– Осталось, – обреченно пробормотал Мишка.

– Вот и расскажи. Времени у нас много. Я послушаю.

Мишка, превозмогая себя, собрался. Мысли постепенно появлялись и выстраивались в ряд. Вот только ничего вразумительного в этом ряду никак не хотелось появляться.

– Не волнуйся ты так, – усмехнулся особист, – просто расскажи и все.

Мишка вздохнул и постарался поймать разбегающиеся мысли.

– Детство и юность прошли в Новосибирске, отца не помню, мать тоже смутно, жил у дяди.

– Чем занимался дядя?

– Почему занимался?

– Ну, занимается, – поправился особист.

– Он… Партийный работник.

– Пусть так. Кем работал до войны ты? И на какой работе можно отрастить такой животик?

– Я работал…Это…Как его…, – Мишка замялся, но единственное дело, что он умел, так это набирать тексты на компьютере. – Я набирал.

– Что набирал?

– Тексты. Печатал. Там же, где дядя работал.

– Так ты специалист печатной машинки, ясно, – улыбнулся чему-то особист и закурил новую папиросу.

– В какой-то мере. Да.

– Что ж, на такой работе, наверно, можно животик отрастить, раз дядя партработник. Кулемин, слышал? Оформи, – крикнул в сторону входа лейтенант. – А вот как ты оказался в Минске?

– В командировке, – уже почти придя в себя, ответил Мишка. – Вот только забухал я и даже счет дням потерял, а тут война.

В это время один из бойцов НКВД внёс печатную машинку и поставил на стол перед Мишкой.

– Покажи, на что способен.

Мишка взглянул на клавиатуру. Раскладка ничем не отличается от компьютерной. Вот только усилий придётся приложить больше при нажатии кнопок. Повезло ещё, что бумага заправлена, а то трясущимися руками и не сумел бы её вложить. Да и вообще смог бы вставить лист? Это вопрос.

– А что набирать?

– Чудно говоришь. Набирают текст в типографии, а на машинке печатают, – задумчиво произнёс лейтенант, разглядывая Мишку сквозь клубы сизого дыма. – Печатай. Я, Пананин Михаил Ильич, готов добровольно сотрудничать с органами госбезопасности и по возможности докладывать обо всём, что творится и происходит в части, докладывать обо всех, кто не разделяет политику партии и государства. Напечатал? Вытаскивай лист, расписывайся и поставь сегодняшнюю дату.

Мокрый Мишка, поражаясь самому себе, не отстал от лейтенанта и успел напечатать текст полностью. Дрожащей рукой вытянул лист и расписался.

– Ладно, Пананин, свободен. Пока.

Мишка вышел из палатки и побрел к кухне. Вытирая рукавом лоб, время от времени оглядывался, словно не веря, что вышел из палатки особиста живым и даже не битым.

«Странно. За мной никто не следит. Поверили, что ли? Странно. Весь инет пестрит о фанатиках, которые арестовывали и расстреливали без суда и следствия. А это какой-то неправильный гебист. Просто поговорил и отпустил. А ведь телевидение, интернет, книги твердят везде, что НКВД расстреливали всех, кто оказался на подозрении. Странно, очень странно».

– Пананин! Ко мне! – старшина с красными глазами, и злым выражением лица, стоял возле запряженной повозки, на которой выстроились контейнеры для перевозки пищи. – Значит так, красноармеец Пананин. Вот тебе кобылка, повозка, девять контейнеров с кашей, четыре ящика с консервами и две коробки с хлебом. Задача простая. Доставить в штаб полка продукты питания. Задача понятна?

– Я не умею, коняшку боюсь… – вдруг срывающимся голосом проблеял Мишка. – Я потеряюсь. Не знаю куда ехать.

– Отставить! Твою мать через коромысло в дышло, Пананин! Это приказ! За невыполнение или отказ от выполнения приказа, по законам военного времени, полагается расстрел. Мне некого больше послать. Почти всех забрали на передовую. Остались ты, Терехин и еще три бойца. Терехин! Тудыть – растудыть! Покажи, расскажи Пананину как управляться с повозкой и кобылой. Заодно объяснишь, как добраться до штаба полка.

Терехин, этакая глыба, а не человек, задумчиво посмотрел на Мишку, на повозку, закинул широкую ладонь за голову и с силой почесал затылок.

– Слухай, – спустя пару минут заговорил Терехин и начал неторопливый рассказ.

Через двадцать минут вспотевший Мишка, вцепившись в вожжи, правил кобылку по пыльной дороге вдоль небольшого леса. Клял матом все на свете и особенно ту самую блондинку Виолетту, которая изменила в корне всю его жизнь. Воспоминания выдавливали слезы, душили, даже дышать становилось трудно. Теперь его прошлое осталось в будущем, а будущее в прошлом. Все чаще хотелось бросить все и сбежать куда глаза глядят, но, вспомнив особиста и рассказы из книг о войне, его сразу бросало в жар и отбивало охоту бежать. Он уже пытался вспомнить что-нибудь из истории войны, какие-нибудь события, факты, но в голове лишь возникали бравые герои книг про «попаданцев», на память перечисляющие тактико-технические характеристики всего имеющегося в мире оружия, владеющих всеми видами боевых единоборств, умеющими управляться ножом против винтовок, пулеметов и танков. Мишка ничего этого не умел. Получается, книги оказались бесполезны в прошлом. Не то он читал, выходит. Или акценты не там расставлял. Так что до героев романов ему никогда не дорасти.

С трудом проехав сквозь встречный поток беженцев, Мишка свернул на пустую проселочную дорогу через лесок.

Выстрел прозвучал неожиданно. Пуля свистнула над головой. Мишка бросил вожжи и скатился с повозки на пыльную дорогу.

– Так то же, клоун, которого в хозчасть отправили! – крикнул кто-то и вышел из кустов, не опуская винтовки. – Выходи, клоун! Ты почему не отозвался, когда тебя окликали? Уснул что ли?

Мишка с перепачканной пылью физиономией стоял на карачках и шумно дышал.

– Свищ, твой выстрел его чуть на тот свет не отправил, – крикнул, подходящий к повозке красноармеец себе за спину.

Оттуда последовал ответ.

– Так я над головой стрелял.

– Ему и этого могло хватить. Вишь рот раскрывает, словно рыба на суше. Как бы инфакт не случился.

– Сам ты инфакт, – засмеялся второй боец, показываясь из соседних кустов. – Инфаркт. Во как звучит!

– Дык, я так и сказал, инфакт, – пожал плечами первый красноармеец и присел рядом с Пананиным. – Помочь?

Мишка постепенно пришел в себя, в нем закипала злость.

– Хрен вам, а не жрачки, – сказал он, словно выплюнул слова.

– Слышь, Свищ, может нам его того? В расход? А то смотри злой какой. Того гляди кидаться на нас начнет, перекусает и помрем мы мучительной смертью от бешенства.

– Да пошли вы…

Мишка вкатился обратно в повозку и дернул вожжи.

– Кобылка у него правильная, даже не дернулась от выстрела, только ухами повела немного. Она своих знает, и не спит на ходу, в отличие от своего возчика.

Бойцы заржали, сгибаясь от смеха пополам. Красный, злой, грязный, еще более вспотевший Мишка, гнал повозку к штабу полка.

Штаб полка располагался в небольшой деревеньке со странным названием Сопли. Две улочки с десятком домов вдоль. Кобылка медленно потянула повозку к бревенчатому двухэтажному зданию.

У самого входа часовой направил на него винтовку.

– Стой! Стрелять буду!

«Чего они все в меня целятся? Достали. Наберут идиотов в армию».

– Чувырла, ты вон лучше кашу забирай, а не строй из себя отважного героя.

– Какой ещё чувырла? – опешил боец.

– Такой, – ответил Мишка и увидел красноармейца, который рассматривал содержимое повозки.

– Для штаба выделяй, – требовательно произнес боец и полез доставать сам.

– Руки убери.

– Чего?

– Руки убери. Не ты ложил, не тебе трогать.

– Ты кто такой?

– Это ты кто такой?

– Отставить! Мешков, что тут происходит?

– Товарищ капитан, я хотел продовольствие забрать для штаба, а он не дает.

– В чем дело, боец?

– Ни в чем, – ответил Мишка, даже не стараясь изобразить строевую стойку. – Выдам, получит, и нечего совать нос в чужие котелки.

Капитан с интересом и изумлением посмотрел на Пананина.

– Ну-ну, выдавай, и умыться бы вам не мешало, товарищ красноармеец,– буркнул он и ушел по своим делам.