— Ты выглядишь усталой, агачи.

— Я просто не выспалась, — ответила она.

Моя любимица сидела под саманом, и от падающей тени лицо ее казалось пестрым. Но я все равно заметил синеватые полукружья у нее под глазами. Прошло уже несколько недель после той волшебной ночи, и до нее конечно же доносились слухи о любви принца. По углам шептались, что Шах-Джахан потерял покой, бродит по дворцу, словно призрак, и нигде не может найти утешения. Однако за все это время она не получила от него ни весточки — хотя все ждала и ждала, и таяла прямо на глазах.

На коленях моей хозяйки лежала раскрытая книга, но я что-то не видел, чтобы она переворачивала страницы.

— Когда я сплю, мне снится, что я бодрствую, а наяву я хожу как во сне… Я представляю, как меня снова касается его рука, как он смотрит на меня, как что-то говорит мне… Это было наяву, Иса? Было или не было?

— Да, агачи, было. И я там был.

Вся работа по дому была переделана, я выполнил все поручения и, признаться, устал. Прежде семья жила в крепости, и дом был куда меньше, чем теперь. Когда Гияз Бек поступил на службу к Акбару, они переехали сюда. Здесь было слишком много комнат, да еще громадный сад в придачу. По виду не отличишь от дворцового, но в нашем фонтане (хорошо хоть единственном) не было воды: одна лишь пыль, а в ней засохшие листья. Фонтан строил архитектор, в чем-то не угодивший Джахангиру. Говорят, он был богатым человеком, но в одну ночь лишился всех привилегий. Незавидная ему выпала доля…

— Увижу ли я его еще хоть раз, Иса?

— Конечно! — Это было единственное утешение, которое я мог предложить.

«Если такова твоя карма» — хотелось добавить мне, но язык не повернулся. Слово карма я предпочитал ее мусульманскому кисмет, удача. Карма подразумевает сложные узоры Вселенной, движение сил, недоступных нашему пониманию, но сейчас не время вступать в дискуссию.

— Хочешь, агачи, я развеселю тебя, покажу волшебство?

— Знаю я твое волшебство — дешевые фокусы!

— А в деревнях верили, что происходит необычное. Все зависит от веры, агачи. Как бы жил бог, если бы мы в него не верили?

По ее губам пробежала улыбка.

— Ну что ж, сотвори волшебство. Перенеси сюда… Шах-Джахана. Прямо сейчас, в этот сад… Ну же, Иса! Я прошу у великого чародея ничтожной малости…

— Ох, ты права, агачи. Я могу показывать только дешевые фокусы. Если б бадмаш, что выкрал меня из родительского дома, на что-то годился, я бы сейчас соткал Шах-Джахана из воздуха.

Она поглядела на меня с сочувствием:

— Ты совсем не помнишь своей семьи?

В доме раздался вопль, и я не успел ответить. Голос был женский, высокий, пронзительный, он все еще резал уши, даже когда вопль прервался.

Мы со всех ног бросились наверх, сталкиваясь с другими слугами и домочадцами.

Кого-то убили? Кто-то умер?

Вместо покойника перед нами предстала Мехрун-Нисса, с гневным видом ходившая по комнате из угла в угол. Муж Мехрун-Ниссы, храбрый полководец Шер Афган, сидел на тахте и увещевал ее, безуспешно пытаясь погасить вспышку ярости. Ладилли испуганно жалась к отцу.

— И все это вместо благодарности? — снова вскричала Мехрун-Нисса, ни к кому не обращаясь.

— Но это очень высокая должность, дорогая, — возразил Шер Афган.

— Высокая?! — Рука Мехрун-Ниссы, взметнувшись, указала на слуг, толпившихся у двери. — Давай продолжай! Скажи им, где тебя ожидает столь завидная должность. Пусть знают, какую неслыханную щедрость проявил правитель. И это за все, что я сделала! — Помолчав, она злобно выпалила: — Нет, вы только подумайте, Бенгалия! Это же за тысячу косов отсюда!

— Но я должен принять это назначение. Бенгалия — богатая земля, а диван[18] — должность очень важная. Мы прощены, и мое назначение подтверждает это!

Разгневанная женщина ни секунды не медлила с ответом:

— Вот если бы он дал тебе должность здесь, например назначил бы мир-саманом[19]… или еще кем-нибудь… А вы идите отсюда! — махнула она слугам.

То, что я услышал, отчасти подтвердило слухи, витавшие ранее. Джахангир питал влечение к нашей хозяйке. Его и в ту недавнюю ночь поразила страсть. Но теперь… не жалеет ли он об этом? Поистине, приглашение на мина-базар оказалось исключительно важным для всей семьи!

Когда Мехрун-Нисса снова повернулась к мужу, ее губы сложились в улыбку, на щеках заиграли ямочки.

Она прошла по комнате, слегка коснулась губами лба Шер Афгана, затем клюнула Ладилли в щеку — на лице девочки остался красноватый след.

— Прости, что я так рассердилась. Но это оттого, что я переживаю за свое дело!

Мехрун-Нисса картинно вздохнула. Всем было известно о ее занятии — она расписывала ткани для обитательниц гаремов, и не только расписывала, но и придумывала рисунки для изготовления набивных тканей — цветы, плоды, геометрические фигуры, и, надо сказать, получалось у нее совсем не плохо.

— Ох, что сделано, то сделано… И я очень горжусь тобой, дорогой. Конечно, мы должны ехать!

За день до отбытия Шер Афгана, Мехрун-Ниссы и Ладилли в Бенгалию наш дом посетил сам Джахангир.

Не так-то просто принять у себя правителя. И недешево, конечно. В соответствии с обычаем высокому гостю принято было подносить богатые дары. Золото и алмазы, лошади и невольники — иное даже не рассматривалось. Это налагало непосильное бремя на хозяев, и я подозреваю, что наш падишах иногда заявлялся к кому-нибудь, чтобы позабавиться. Он мог отказаться от подарков, мог взять какую-нибудь безделицу, а мог и разорить неугодных ему вельмож своим посещением.

В день визита меня поставили сторожить приготовленные дары. Женщины выложили на ковер все свои ожерелья, серьги, браслеты — и теперь в самом центре высилась переливающаяся груда. (Странно было видеть моих хозяек без украшений — они напоминали ощипанных пав.) Отдельно стояли золотые и серебряные блюда и кубки, хрустальные чаши; правителю решили преподнести даже фарфоровую вазу из далекого Китая, редкостью и ценностью превосходившую все прочее.

Гияз Бек был из тех, кто хорошо понимал Джахангира, поэтому его личный подарок был простым, но с изюминкой. У моряка-фиринги, пьяного великана, он приобрел длинную медную трубку с небольшими стеклянными дисками, вставленными с обоих концов. Я не понимал, каково ее назначение, пока в комнату не вошла Арджуманд. Взяв трубку в руки, она повертела ее, затем приставила к глазам по очереди оба конца, целясь в меня, как из джезайля.

— Что это такое, агачи?

— Не знаю, как эта штуковина называется, но она уменьшает и увеличивает вещи. Если посмотреть в нее с одной стороны, все становится крошечным, а когда я заглянула с другой, ты стал огромным! Вот, сам взгляни.

Протянув мне вещицу, она отошла в дальний конец комнаты, поднялась на кончики пальцев и завертелась. В трубке она казалась маленькой-маленькой, совсем как куколка. От восторга я даже дышать перестал.

— Что ты за дурачок, Иса. Посмотри и с другого конца!

— Не хочу, агачи, мне и этого достаточно. — Я нехотя положил трубку на ковер. — Вот это и есть самое настоящее волшебство, даже мой хозяин Лекрадж не мог сотворить такое! Впрочем, он никудышный волшебник…

— Скажи, Иса, а ты бы хотел когда-нибудь отомстить ему за то, что он сотворил с тобой?

— Нет. Он и так достаточно страдал.

— Ты добрый, Иса. — На миг лицо девушки омрачилось. — Но… здесь для доброты почти нет места.

Странно было слышать он нее такое. Мою хозяйку обожала вся семья, она была любима даже больше, чем Ладилли. Я ждал, что она пояснит, что имела в виду, но объяснений не последовало.

— Меня за тобой послала тетушка, — сказала она.