— Правильно, правильно… лечись, малыш, у тебя всегда должно быть противоядие… — она помогла ему встать и тут же укутала с головы до ног в серый плащ. — Мы в городе, в столице. Ты ослаб, я вижу, потерпи. Здесь недалеко живет белый маг.

Георг и, правда, ослабел, вернее не восстановился еще с самого дня. Ночь дома не принесла ему отдыха, только духоту, да и кошмар этот окончательно выбил из колеи. Он был счастлив, что Оливия рядом, держит его за руку, и не дает упасть. Пусть ведет куда угодно, но только чтобы там можно было отдохнуть от борьбы. А оруженосец тревожно оглядывалась по сторонам, и прекрасно знала, что в мире сов передышек не бывает. Ни один человек сов не может сказать, - я беру отпуск, или, - все, маленький перерыв, у меня сегодня выходной, или, - я больше не играю, я “в домике”…

— Доброй ночи, подруга, — путь преградил мужчина, браво опирающийся на свою шпагу, — давно мы с тобой не встречались.

— От тебя ничего доброго не жди, — девушка остановилась, остановив и мальчишку, который полусонно, почти на автомате переставлял ноги, — прочь с дороги.

— Да не волнуйся, — миролюбиво отступил тот, — к твоему пасынку не приду, у него ты есть. Я за своей самозванкой гнался, да она как всегда сбежала.

— Мне твои дела не интересны.

— Да ты ее знаешь, Майю. Правда? Юркая стала. Последний раз мне удалось ее ранить несколько лет назад, ох и испугалась она, сердце само чуть не разбилось.

— И что ты к ней пристал?

— Как что? — он искренне удивился. Оруженосец продолжила путь, а охотник шел немного позади, очень мягко ступая. — Я хочу ее смерти. И раз уж встретились, позволь полюбопытствовать: а что ж ты ей оруженосцем не стала? Возишься с каким-то мальчишкой, дался он тебе?

— Пошел вон! — цыкнула на него девушка не оборачиваясь, и тот, спрятав свое оружие в ножны, разочарованно улыбнулся и остался в тени. Исчез.

— Кто это?

— Никто. Мы скоро придем, потерпи.

Дом белого мага действительно был не далеко от того места, где Георга выбросило в город. Дом располагался в тупичке, под вывеской “Тишина и покой” и очень выделялся среди прочих зданий. Приземистое, без фундамента и крыльца, оно светилось из окошек мягким светом. Козырек крыши был покрыт хворостом, и из широкой каминной трубы неспеша выплавлялся дымок и улетал к звездам. Звезды сами, казалось, стянулись поближе к крыше, чтобы подышать ароматными травами.

— Маг!

И дверь тут же открылась. Мальчика без всяческих вопросов подняли на руки и перенесли за порог. Оливии внутрь нельзя.

— Я буду ждать сколько нужно.

Старик кивнул.

Проснувшись утром не в своей постели, Георг не удивился, он помнил куда попал, удивился только солнцу. Прежде ему еще не доводилось быть здесь при свете дня. Уютная маленькая комната была обставлена скромно, но на немногочисленной мебели, да и везде, где только можно, стояли кувшины и склянки, колбы и чаши, бочонки и тарелки, а стены и потолок увешивали старые тележные колеса с гирляндами трав, висячие потухшие лампады, нити с сушеными яблоками и грибами. У окошка хозяин дома рассыпал по мешочкам толченую траву.

— Проснулся? — бодро приветствовал маг и оставил свое занятие. — Сейчас я принесу тебе попить горячего молока с медом и пирога.

Мальчишка присел на кровати, подоткнув подушку под спину, и принялся за принесенный завтрак без особого аппетита.

— Кушай, Георг. Я маг, так просто и зови меня, нас так все называют, мы безымянный род.

— Я больше не хочу, спасибо.

— Мало… — вздохнул старик, — что ж, полежи немного.

— А можно пройтись по комнате, посмотреть?

— Нет, не стоит.

Мягкий голос мага излучал заботу, и мальчишка тут же поверил, что не стоит.

— А давно утро? Я никогда здесь не видел солнце.

— Давно. Только тебе под его лучи нельзя, ты слаб. Поспи еще, не повредит.

Но сна не было ни в одном глазу. Георг немного посидел на кровати, потом снова полежал, с любопытством рассматривая убранство белого волшебника. А тот, вернувшись к своим занятиям, иногда поглядывал на своего подопечного. Потом раскурил одну из лампадок.

— Ты болен, мальчик мой, — тихо констатировал он, — ты очень болен.

— Я знаю.

— Болезнь ослабила тебя, и из-за этого тебе теперь многое нельзя.

— Да, я это тоже знаю.

— Нельзя простужаться, нельзя утомляться, нельзя волноваться. У тебя хрупкое здоровье, ты должен беречь себя.

Георг стал чувствовать, как аромат сладко пахнущей травы полностью заполняет комнату и становится гуще. И совсем не выветривается, хотя окно домика открыто настежь.

— Я о тебе позабочусь, мы о тебе позаботимся, — участливо продолжал маг, — ведь ты так несчастен… все, что тебе нужно, это покой, и никаких переживаний. Только покой.

Старик опять вздохнул, и его голос, с нотками жалости, всколыхнул в мальчишке настороженность.

— Беда… беда… когда все было нормально, тогда все ничего страшного. А теперь любая мелочь может все обострить, ведь ты такой хрупкий. Такой уязвимый. Маленький беззащитный ребенок. Осторожно!

Георг попытался возразить, и даже встать для этого с кровати, но маг всплеснул руками и придвинулся к нему поближе сквозь совсем задымленный воздух.

— Осторожно! Зачем ты резко встал? Голова не кружится?

— Нет, со мной все в порядке.

— Ох, что ты такое говоришь, ты только взгляни! Еще немного и ты упадешь без сил, тебе нужно лежать. Ты слаб. Ты болен. Ты тяжело болен.

Он так говорил, словно уговаривал. Дышать запахом трав было приятно, и именно этот запах, как ни странно, заставлял верить всему, что говорил маг.

— Хорошо.

— Укройся потеплее.

— Хорошо.

— Это ничего. Проживем, правда, мой мальчик?

— Правда.

— Очень важно, что ты это понимаешь. Как хорошо, что ты это понимаешь.

— А что будет завтра?

— Завтра будет завтра. Нельзя утомляться, нельзя волноваться, помни об этом всегда, и все будет хорошо…

Георг закрыл глаза. Секунды спустя стало вновь клонить в дрему. Заклятие мага все повторялось и повторялось, бодрость под этот ритм быстро уходила из тела строевым шагом, как по приказу. Стало чудиться, что тело без силы пустотелое, и беззащитнее и слабее его нет никого на свете.

— Мама…

— Мама позаботится о тебе, — прошептали у самого уха, — кто же, если не мама?

— Папа…

— И папа тоже. Ты только не тревожься, тебе нельзя тревожиться. Тебе нельзя…

— Оливия…

— Какая Оливия? А, это тебе что-то приснилось… лежи.

Георг, прикрывший глаза, широко распахнул их и увидел маму, сидящую на краю его кровати, в его комнате. Она опять поглаживала его по волосам и глядела ласково-ласково, любяще-любяще взглядом полным материнской жалости к своему горячо любимому ребенку. Мальчишка внезапно понял, что его этот взгляд испугал.

— Мама, я пойду погуляю! — и резко откинул одеяло.

— Ты что?! Куда? — у несчастной от ужаса повысился голос. — Ты вчера убежал на улицу, на такую жару, и вспомни, что было! Тебе стало плохо!

— Нет, не от этого. А сегодня я себя хорошо чувствую!

— Ты хочешь, чтобы и меня и тебя снова лекарствами отпаивали?! Тебе нужно больше отдыхать…

— Я в больнице отдохнул.

— А ты забыл, что тебе в больнице доктор сказал?

— Я еще не умер, мама! — рявкнул во весь голос Георг, и тут же осекся. Это прозвучало резко, но чувство вины, вспыхнувшее следом, не умалило его решимости. — Поэтому я пойду гулять!

— Ты совсем мать не жалеешь…

— Извини, мама. Но меня вот так… вот так жалеть не надо… я сам уже чувствую, когда мне лучше полежать, а когда можно и выйти на улицу. Я сам, хорошо? Я сам.

Во дворе, как только Георг показался из дверей подъезда, стайкой всколыхнулись воробьи. На лавочках под окнами еще никто не сидел, и только-только уехала мусорная машина. Весь двор был безлюден. И Оливия стояла напротив, спиной к припаркованному у подъезда автомобилю и лицом к нему. Она же сказала, что будет ждать, и сдержала слово.