Девушка хмурилась, и когда отец закрыл глаза, то легла ему на грудь, и заплакала, громко-громко и надрывисто, будто желая, чтобы её услышали.

***

Даже спустя много лет Париж восхитителен, и Алекс не может не замечать этого, когда смотрит на брусчатку под ногами, когда смотрит на эти старые кирпичные домики, когда чувствует аромат булочек и вереска, видит цветущие персики и вишни. Франция не меняется никогда, и именно этим постоянством она приковывает — словно застревает во времени, прячется где-то вне остального мира. Томас и Сара словно маленькие дети — постоянно носятся и улыбаются, кажется, забывая зачем приехали в Париж: здесь в последний раз видели Фриду Локисдоттир буквально вчера, играющей на скрипке у клуба «Septième ciel». Уилльям же наоборот был слишком сосредоточен и занят, чем нереально раздражал всех, и из-за этого даже пару раз получил по лицу от Александры, которая, по каким-то таинственным причинам, вела себя раздражительно в последнее время.

— Что там, Том? — спрашивает Уилл, пока Алекс влюбленными глазами наблюдает за каждым зданием, мимо которого они проходят.

— Если верить этой штуке, то она живет в этом переулке. Тут есть небольшая сцена для уличных музыкантов, а разу за ней есть и подъезд. Навестим её?

— Да, а потом доставим Тору, — буркает Уилльям и смотрит на Алекс, которая явно потерялась где-то в своих мыслях, и идет, смотря уже не на дома, не на небо, не на персики, а куда-то мимо всего.

— Лекси, ты в порядке? — наклоняется Уилльям.

— Что с ней будет после того, как мы доставим её в Асгард?

— Её казнят, — накусывая круассан, говорит Сара, поворачиваясь к Алекс и Уиллу.

Алекс становится не по себе, и она заметно ежится прямо внутри джинсовой куртки Уилла, что он заботливо накинул на неё ещё квартал назад.

Дом, в котором, по идее, должна жить Фрида, старой постройки, и кажется, что он вовсе доисторический. Подъезд темный, с холодным зеленым светом и резными перилами, без лифта и кучей квартир на одной площадке — где-то пять или шесть, не поймешь. Последний, третий этаж, выглядит как большой чердак с низким потолком. Дверь в квартиру обита черной кожей, на которой явные следы царапин — Фрида не первая жительница этой квартиры, и очевидно, что не последняя. Уилл без проблем выламывает дверь, а Томас быстро оббегав всё. Что за ей, убеждается, что она безопасна. Со словами о том, что они будто совершают ограбление, Том открывает дверь настежь, и они все заходят в холодную квартиру с темно-зелеными обоями. В спальне болтаются сиреневые шторки, через открытую форточку в квартиру залетает бабочка.

Сара садится на кровать, надевает очки, заправляет короткие темные локоны за уши, открывает ящик в прикроватной тумбочке и осторожно лезет туда, находя стопку писем.

— Узнаешь? — спрашивает она у Уилла. Тот берет один из конвертов и читает:

— Для Э. Р. От Л. Л. «Никогда не предам тебя». Это письма Локи к Элис. Она и их забрала. Надо бы доставить Стиву, или Тору, или…

— Или оставить между ними, — буркает Томас, пихая брата в бок.

Алекс тихо ходит по квартире и забредает на кухню: хлебница, черная ваза с увядшими белыми тюльпанами, какая-то старая книга, если присмотреться, открытая на форзаце, где обведено «перевод на французский Э. Роджерс», резные черные стулья из прутьев, на которых, наверное, неудобно сидеть. На столе белая кружевная скатерть, испачканная сгущенкой и джемом, которые уже засохли. На книгу тихо и бесшумно, словно пушинка, садится бабочка морфо — лазурная, как Северное море. Старк плюхается на стул и обращает внимание на чернильницу и бумагу — немного потертые, в кофейных и жирных пятнах. Неужели королева такая неряха? Она берет в руки письмо и читает его не без интереса.

— Уилл! Том! Смотрите, что нашла! — восклицает Алекс минут через пять, сложив письмо вдвое в своих руках.

***

— Это всё, что нашли? — хмурится Тор, поглаживая седину своей бороды и вглядываясь в тоненький, как мыльный пузырь, листик бумаги, который разорвется, стоит на него подуть.

— Клянемся, мистер Одинсон! — уверенно тараторит Сара, хотя скрыть ложь ей всегда удается плохо. Томас качает головой:

— Ещё нашли их переписку, — дополняет Максимофф.

— И? — спрашивает король, раздраженно выдыхая.

— Решили оставить это между ними, — девушка поправляет подол платья, теребит юбку в руках, всё, лишь бы не попадать под его тяжелый взгляд.

Тор вздыхает и отмахивается рукой, чтобы гости из Мидгарда удалились в свои покои. Он встает с трона, и хромает до своих покоев, в которых, несмотря на то, что уже далеко за полдень, мирно спит Брунгильда. Он садится за стол, держа письмо прямо перед глазами, и зажигает свечу, приложив к фитилю палец, а после — тянется за очками и чуть склоняется над листом бумаги, уложив его на стол так, чтобы он точно не улетел.

С первых строк Тор видит знакомый почерк — почти такой же. На немного более дрожащий и скачущий, был у Элис, а значит, это письмо писала Фрида. Он уже заинтригован и зол на тех, кого послал на поиски Фриды, и где-то в глубине души надеялся, что она уже просто мертва, и именно по этой причине ему никто её не привел.

«Мой многоуважаемый и родной дядя, царь Асгарда, Бог грома, сын Одина, Тор,

Моё первое детское воспоминание — это то, как я лежу у мамы на руках, смотрю ей в глаза, она поет мне песню, а потом в соседней комнате что-то разбивается, и она тяжело вздыхает, говоря мне «твой дядя — слон». После этого я долго хихикала и хохотала. Тогда я ещё не знала, что всю свою жизнь пройду не по тому пути, о котором мечтаю. Просто потому, что я никогда ничего не роняла, никогда не мерзла, никогда не любила мужчину и никогда не любила корсеты так, как их любила моя сестра. Я хотела быть королевой, и была уверена, что всю жизнь у меня всё пройдет гладко. Но меня никто не принимал просто потому, что я такая, какая есть. Поэтому я спасла свою семью — потому что ты разбил вазу, а мама смеялась над тобой, пока ждала папу, а потом плакала, когда моя сестра чуть не погибла во время рождения.

Я слишком ценила и буду ценить свою семью, чтобы просто взять и забыть о ней. Пусть я и кричала, что у меня её больше нет — я была разрушена тем, что папа не смог спасти маму. Для меня это было шоком, потерей смысла того, что я делала. Но потом, я задумалась… Как сильно мой отец любит мою мать. Задумалась о том, что она погибла потому, что он слишком любил её, хотел приковать к себе, защитить, а она была не против, и в итоге… Именно это погубило её. Его любовь её убило. Мне искренне хочется умереть так же — в любви. Асы, что видели их тогда, говорили мне, что он пел ей ту колыбельную, что моя мама пела мне, а ей её пела её мать. Её мать была парижской скрипачкой, именно поэтому я переехала в Париж — в колыбель их любви, где родилась любовь моих бабушки и дедушки, где укрепилась любовь моих матери и отца.

Я верю в теорию переселения душ. Ты рассказывал, что Один обещал моим родителям, что они вечно будут вместе, и даже после смерти, когда-нибудь, их старые блудные души найдут друг друга в кромешной тьме всех девяти миров. Сегодня, когда я была на улице, я видела детей, совсем маленьких, до жути похожих на маму с папой. Наконец-то они в одном мире, и никаких преград между ними нет. Хотя Брунгильда предрекала, что мама попадет в земной рай, а отец в Вальхаллу. И они никогда не увидятся. Даже после смерти. Я верю в их любовь, в то, что они вместе сейчас, и я живу ради них, живу так, как мне хочется, потому что не хочу, чтобы меня осуждали как моих родителей за то, что они такие, какие есть.

Я познакомилась с одной девушкой — её зовут Лукреция Паркер-Джонс, и её мать и отец знали моих родителей. Вместе мы договорились объездить весь мир в поисках их следов, в поисках людей, что видели их любовь, любовь вопреки всему, любовь, которая никогда не закончится. Моя семья сейчас — это всё, что у меня есть, поэтому, дядя, я прошу тебя, ПОЖАЛУЙСТА, позволь мне увековечить их любовь в книгах, песнях, повестях, фильмах… Они должны жить в моем сердце и сердцах других людей. Должны быть счастливы. И я должна быть счастлива. Ради них. Ради того, чтобы быть живым доказательством того, что они любили друг друга настолько, что родилась я.