Чувствуя, что силу применить все-таки придется, из-за спины Бориса вышли Агафонов и Громов. Вид этих парней успокаивал кого угодно, лучше дойти до отделения, подписать протокол и заплатить штраф, чем мериться с ними силами. Мужчина оценил свои шансы, тяжело вздохнул, полез в карман пиджака. Он достал удостоверение и сложенную вчетверо бумагу. Борис развернул листок, прочитал короткий текст. Женщина все же расплакалась, острый носик покраснел.

– Отдыхайте, товарищ, – сказал Борис мужчине. – Но поосторожнее с выпивкой, сегодня здесь много милиции, – он повернулся к парням и коротко бросил. – За мной.

Дружинники с неохотой двинули следом. Рядом уныло брел долговязый Петр, он был расстроен этой неудачей.

– А чего мы его не взяли? – спросил он. – Какой-нибудь хрен из госбезопасности или бери выше? Удостоверением козыряет.

– Это военный моряк, капитан второго ранга Северного флота. У него краткосрочный отпуск. Ему в воскресенье к месту службы отбывать, в Мурманск.

– Ну и что? Если он военный моряк, ему можно пьянствовать? И с бабами под кустом?

– Побудь в его шкуре. Они в море выходят, месяцами женщин не видят. В Москве всего два дня осталось. А мы испортим ему вечер, загоним беднягу в отделение. И он будет там сидеть с алкашами, объясняться, оправдываться. А потом по месту службы пришлют телегу. Брось… Что мы не люди?

– Да… Ну, тогда правильно.

На ходу Борис стал рассказывать Петру, как рассказывал любому новичку, какие есть входы и выходы из парка, когда он закрывается, сколько людей посещает "Сокольники". Территория огромная, милиции для патрулирования не хватает, на ночь парк закрывают, посетители уходят, но далеко не все, да и в заборах множество дырок, через них доступ в Сокольники открыт круглосуточно. Разговор сам собой оборвался, некоторое время шли молча, оказались на берегу пруда, деревья расступились, стало светлее. Борис поднял голову, и стало видно небо, но не глубокое черное небо с россыпью ярких звезд, а городское желто-серое, на котором не разглядеть ни звезд, ни луны.

Асфальта здесь не было, берег пологий, утоптанный. Воду рябило от легкого ветерка, где-то совсем близко пела птичка, с того берега доносились мужские голоса, но слов не разобрать. Один из мужчин говорил громко и быстро, с истерической ноткой, другой отвечал тихо, просительно, будто оправдывался. Остановились, прислушались, но наступила тишина. Потом кто-то громко выругался и вскрикнул, словно от боли. И снова вскрикнул, уже громче.

Борис берегом побежал вперед, кажется, там есть мостик, можно перебраться на другую сторону. Но мостика не было. Черт с ним, пруд небольшой, две-три минуты вдоль берега – и окажешься в том месте, откуда доносились крики. Борис бежал быстро, но Петр его обогнал, вырвался далеко вперед, но зацепился ногой за вылезший из земли корень, грохнулся на землю, подскочил и помчался дальше, но вдруг остановился. Здесь вплотную к воде подступали густые заросли кустов и молодой осинник.

– Черт, я руку пропорол стекляшкой, – Петр стоял у кромки воды, разглядывал окровавленную ладонь. – Кажется, серьезно…

– Иди обратно, – скомандовал Борис. – В опорный пункт. Дорогу найдешь?

Борис поднялся по склону, здесь, среди деревьев, почти в полной темноте, снова пришлось искать асфальтовую дорожку. Побежали дальше, теперь первым был Борис, где-то далеко за спиной тяжело пыхтели два тяжеловеса дружинника. Дорожка вышла на открытое место, стало светлее. Навстречу бежал мужчина лет тридцати пяти в белой рубашке с закатанными по локоть рукавами, на плече ремень кожаной сумки. Увидав Бориса, подбежал к нему, но запыхался, чтобы что-то сказать. Стоял рядом и тяжело дышал.

– Ну? – поторопил Борис.

– Там, кажется, человека зарезали, – мужчина не мог справиться с дыханием и страхом, он показывал рукой на другой берег. – За мной погнались, но, я успел выскочить на дорожку. И ходу… Они на берегу…

– Сколько их?

Подбежали Громов и Агафонов.

– Двое, – мужчина тяжело дышал. – Один в серой куртке, другой в темной рубашке. Лет по двадцать с небольшим. Кажется, пьяные. Только вы, товарищи, поосторожней, у них нож. И вообще… Тут дело такое, надо милицию звать.

– Где раненый?

– Вот лежит. Видите? Возле самой воды.

– Жди здесь, – приказал Борис. – Никуда с этого места.

На несколько дней Гончар утонул в бумагах. Он диктовал запросы и служебные письма на секретные предприятия и организации, занятые производством узлов, агрегатов и оружия для проекта 941 "Акула". Ответы приходили пачками. Оперативник Стас Лыков и два секретаря, женщины, имевшие допуск к самым секретным документам, проработавшие по двадцать лет в КГБ, с утра до вечера читали и сортировали бумаги, составляли и рассылали шифрованные телеграммы и письма, принимали ответы.

Папки с делами быстро пухли, набирали вес. Вскоре стало казаться, что в этом бумажном море просто нет берегов и, если уж в него погрузился, дна не нащупаешь, не спасешься, – обязательно утонешь. Но к концу недели волна схлынула, на листе бумаги появилась тощая колонка цифр, – сухой остаток поисков, черновой работы и ночных бдений. Все оказалось не так страшно, как казалось в самом начале, еще в прошлую пятницу. Да, в проекте 941 задействованы более тысячи научных учреждений, заводов, конструкторских бюро, разбросанных на пространстве всего Советского Союза, – но только в шести организациях, включая Министерство обороны СССР, хранятся чертежи всей лодки, в остальных – чертежи некоторых отдельных агрегатов, узлов и деталей, систем вооружения, силовых установок, двух атомных реакторов и паровых турбин.

Допуск к чертежам имеет очень узкий круг ведущих специалистов, которые живут и работают под опекой контрразведчиков, доглядом штатных стукачей и партийных активистов. Возможность копировать чертежи или сфотографировать их на рабочем месте практически исключена, – даже у первых лиц этого проекта, генеральных конструкторов и ведущих инженеров. Однако чертежи все-таки были сфотографированы и оказались в Москве у неизвестного иностранца. На заводе изготовителе лодки "Севмаш" в Северодвинске Архангельской области, ЦКБ "Рубин" в Ленинграде, где лодку проектировали, а также КБ "Машиностроение" в городе Миассе Челябинской области, где создавали ракеты морского базирования, местные оперативники составили списки сотрудников, которые могли, – хотя бы теоретически, при благоприятных обстоятельствах, – сделать такие фотографии.

На учет взяли также членов семей, родственников и близких друзей и знакомых, которые, – опять же рассуждая теоретически, – могли помочь доставить негативы в Москву или сами их привезли, а затем передали иностранцу. Общий список довольно длинный – без малого две сотни человек. К началу второй недели поисков, все они прошли предварительную проверку. Две трети этих людей за последние полтора года не выезжали из своих родных городов, а если и выезжали, например, в отпуск, в ведомственный дом отдыха в Краснодарском крае или санаторий в Крыму, – там круглосуточно были под присмотром, а то и под охраной оперативников КГБ.

С прошлой зимы в Москве гостили или приезжали по делу шестеро административных работников или инженеров, а также два десятка их родственников и друзей. По списку прошлись крупным и мелким гребнем, кто-то отсеялся, но на карандаш все-таки взяли семь человек, проживающих в Северодвинские, Миасе и Ленинграде. С ними придется повозиться местным чекистам. В Москве чертежи лодки в полном объеме были доступны всего для четырех высших руководителей министерства обороны, еще для шести гражданских чиновников, включая министра тяжелого машиностроения СССР, а также одного члена ЦК КПСС, кандидата в члены Политбюро ЦК.

Через военную контрразведку выяснили, что никто из высоких чиновников Министерства обороны в специальную часть, где хранились чертежи, за последние три месяца не обращался, – отпало сразу четверо военных, это сузило круг поисков. Министру тяжелой промышленности чертежи приносили из секретной части министерства – и всего один раз. Министр знакомился с чертежами в присутствии двух офицеров контрразведчиков, взять бумаги домой у него не было права, да и возможности. Поэтому министра сразу можно вычеркнуть из списка. Оставался член ЦК КПСС Вадим Егорович Шубин.