Увидев, как гость зажмурился, Валера еще раз хохотнул, принял у него стакан и налил в него еще.

– Что, в райцентре таким не угощают?

– У-ух! – Володаров похлопал себя по макушке. – Что это?!

– Мой, родненький, на ореховых перепоночках. Ты это, давай закусывай. А не то помрешь, как наш прошлый участковый, – в этот раз Молчан открыто рассмеялся. Его смех был глубоким, присвистывающим и жутко заразительным. Таким, каким обычно могут смеяться только толстяки.

Володаров поспешно закусил адское зелье соленым помидором. Не помогло. Привкус химии никуда не делся, а рассол только эффектно его подчеркнул.

– Нет, это не дело, Валерий… как вас по отчеству?

– Просто Валера.

– Травить участковых – плохо, Валера. Это уголовная статья, между прочим.

– Ай! – Молчан махнул рукой. – Для сугреву – святое дело. Чай не мальчик, переживешь. Так и какими же судьбами тебя в наш Усть-Пердюйск занесло, участковый?

– Как это, какими? – удивился вопросу Володаров. – Работать у вас теперь буду, порядок охранять.

– Порядок охранять? – на этот раз удивился Молчан. – Дык чего его охранять, когда никакого порядка в Каменке отродясь не было?

– Ну, вот и наведу. И вообще, откуда такие вопросы? Вам же должны были позвонить, поставить в известность, что я приеду.

– Позвонить… – Молчан фыркнул так, будто Володаров сказал какую-то детскую глупость. – Телефонную линию еще четыре года назад грозой повалило.

– Так что ж вы так и сидите без телефона?

– Так и сидим.

– Ну, тогда письмо. Почта же у вас ходит?

– Почта у нас не ходит. Она ездит. На велосипеде, – Молчан выпил еще и жадно вгрызся в помидор. Тонкая струйка сока брызнула из его рта и оставила на грязном столе новый след. – Но от этого ни холодно, ни жарко. Из Шпака почтальон как из гомна пуля.

– Выходит, о моем приезде вас не уведомляли?

– Нет. Скажу больше, я бы удивился, если бы уведомили. Я и сейчас удивлен. На кой кому-то сдался участковый в Каменке? Тут людей то уже почти не осталось.

Володаров хотел было ответить на этот вопрос, рассказать печальные подробности своего назначения, но к собственному удивлению обнаружил, что не может их вспомнить. Будто вместо памяти о событии остался только краткий пересказ, замутненный алкоголем. Не сама картинка, а грубый эскиз, набросок.

– Крепкая у вас, Валера, самогонка, – промямлил Володаров, чувствуя, как по телу разливается тепло.

– Что есть, то есть. Градусов шестьдесят, не меньше. Что, пробрало?

– Ага…

– Ну, ничего. Тебе полезно нервы расслабить. Весь день в тумане проболтаться, это не шутки.

– Да что вы все с этим туманом заладили? Местное суеверие или что?

Молчан многозначительно посмотрел на Володарова, затем достал из нагрудного кармана старой рубашки самокрутку и закурил. Кухня тут же наполнилась едким дымом. Запах Володарову был до боли знаком – дешевый табак, но в нем присутствовала какая-то посторонняя нотка.

– Нет, Геннадий Павлович, не суеверие. Суеверие, это неверное толкование правил. В Каменке народ жизнью научен и правила эти на зубок знает.

– Какие правила? – дым самокрутки, солоноватый запах рассола и самогонка, дурманили голову, а тепло кухни наливало веки свинцом.

– Такие, без которых в здешних местах только горя хлебнешь. И первое правило – в туман сиди дома, целее будешь.

Последние слова Молчан произнес с особенным нажимом.

– Какая ерунда, – заявил Володаров, потянувшись к несуществующей пачке папирос в кармане ветровки. Вовремя опомнившись, он, стараясь не подать виду, сделал странный жест рукой, перенаправляя ее в сторону бутылки с самогоном. – Суеверие в чистом виде. Или вы хотите сказать, что в здешних туманах дикие звери ходят?

– Не звери, – поправил его Молчан, а после добавил, – Но и не люди.

– Точно суеверие, – Володаров выпил, вздрогнул, зажмурившись, и спешно закусил. – Никто в вашем тумане не бродит. Нечего его бояться. И я тому живое доказательство. С самого утра в нем ходил, но все равно целехонек. Разве что ботинок потерял.

– И что, ничего странного не видел за весь день? – заметив, как гость косится на самокрутку, Молчан извлек из кармана еще одну и протянул ее Володарову. Тот, по всей видимости совсем захмелев, без задней мысли принял ее и закурив жадно втянул дым.

– Видел странное. Не без этого. Знак у вас дорожный посреди поля стоит. Такой, треугольный, с детьми.

– А, это… Это ерунда. Его наши сами там поставили, чтоб зимой, когда снегом все засыплет, дорогу от электрички искать легче было. Сперва хотели просто палку какую воткнуть, с тряпкой. А потом Шпак приволок знак дорожный. Украл где-то зараза, а сам сказал, что нашел. Вот и приспособили.

– И что же, хозяева поля не против?

– Баба Зина? Нет, конечно. Она на том поле уже лет сто как не работала. С тех пор как муж ее, Толька, помер, она там коров пасет. Ей от знака никакой разницы. Вроде как даже удобство есть. Она к нему скотину привязывает, чтоб не разбредалась.

– Ну, тогда и странностей в тумане вашем тоже никаких не было, – язык Володарова под давлением алкоголя начинал заплетаться, так что слова выходили нечетко. – Надо только будет не забыть завтра вернуться на поле и ботинок свой найти. Жалко, совсем новый был. Почти.

– Найдем твой ботинок, Геннадий Павлович. Дело житейское. Ты мне лучше скажи, как ты к селу умудрился выйти? Да еще и к моему дому. Чай пол Каменки крюком обогнул.

– А, так это мне дед глухой дорогу показал.

– Какой такой дед? – удивился Молчан, ведь он точно знал, что ни один здравомыслящий житель Каменки в туман на поля не попрется.

– Ну, такой… Волосы – во! Борода – во! – не в силах поймать разбежавшиеся по углам мозга слова, Володаров показывал на себе, активно жестикулируя руками. – Сам горбатый, нос крючком. Сидел на пеньке и кряхтел тихонько.

Услышав знакомое описание, Молчан заметно напрягся.

– А одет во что дед был, не вспомнишь?

– Дед одет. Одет дед, – Володарову понравилась игра слов, и он глупо улыбнулся. – Помню, во что дед был одед. Хах. Мешок – не мешок. Тряпье какое-то старое.

– Везучий ты человек, Геннадий Павлович.

– Это почему это?

– Потому, что не живет в Каменке глухих и волосатых.

– Совсем?

– Совсем.

– Тогда кто же это был?

– Лучше не знать, – пожал плечами Молчан. – Но ботинок свой ты уже вряд ли найдешь.

– Думаете, тот дед спер?

– Думаю, что ты нашего местного лесовика повстречал. Еще думаю, что он в хорошем настроении был, раз дорогу показал. Обычно он только вредить горазд. Завел бы тебя в лес, и поди потом сыщи участкового.

– Да ну, что вы такое говорите? Какой еще лесовик? Сказки какие-то, – Володаров фыркнул, потянулся к бутылке, но вовремя себя остановил. На сегодня и так достаточно приключений. Не хватало еще завтра весь день болеть.

– Может кому лесовик и сказки, а в Каменке это обычное дело. Особенно в пустой день. Лесовик еще не самый вредный, на кого можно в тумане наткнуться. Вон, у Никитина в восемьдесят девятом жена на карьере купалась, когда туман налетел. Так ее к вечеру на погосте нашли. Вся мертвая была, и выпотрошенная. Будто зверь какой дикий ее поел.

– Да ладно? – Володаров приподнялся на табурете.

– Ага. Живот вспорот, а требуха по могилкам соседним развешена. Жуткое зрелище.

– И что же, поймали его?

– Кого? – не понял Молчан.

– Ну, убийцу жены.

– Дык, а кого ловить? Говорю же, нечистая сила ее умертвила. Злые духи в тумане.

– Значит никто даже не искал? А вы мужа ее, Никитина этого, спрашивали? Может это он ее…

– Та не. Он не мог. Хороший мужик, я ведь знаю. Он ее даже пальцем никогда не трогал. Бывало, напьются, поорут друг на дружку, чтоб пар выпустить, и мирятся потом. Но это другое, житейское.

– Ну, вот вам и суеверия. Напился ваш Никитин, с женой поссорился, а она от него в карьер сбежала. Он ее там со злости пришиб, и чтоб всех запутать на кладбище притащил.