Я: Чего ты маму-то позоришь? Выставил ее монстром!

С: Это не только про нее. Это болезнь 2/3, если не 9/10 российских женщин.

Я: Да, но только все эти 9/10 в себе этого никогда не осознают и не признают, зато не преминут сказать здесь: «Надо же! Какая ужасная мать! Вот я так никогда не делаю! Дарю своему мужу и сыну только любовь, радость и позитив».

С: Те, кто так скажут – не самая ценная часть твоих читателей.

Я: Но, боюсь, что самая многочисленная.

С: Твоя мама, хотя бы, осознает это в себе, работает над собой. Может объективно увидеть себя со стороны. Например, сегодня, придя с работы, она сказала: «Сегодня у меня депрессия. Это никак не связано с тобой. Не принимай на свой счет». Сказать так – это уже очень много. 99% женщин просто бы начали пилить, что ты такой-сякой, бестолковый, не работаешь и я из-за этого беспросветно несчастна.

Я: Давай, не будем про семью?

С: А про что? Опять напишем нашей любимой?

Я: А куда-то вглубь себя нельзя пойти? Обязательно нацеплять внешних впечатлений? Совершить какой-то тонизирующий мини-поступок, по итогам которого отчитаться? К тому же, это нехорошо – писать приватные сообщения, а потом выносить на всеобщее обозрение, прикрываясь тем, что все персонажи вымышлены, а совпадения случайны.

С: Почему? Даже если все из того, что мы пишем – документальная правда, ни кто, ведь, этого не докажет! Может, ты специально мистифицируешь полностью вымышленную историю под реальность? Насколько все совпадает с реальностью, поймут только те, кто является прототипами персонажей.

Я: Суть не в юридической казуистике, не в том, чтобы формально доказать, что ничего такого тут нет. Суть в том, что эта откровенность может навредить вполне реальным отношениям со вполне реальным человеком.

С: Тебе что важнее? Отношения, или книгу написать?

Я: Это как спросить, что важнее – есть или дышать.

С: Короче, давай просто писать и не париться. А там отредактируешь или дашь ей почитать, согласуешь, спросишь разрешения.

Я: Мне кажется, уже не стоит её сегодня еще донимать – надоесть можно.

С: А о чем тогда говорить?

Я: О судьбах русского народа!

С: Серьезно?

Я: Не знаю.

С: Вот у тебя бабушка недавно умерла. Что ты по этому поводу чувствуешь?

Я: Завидую такой смерти. Инсульт в 87 лет. За полчаса до смерти еще ходила и разговаривала.

С: Это всё?

Я: Завидую ей, что она там, где нет страданий, болезней, работы.

С: А если она не там?

Я: Этих, земных страданий, земных болезней, земной работы, по крайней мере, нет.

С: А если там все так страшно, что земное покажется раем?

Я: Не верю. Бог не садист. Бабушка моя не злодей. Верующая была, христианка. Все нормально должно быть.

С: Но святой её, все-таки, не назовешь. Не в смысле чего-то сильно плохого, а в смысле, что обычный человек.

Я: Думаю, что даже где-нибудь в предбаннике Неба тоже неплохо. И верю, что люди на том свете не попадают куда-то навсегда, а поднимаются все выше и выше, пока все не соединятся с Богом… В прошлой книге об этом подробно писал.

С: Ты так подробно написал обо всем в прошлой книге, что в этой и писать не о чем!

Я: Просто нужно искать новые темы. Или открывать новые глубины в старых…

С: Изложи свою концепцию жизни как перформанса. В прошлой книге этого не было.

Я: Вся жизнь – большой художественный перформанс.

С: А окружающие – зрители?

Я: И сам человек – зритель.

С: Весь мир театр, и люди в нем актеры… Не ново, мягко говоря.

Я: Ново – понимать это буквально, а не образно.

С: Может, Шекспир тоже буквально понимал?

Я: Может, но те, кто цитируют, понимают образно.

С: А если человек не мыслит себя как перформера, его жизнь все равно перформанс?

Я: Да.

С: Смысл в таком перформансе, который не воспринимается как таковой самим перформером? Кому от него легче?

Я: Давай, не в общем, давай, конкретно про меня.

С: Может, все-таки, ей напишем?

Я: Как сложная тема начинается, так отлыниваешь!

С: Ок. Про тебя. Твоя жизнь – перформанс. Что это меняет, относительно обычных людей?

Я: Я стараюсь вносить свежий воздух, совершать яркие поступки, там, где другие просто реагируют.

С: Например, нажраться и написать начальнице на работу, что сегодня не выйдешь, потому что страдаешь из-за безответной любви к одной из коллег? Это свежий воздух и яркий поступок?

Я: Хотя бы.

С: И в чем смысл такого перформанса?

Я: В том, что любовь важнее работы. Все хотят, чтобы так было, но только у меня хватило смелости это заявить!

С: Да откуда ты знаешь, чего хотят все? Почему бы просто не верить людям наслово? Если начальница говорит, что хочет, чтобы ты был трезвым, работал и на время работы отложил в сторону все любови, то, может, она, правда, именно этого и хочет? Может, счастье и благополучие её собственной семейной жизни зависит от того, сколько ты денег принесешь компании, а не от того, что ты там отмочишь?

Я: Скажем так, в жизни должно быть так же свежо и свободно, как когда мы пишем этот диалог. Нужно переносить эту свободу на все моменты жизни.

С: Тебе сейчас свежо и свободно? Мы пишем диалог.

Я: Сейчас не особо. Но иногда я ощущаю свободу, когда пишу.

С: Короче ничего четкого не можешь сказать!… Жизнь как творчество, жизнь как духовная практика – все это разговоры. А реально нужна энергия. Чтобы радость свободно лилась из глубины существа во внешний мир.

Я: Это и есть состояние перформанса! Когда хорошие актеры играют хороший спектакль, радость и энергия свободно льются из глубины их сердец в зал.

С: Когда ты нажрался и устроил скандал на работе, радость полилась?

Я: Скучно точно никому не было. И свободы по итогам ни у кого меньше не стало.