Метла уносит ее вперёд прямо за ним, то почти опасно близко к земле, то к зрительским трибунам, у которых Голдштейн почти не успевает тормозить, чтобы вписаться в поворот. Весь мир сужается до четкой картинки с золотым мячиком и маячащей на заднем плане фигуре ловца другой команды, но Тина по-прежнему впереди. Метла легко слушается ее, накрениваясь то вправо, то влево, но когда она снова вылетает на поле с сорванным ветром капюшоном, снитч слишком быстро подныривает под ткань, обтягивающую трибуну, и Голдштейн стопорится. Краска отчетливо выступила на ее щеках, а пара мелких прядок все же выскочили из прически. Она с разочарованием обводит взглядом поле, пытаясь выловить взглядом золотой мячик, но он, как назло, пропал.

Счёт объявляется слишком тихо, думает Тина, не могла она пропустить так много, гоняясь за снитчем меж трибун, но цифры настойчиво сверкают на табло, и Вампус проигрывает уже на пятьдесят очков.

Внутри девушку разрывает от бездействия, нельзя же так, мячик слишком маленький, чтоб ловец постоянно за ним таскался, упустить его слишком легко. Собственное бессилие бьет по ней, как загонщик бьет по мячу, отражая удар прямиком в ее сторону.

Тина думает о том, что не успевает полностью отклониться, когда перед ней возникает защитник, поднимая биту и проходясь ею вскользь по бладжеру, который по-прежнему летит прямо на неё. Она прижимается к метле настолько быстро и близко, как только может, но всем существом чувствует не сильный, но настойчивый удар в руку и то, как бладжер цепляется за слетевший капюшон, путаясь в ткани и срывая плащ с легких заклепок на плечах, а Тину с метлы.

Ей везёт, что она крепко сжимает древко, везёт, что ладони почти не влажные, и что ее не пробивает страх. Хочется только на секунду закрыть глаза, спокойно вздохнуть, но этого ей никто позволить не может. Тина замечает краем глаза, как на трибунах местами взволнованно вскакивает народ, как профессора достают из тяжелых складок одежд палочки, готовые к тому, чтобы поймать ее в воздухе.

Тина думает, что обычно в таких ситуациях игроки отпускают метлу и мешком костей летят на землю, у которой их обязательно ловит заклинание преподавателей. Их быстро уводят с поля, не намереваясь выпускать обратно, ведь кто знает, что он там мог себе повредить. Голдштейн не хочет уходить, она до скрежета сжимает зубы, чувствуя себя беспомощной. Будь у неё под ногами хоть малая твердость, она могла бы оттолкнуться и притянуть к себе метлу, запрыгивая на неё, но, кажется, никто кроме неё об этом не думает.

Со стороны слышится четкий выкрик-приказ командира команды: «прыгай».

Ей совсем этого не хочется. Слово бьет по вискам не хуже бладжера, с силой отлетающего от бит. На глазах вот-вот выступят слезы, и Тина пытается сосредоточиться на чём-то, цепляясь взглядом за светло коричневую кожу собственных сапог. Пока не чувствует что-то ещё.

Отрывая взгляд от носок сапог, Тина слишком явно чувствует чужой взгляд на себе. Он легко проходится по ее лицу, останавливаясь на глазах, ожидая, когда она его отыщет. Порпентине удаётся это почти сразу, сложно пропустить мимо спокойный взгляд из толпы взволнованных и ожидающих. Да и сам владелец этого взгляда всегда притягивал к себе, маня в свои сети. Тина мимолетно думает о том, что может быть хуже. Если бы она была не магом, то наверняка бы потом долгое время проплакала в подушку от позора и неловкости перед парнем, который нравится. Но почему-то девушка не чувствует в себе отголосков чего-то такого, вместо этого она решительно смотрит ему в глаза, стараясь передать свою немую мольбу. Аккуратно ведёт правой ногой, тянет вниз носком и качает ей, показывая, что нужно. И Грейвс, кажется, понимает.

Голдштейн замечает, как тихо его губы начинают шептать нужное заклинание, как тонкий кончик палочки показывается из-под темной мантии. И когда она точно так же аккуратно ведёт ногой, то чувствует, как воздух уплотнился, словно набитая перьями подушка, но этого должно быть достаточно.

Она снова смотрит на Персиваля, перекатывая на языке его имя как тихую молитву о том, чтобы у неё все получилось. Тянется всем телом вниз, быстро притягивая метлу за собой на легкую временную опору. Долей секунд хватает Тине, чтоб отпружинить ногами от воздуха и приземлиться прямехонько на древко метлы, крепко ухватившись за неё руками.

По виску скатывается одна единственная капля пота, а взгляд цепляется за красное пятно плаща, что лежит на земле. Кажется только сейчас Тина понимает насколько высоко она застряла, как далеко зелёная трава, и каким страшным должно было выйти падение. Она поднимает взгляд, мимолётом оглядывая профессоров, которые немного растерянно переглядываются, пожимая плечами, а после переводит взгляд на Грейвса. Он сидит на своём месте, по-прежнему спокойно смотря прямо на неё, так, что сердце заходится в ускоренном ритме, а краска проступает на скулах. А потом на его постоянно спокойном, сосредоточенном лице появляется усмешка, по-настоящему мальчишеская усмешка-улыбка, кажется, даже счастливая, и гордая тем, что все вышло. Видя ее, Тину и саму распирает от счастья, и она улыбается в ответ.

Наверняка она бы так и осталась висеть в воздухе, если бы мимо, почти у земли, не промчался ловец другой команды, а перед ним не блеснула золотая вспышка. Девушка, не думая, срывается вниз, чувствуя невероятную уверенность и привычно любимый ветер в волосах. Они, на пару с молодым парнишкой, ныряют под лесницы, петляют в балках под трибунами и вылетают на поле. Кожа костюма скрипит, когда Тина сильнее сжимает бёдра, прижимаясь к метле, чтобы хоть немного увеличить скорость полёта.

Снитч резко устремляется вверх, и Тина без сомнений летит прямо за ним, пролетая мимо охотников, что передают друг другу квоффл, пролетая кольца. Кажется, что облака вот-вот коснутся мягкими перьями ее лица, но девушка прекрасно знает, что это всего лишь обман зрения, а по правилам школы настолько высоко улетать нельзя. Значит, и мяч скоро должен будет развернуться.

Когда ветер становится яростнее и холоднее, снитч покорно складывает крылья и падает. Просто подчиняется гравитации, устремляясь на землю, но так и не достигает ее, схваченный тонкими замерзшими пальцами.

Когда она снова снижается, игра в самом разгаре, но стоит вскинуть руку с золотой вспышкой вверх, как судья громогласно объявляет счёт.

– Порпентина Голдштейн поймала снитч, счёт Вампусов становится 230, и это ничья! – трибуны все равно взрываются смехом, и даже команда рада, что спустя долгое время кто-то надрал задницы Пакваджи. Пусть и в ничью.

Тина тоже почти рада, совсем не вовремя озноб пробирает ее, и сил хватает на натянутую улыбку действительно счастливым сокомандникам, спуск на землю и поход в раздевалку.

***

Персиваль готов ругаться самыми похабными ругательствами потому, что после матча перед взглядом только и встаёт, что бузинный взгляд Порпентины Голдштейн. Ее от природы бледное как мел лицо, тонкие кисти, сжимающие грубое древко, и, кажется, совсем хилое тельце, обтянутое кожей и прочными пластинами. Но стоит ему нашептать заклинание, как она, демонстрируя выносливость и силу, кажется, такую чуждую для ее тела, подтягиваясь, прыгает на метлу. Эта картинка встаёт перед глазами каждый раз, стоит Персивалю смежить веки. Словно кто-то без его ведома там ее нарисовал в самых ярких и насыщенных цветах, что даже если захочешь, взгляд не оторвёшь.

Он слышит Уорена, что стоит рядом, и что-то говорит о защите от темных искусств, но мыслями совсем не тут. Мыслями он снова и снова добровольно натыкается на ее темный взгляд, который буквально вспарывает ему кожу, от которого просто невозможно оторваться. С тихой усмешкой думает о том, что Порпентина Голдштейн действительно ядовитая взглядом.

– Чего ты улыбаешься, Персиваль? – Уорен озабоченно трёт переносицу. – Ты то, конечно, все сдашь и даже не моргнёшь, а мне как запомнить то непомерно длинное заклинание? – На последней части друг чуть ли не взвывает, вызывая ещё более открытую улыбку у Грейвса.