на секунду даже затих, мгновенно сообразив, что придётся пойти впереди всех на верную гибель, и ретиво тут же указал в противоположную сторону:

– Я перепутал сгоряча: тигр скакнул туда, в чащу!

Монахи гурьбой, подталкивая впереди притихшего Красавчика, стараясь шуметь погромче, подошли к лесу и выпустили туда десяток стрел. Потом для вида опасливо потыкали копьями в ближайших кустах. Магистр выпустил в темноту несколько магических огненных шаров размером с кулак. Через полчаса «поисков» он прищурил змеиные глаза с вертикальными зрачками, и усмехнулся:

– Наверно убили зверя. Пошли досыпать.

Монахи, выставив стражу, улеглись, но нервно вскакивали и сжимали в руках оружие при первом же подозрительном шорохе. Каждый, холодея, представлял, что вот-вот сейчас из тьмы стремительно выскочит окровавленный тигр-людоед и сомкнёт огромные клыки именно на его шее. Жертва только успеет вскрикнуть и…

Зная, что неопытная молодёжь не уснёт, старый Магистр спал спокойно.

Птицелов же благодарил себя за свою воровскую сметку, что подался в нужную сторону, и улепётывал по какой-то едва видной тропинке вроде как в направлении Кецу-ица. Это было знакомое ему место, в десятке километров отсюда. Простой серый древний храм, переоборудованный под постоялый двор, конюшня, сарай и несколько домов вокруг… А пока вор через несколько часов выбрался из джунглей и быстро зашагал по имперской дороге – шляху. Шлях явно строили гиганты: прекрасная дорога, мощенная крупными обтёсанными камнями, десяток метров шириной. Шлях соединял столицу Империи Рая с горной пограничной Заставой, последним форпостом Империи, надёжно защищавшим её Рай от враждебных набегов степняков-варваров на востоке.

«А вот теперь часок-другой можно и соснуть», – разрешил себе Птицелов, валясь с ног от пережитого.

Он забрался в первый же попавшийся стог сена на лугу неподалёку от поворота к Кецу-ица и провалился в сон, как в омут. Ему снились жёлтые глаза тигра, его длинные клыки, пламя костра монахов…

Утром ни свет, ни заря Птицелов выбрался из колючего стога. С тщательностью клана Кошки почистился, умылся у ручья и через час, настороженно оглядываясь, подошёл к воротам постоялого двора. «Эх, если бы я не был таким трусом и жадиной!» – весьма самокритично отчитал он себя, прикидывая, что предпринять дальше.

Потом поправился:

– Не трусом, а очень, очень осторожным! Сколько моих приятелей уже отплясало на висельнице или сложило головы на плахе? А я вот, хоть и такой-растакой «трус», зато живой!

«Но как ни крути, не будь я таким… хм, осторожным… то давно бы рискнул и попробовал заглянуть в заветный пузатый сундучок».

Как бы то ни было, но Птицелов опередил всё-таки монахов и вошёл в ворота с чувством победителя. По бокам просёлочной дороги стояли толстые каменные колонны. Он пробежал чуткими кошачьими пальцами вора по выемках и прощупал полустёртую надпись на старо-имперском:

«Кецу-ица. Сокрытое во мраке. Здесь всех ждёт приют».

Задумчиво кивнув, он по задворкам, в тени густых неухоженных кустов прокрался к сараю, в котором спали слуги. И потом вышел из-за него, будто после утреннего опорожнения, потягиваясь и зевая. Не торопясь подошёл к храму и ещё раз оглядел его, но новыми глазами:

«Где-то здесь сокровища древних… Искали многие, а завладею я!» – уговаривал он себя. Хотя пессимизм твердил другое: «Быть тебе битым опять!»

Вблизи древний храм забытых божеств представлял собой не такое уж и внушительное зрелище, как издалека. Сложенное из такого же квадратного камня, как и имперский шлях, серое здание на высоком фундаменте, метров пятьдесят на двадцать, стояло прочно и его не смогли сломить ни время, ни люди. Вознесши вверх острый позеленевший бронзовый шпиль, храм гордо возвышался на небольшом пригорке: символ основательности и напоминания о вечности богов и бренности людей.

«Сработано на совесть. Умели же в старину творить такое!» – не удержался восхититься вор, с уважением поглаживая шероховатый твёрдый камень.

Нахлобучив капюшон плаща на голову, дождавшись группу входящих слуг какого-то прибывшего купца, вошёл вместе с ними в общий зал. За эти четверть минуты он успел-таки забраться в кошелёк к одному из них и вытянуть наугад половину денег. Все забрать сразу было не совсем разумно: его вполне могли заподозрить в первую очередь.

Пробравшись в самый задымленный конец зала, он присел за расшатанный стол и сгорбился, заказав похлёбку и кусок хлеба на те гроши, что перепали по милости Большой Кошки сегодня утром от раззявы-слуги. Похлёбка была густой, душистой и сытной, в ней плавали квадратные кусочки разварившегося мяса, смутно напоминая о неудачнике монахе в пасти тигра. Но это отнюдь не испортило вору аппетита, скорее наоборот, подбодрило: он-то жив и невредим, здоров и молодец хоть куда!

«Вот только стемнеет и там посмотрим, кто ловчей!»

Через часа полтора во дворе застучали по камню мостовой подковы лошадей, забряцала сбруя, тяжело спрыгнули с коней всадники. Послышался тяжёлый звук шагов. Они приближались всё ближе и ближе, громыхая, как возмездие божие. Люди в таверне из любопытства повернули головы на грохот к входной двери и насторожились: кого там несёт такого большого? Сердце у Птицелова забилось, казалось бы, в два раза быстрее.

«Помоги мне быть незаметным, Мать Большая Кошка!» – взмолился он.

Дверь распахнулась от сильного удара ногой, и в комнату вошёл… коротышка.

Все взгляды были прикованы к точке дверей на голову выше, а тут с важным видом возникает низкорослый Волк, нахмуренный и важный.

Это был злой как чёрт Красавчик, со свежей повязкой поперёк лица, там, где прошёлся когтем ночной тигр. От его былой красоты мало что осталось, и он был в самом что ни есть отвратительном настроении. Постояв на пороге несколько секунд, покачиваясь с носка на пятку, он подозрительно и зловеще обвёл всех мрачным взглядом. И тут в спину сзади сильно толкнули, и он, споткнувшись едва не растянулся на полу, слетев с порога.