И когда мы оказываемся в Цюрихе, в одной из штаб-квартир конгломерата, я вычеркиваю воспоминания о юном личике Андреа, превращаясь в того, кем являюсь на самом деле. С тех пор, как я влился в «Изиду», став одним из его законспирированных участников, за мной закрепилось прозвище, которое никто ни разу не бросил мне в лицо, но я знал… Обладая властью и покровительством Генри, я всегда знал немного больше, чем остальные.

«Сучка Лайтвуда».

В «Изиде» не было ни одного человека, который не ненавидел бы меня, считая дни до полного охлаждения Генри. Немногие знали о его пристрастиях, но те, кто был в курсе, отчаянно ждали момент, когда смогут поставить меня на место. Но были и те, кто завидовал ему.

Я не знаю, что было во мне такого, но, изо дня в день, мне приходилось отбиваться от назойливого внимания мужчин и женщин, которым непременно хотелось пополнить свою личную коллекцию экземпляром, которым так дорожил Генри Лайтвуд. И я позволял им делать это. Не потому что хотел, а потому что был уверен, что Лайтвуд узнает, и ничего не сможет сделать, давясь от бессильной ярости. После смерти Сары, я не связывался с обычными людьми, которых он мог убрать одним кивком головы. Моими разовыми любовниками теперь были самые могущественные личности, обладающие не меньшей властью, чем Лайтвуд.

За каждую «измену» он по-прежнему мстил мне обычным способом. И, спустя годы постоянного физического насилия, я перестал ощущать боль, как дискомфортный аспект. И даже синяки на моем теле заживали быстрее, чем в пятнадцать лет.

Если человеку необходимо выжить, если у него есть цель – он непременно сделает это, даже если в конце от него самого ничего не останется.

Андреа

Мы смотрели «Пятьдесят первых поцелуев» в Brooklyn Bridge Park – в кинотеатре под открытым небом. Было трудно уговорить его пойти в столь многолюдное место. Я давно заметила, что Дино не из тех, кто любит толпу, и старалась найти для нас уединенные места, но выходило по-разному. Нью-Йорк – город одиноких сердец, но, на самом деле, побыть в одиночестве удается с трудом. Огромный мегаполис, как муравейник, где никому до тебя нет дела, где каждый суетится, пробегая мимо, не обращая внимания на окружающий мир. Я давно привыкла к ритму Нью-Йорка, наверное, потому, что выросла здесь. Я отправила Дино в бар за моим любимым фисташковым мороженым и напитками. Несмотря на жаркий день, вечер выдался прохладный, и сидеть на траве, несмотря на то, что подо мной лежал еще и плед, было не очень комфортно.

Я не бросила ни одного взгляда на огромный экран, зная наизусть фильм про девушку, которой каждое утро приходилось заново знакомиться со своим парнем, а потом уже и с мужем, отцом своих детей, которых она тоже забывала… Страшная история, на самом деле. И подана, как комедия вначале, незаметно для зрителя переходящая в трагедию. Я плачу каждый раз, когда смотрю этот фильм. Сама не знаю, почему. Просто представляю кошмар, с которым день за днем просыпается героиня, и не могу успокоиться. Но все равно смотрю. И Дино притащила, чтобы разделить с ним свои чувства. Мне, почему-то, жизненно важно делиться с ним всем, что хотя бы немного волнует меня, тревожит или радует. Может быть, со стороны я выгляжу глупо, бегая за взрослым мужчиной, названивая ему днем и ночью, уговаривая каждый день на новое свидание. Дино никогда не признает, и высмеет меня, если я вслух произнесу слово «свидание». Не знаю, зачем он, вообще, со мной связался. Может быть, ему скучно в городе, где он никого не знает, или просто пожалел глупую дурочку, которая ходит за ним, как навязчивый бездомный котенок, заглядывая в глаза и жадно улавливая каждое слово.

Я не смотрю на экран, не потому что знаю сюжет и мне уже неинтересно, я не могу думать ни о чем, кроме Дино Орсини, выискивая среди сидящих на траве парочек его высокую, стройную фигуру. Глупая! Сама же отправила его за мороженым. Мне так нравилось, когда он проявлял заботу, хотя бы в мелочах, хотя бы по моей просьбе, высказанной в умоляющей манере малолетней идиотки.

Идея с открытым кинотеатром ему сразу пришлась не по душе. Но я так красноречиво расписывала ему прелести бесплатного развлечения, что у него просто выхода не оставалось. И вот теперь мне казалось, что он сбежал. Однажды, он уже сделал это…

Три недели назад, мы гуляли в Центральном парке, считая его, совершенно не похожие друг на друга, мосты, мимо замка Бельведер, катались на лодке по озерам, любуясь видами «Маленькой Венеции». Потом я пригласила его на очередной небольшой пикник прямо на лужайке в парке. Мне нужно было вернуться домой еще два часа назад, чтобы подготовиться к экзаменам, но я не могла оторваться от Дино Орсини, одержимая им до такой степени, что самой становилось страшно. Мы гуляли до поздней ночи, я мечтала взять его за руку, и он ел мое мороженое. Наткнувшись на печального саксофониста, который играл что-то надрывное и лирическое, я принялась танцевать. Он улыбался, наблюдая за мной со стороны, не оставляя ни единой надежды, что от моего мороженого мне достанется хотя бы кусочек. Я дурачилась, кружась вокруг своей оси, как заведенная балерина, строя ему озорные рожицы, приподнимаясь на носочки и совершая па, которые прежде никогда не делала. Мне нравилось, когда он улыбался. Словно другой человек, более юный и беспечный, смотрел на меня, и я готова была сделать все, чтобы это мгновение длилось, как можно дольше. Ведь это была такая редкость, почти счастье – его улыбка. Я не могла оторваться от его выражения лица в эти короткие мгновения, и позже, уже дома, спрятавшись под одеялом, плакала от избытка чувств, вспоминая, как лучики крохотных морщинок бегут от уголков его выразительных черных глаз, когда он улыбается мне. Я ненавидела его телефон в те минуты, когда не я ему звонила. Звонки извне, на которые он всегда отвечал, отходя в сторону, превращали его в какого-то другого человека, пугающего мрачного незнакомца, но потом он возвращался, убирая телефон в карман пальто или брюк. Но не в тот раз. Дино сказал, что ему срочно нужно уехать, вызвал мне такси и отправил домой. А потом пропал на три недели, словно его и не было никогда.

Я звонила миллион раз, но длинные гудки были единственным ответом, который я получала.

Я не знала о Дино Орсини ничего, кроме того, что он сказал мне еще в нашу первую встречу. И, признаться, боялась узнать больше. Не было ни малейшей зацепки, кроме моей сестры, которая могла бы приоткрыть завесу тайны, но к Марии я не могла обратиться, не желая подводить доверие Дино. Он был из тех мужчин, взглянув на которых только один раз, никогда не забудешь. Несмотря на внешнюю замкнутость, холодность и высокомерие, которое он пытался маскировать под снисходительность, я чувствовала, внутри него живет буря, которая способна сокрушить любого, кто встанет на пути. А еще он обладал мощной энергетикой, которая притягивала к себе, как магнитом, взгляды незнакомцев. Поначалу меня это смущало, раздражало, а потом я смирилась, вспоминая, как сама пялилась на него, когда увидела впервые.

Вот и сейчас мое сердце замерло на пару секунд, чтобы потом помчаться вскачь, галопом, обгоняя скорость света, я едва успевала дышать, глядя, как он идет между парочек, которые сначала с раздражением смотрели на помеху, а потом застывали в потрясении, провожая его любопытными взглядами. Невероятный магнетизм и бьющая в глаза экзотическая красота, которая казалась настолько нереальной, фантастической, искусственной, что хотелось задержать на нем взгляд; убедиться, что недостатки и следы вмешательства пластического хирурга в совершенство его черт есть; искать их и не находить. Он родился таким, но его красота не воспринималась бы настолько мощно, если бы не обладала мрачной, чувственной энергией и словно тяготила его.

Они все на него пялились – мальчики, девочки, мужчины женщины, старики. Дети. И я… я тоже.

Мне повезло – я смогла дотянуться до солнца, прежде, чем сгореть.