Сколько не перевоспитывай — всё равно в душе мидгардка. Радуется мелочам, до боли гостеприимна и добра, отзывчива и не чувствует границ. На ужинах, например, редко молчит и улыбается, чаще просто обсуждает бытовые темы или помогает принимать решения. Подойти и помочь встать упавшему ребенку для неё как вздохнуть — её не сдерживает статус, который обязует ходить с высоко поднятой головой, не смотреть в сторону простого народа и беспристрастно относиться ко всему, что происходит вне дворца. Её заметно раздражал такой контроль. Со временем она на него наплевала. Тор считал, что она поступила правильно. Брунгильда же наоборот.
Возвращаясь с очередных переговоров, Локи не нашел Элис на её обычном месте — в его библиотеке с телескопом. Только кот, дремлющий на кресле, наталкивал на мысль о том, что она тут есть. Усатый везде следовал за ней, и кажется, что он тоже был какой-то частью её прошлого, беззаботного и свободного. Асгард стал для неё золотой клеткой, и Лафейсон уже жалел, что заманил её сюда. Лучшая из женщин, что он знал, заслуживала лучшей участи, нежели жизнь по таким жестоким правилам. Для него она сглаживала все углы и «прелести» асгардских традиций и устоев, а вот он для неё — черт знает. Куда-то уезжал он редко, но это не значит, что девушка не чувствовала себя одиноко. Одиночество — состояние души, а не тела. Это чувство чужеродности, которое никакое золото, никакие яркие платья, вино и книги не сгладят. И, быть может, даже любовь не сгладит.
Первое место, где нужно было искать Элис тогда, когда библиотека пуста — сад. Среди ярких кустов роз, усыпанной белыми, почти прозрачными тюльпанами, землей, она отдыхала от шума и чувствовала умиротворение, спокойствие. Локи в этом саду ещё до свадьбы любил вспоминать об Элис. О том, как мило и тихо она спит, о том, как она дует губы и обижается, о том, как она напевает что-то, пока готовит, о том, как она целует его и как прыгает на спину после долгой разлуки. Это место было полностью посвящено ей, оно пахло ей, ведь где-то неподалеку цвели лимоны. В саду её искать пришлось долго, потому что сам сад огромен. Но там она была. И услышав, как Элис, точно Элис, что-то напевает в одной из отдаленных позолоченных беседок с белыми колоннами, по которым спускались лозы плюща. Он подошел ближе, и увидел Роджерс, что держит в руках гитару и напевает песню Леоны Льюис и смотрит на маленькую девочку с непослушными светло-русыми волосами и яркими веснушками. Локи замер, наблюдая за ними.
— Don’t wanna fall, don’t know where to start it all… I can start by taking it slow.
Её пальцы перебирали струны, завитые светлые волосы лежали на чуть сгорбленной спине и иногда спадали на плечи. Закончив, Элис передала гитару девочке:
— Попробуй. Просто поиграй на струнах. Первая, вторая, третья, третья, вторая первая. Потом пятая, четвертая, шестая и шестая, пятая, четвертая.
Девочка сделала всё так, как сказала Элис. Роджерс улыбнулась, села рядом и погладила её по голове. Малышка подняла голову и улыбнулась ей в ответ, повторив ритм вдвое быстрее. Подняв голову, принцесса увидела принца, и сложив руки на коленях, заметно погрустнела.
— Ваше Высочество, всё хорошо?
— Да… — ответила Элис, — У тебя хорошо получается. Потренируйся до завтра.
— Но у меня нет гитары…
— Возьми себе мою.
— Можно? — удивилась малышка.
— Конечно можно, — широко улыбается Элис, гладя девочку по голове. Она быстро забирает инструмент, обнимает Роджерс и убегает, держа гитару за гриф над землей.
Не оборачиваясь и не смотря в глаза Локи, Элис идет ему навстречу, держа спину ровно, подбородок выше, чем обычно, и изящно сложив руки, как балерина, прикрывая одной ладонью другую.
Принц подает ей руку, и расковавшись, Элис берет его за руку.
— Не осуждай меня за это, — Элис опустила голову.
— Что это за девочка? — осторожно спрашивает Лафейсон, пытаясь заглянуть ей в глаза. Она поднимает голову и тихо говорит:
— Дочь одной из моих горничных. Осмелься меня за это осуждать. У неё огромный потенциал, она прекрасно поет и…
— Я тебя не ругаю, — сказал Локи, накрывая её предплечье своей рукой, — Но дело в том, что есть много знатных людей, у которых есть такие же дети, которых можно так же обучать чему-нибудь, если горишь желанием. Можешь спросить у них про книги, которые можно перевести на английский, например. Почему бы не попробовать так?
— Они избалованные, — буркнула Элис, — Воспитанные, но избалованные. И если им захочется, они найдут нормального учителя. И научатся этому за неделю. У них все возможности, а у неё их нет. Мне закрывать на это глаза?
— Нет, — бросил Локи, понимая, что если ответит что-то другое, то это непременно приведет к ссоре. Элис была в чем-то права, пусть это и противоречило асгардским устоям. Но, надо признать, мало кто был бы против, если бы что-то изменилось в лучшую сторону. Мидгард должен быть примером для Асгарда, а Асгард для Мидгарда, но до тех пор, пока Роджерс не вышла замуж за Локи, это работало только в одну сторону.
— Как прошли переговоры? — спрашивает принцесса, поправляя волосы.
— Устал, — усмехнулся Локи, — Кстати, переговоры как раз об этом и были.
— О том, что нужно немного распустить средневековый строй?
— Он не средневековый.
Она рыкнула ему в ответ и взяла под руку, обиженно смотря вперед, то опуская глаза, то поднимая их к небу, краски которого темнели и сгущались. Предвещалась дождливая ночь, а значит, спать они сегодня будут особенно крепко и сладко.
— Так что было на переговорах?
— Речь зашла о том, что Асгард старомоден. И нам не помешало бы немного осовремениться. А знаешь, почему об этом зашла речь?
— Почему?
— Потому что тут появилась ты. Ты ведешь себя, как любая современная принцесса, и требования теперь предъявляешь ты. И историю тоже пишешь ты. И всё изменить можешь тоже только ты.
— Ну, не только я, — улыбнулась Элис, — Мы. Мне нравится слово «мы». Мы можем всё изменить. Только мы.
— Да… Мы.
— Так прекратишь сдерживать мои педагогические зачатки?
— Не прекращу. Ты должна отдыхать и иногда подписывать бумаги. И делать то, что приносит тебе удовольствие.
— И со временем ссохнуться, как говорит Брунгильда, — усмехнулась Элис и тут же загрустила. Локи прижал её к себе.
Брунгильда явно не была счастлива самому факту существования Роджерс, ведь она может позволить себе вольничать, может контролировать свое опьянение, может без проблем связываться с родными, может позволить себе всё что угодно, и родить ребенка в том числе. Причин для ненависти было много, и чаще всего, не на публике, всё выливалось наружу. Пару раз она доводила Элис до слез. Один раз они дрались, но их быстро разняли. Брунгильда не была ангелом, как на первый взгляд казалось, но и дьяволом её тоже не назовешь. Спустя тысячи лет найти настоящее место под солнцем, и в итоге опять заиметь конкуренцию никакой потерявшийся в себе не хочет.
Покои Элис и Локи находились на втором этаже, в левом крыле дворца, к ним вела золотая закругленная лестница и два коридора — один с окнами, другой с факелами, и покои находились в самом конце второго коридора. Вид, что открывался с балкона, был завораживающий — золотые макушки домов блестели в лучах рассвета, что щекотали лицо через витражные двери и окна во всю стену. Комната была широкая, просторная, на полу лежал пушистый ковер, под потолком висел янтарь, что утром наполнялся солнечным светом, который держался до ночи, и благодаря нему в покоях никогда не было темно. Локи говорил, что этот зачарованный янтарь похож на чьи-то слезы, что в судный день обрушатся на него и Элис и проткнут их насквозь. Тогда девушке становилось не по себе.
В правом крыле, которое зеркально повторяло левое, располагались покои Тора и Брунгильды. В них Элис не была, но исходя из того, что она слышала, они такие же. Только вместо янтаря — стекло, пушистого ковра нет, но зато кровать больше в разы. Оттуда редко доносились звуки скандалов, но почти каждую ночь — плач и истерики, которые связаны с тем, что с рождением наследника Элис может обогнать Брунгильду. Сама девушка ужасно корила себя за то, что из-за неё кто-то страдает, но в таких случаях Локи стоило только напомнить ей, что винить себя в том, что тот, кто она есть — глупо и несуразно. Но в то же время, сам принц любил напомнить ей, что теперь она должна быть дальше от той мидгардки, какой была до коронации и свадьбы. Но если задуматься, та мидгардка — именно та, кем она является на самом деле. И даже если это скрывать, то всё равно рано или поздно это вырвется наружу.
