– Вот, понимаешь, Коля, хоть части Красной армии и войска ОГПУ наносят ощутимые удары по бандам басмачей, а они всё множатся и множатся! Как ты думаешь, за счёт чего это происходит? – вопрошал Воротынский.

– Конечно, за счёт поддержки внешними силами! Иначе так долго это не продолжалось бы! – в тон ему высокопарно отвечал Мастаков.

– При этом смело могу отметить, что особенно стараются помочь и насадить старый режим правящие круги Турции, Афганистана и Китая, правильно? – клеймил позором соседние страны Владимир Денисович.

– И не только они одни! А Англия и Франция? Ведь они поставляют главарям басмачества оружие, боеприпасы, военное снаряжение и деньги. Да и инструкторов военной подготовки и разведывательного дела мы захватывали несколько раз, – аргументированно добавлял Николай.

– Ну а внутри – баи, беки, вожди племён, влиятельные религиозные деятели тоже подбивают весь народ. Они лишились своего господствующего положения и открыто выступают против советской власти. Кроме того, они поднимают бывших своих подданных на сопротивление и поддержку басмачества, – заключил политбеседу Воротынский.

В другой раз они обсуждали природу и условия жизни в песках и горах.

– Не знаю, как ты, а вот я точно не стал бы жить там. Летом такое пекло, что мозги все расплавляются и закипают. То ли дело у нас, в умеренном климате! – рассуждал Владимир Денисович.

– Да уж, когда жара, то спасу нет. У них хорошо, когда весна: дожди прольют, всё цветет и пахнет. Только не дай бог очутиться в это время на болотах – враз подхватишь какую-нибудь хворобу! – дополнил Николай мнение начштаба.

– Зато в долинах рек какие оазисы, какие фрукты и овощи! Сказка! У нас такие никогда не вырастут, разве только в теплицах или парниках, – критически оценил Воротынский обсуждение климатических особенностей Туркестана.

– Ну, это вы зря так, Владимир Денисович! Вы, наверное, не в лучшее время бывали в тех краях или слишком были заняты штабной работой, – продолжил начатую тему Николай, – а мне пришлось потаскаться в разное время: и плутал, и в окружение попадал, и вплавь уходил… Всё было…

Помолчав некоторое время, Мастаков стал вслух вспоминать не только оазисы под Чарджоу, где росли густые ароматные виноградники, помогавшие ему в своё время прятаться в тылу неприятеля, но и зелёные долины Хорезмского оазиса.

– А какие там сочные и вкусные дыни росли! – не переставал восхищаться Николай…

– Ты, Коля, лучше вспомни, какие дикие паводки там бывают! Мы несколько раз попадали в такие ситуации при таянии снегов и проливных дождях. Сколько народа и продовольствия тогда угробили! Страх! Это тоже нельзя забывать, – с критической оценкой поддержал соседа по палате начштаба.

– Если уж про страх говорить, то вот настоящий страх – это когда верблюжьи колючки – янтас – распорют штанины и исколют всю задницу! Или попадёшь на гигантские злаки – эриантус, – поведал свою осведомлённость Мастаков.

– А чем тебе злаки не угодили? – спросил начштаба.

– Да в них трудно прятаться. Даже ходить тяжело. Стволы толстые, широкие, часто растут. Чтобы пройти, надо их сломать, а это дополнительный шум. И сразу же засветишься! – пояснил разведчик.

Они много и часто спорили, убеждали друг друга, но все их доводы однажды рассыпались, как хрупкая стеклянная ваза, упавшая на пол…

Однажды Мастаков пошёл на процедуры. Медсестра Вера сделала ему укол, от которого ему стало плохо. Николай потерял сознание и завалился на пол. Верочка бегала вокруг него, причитая: «Ну миленький, ну Колюнечка! Ну поднимись, ну прошу тебя. Ну хочешь я всё сделаю для тебя, только очнись? Ну не помирай же ты, ради бога!»

Постепенно Коля вышел из критического состояния, но старался не подавать вида, что всё слышит и всё осознаёт. Он замер, как когда-то в бою в разведке перед налётом или наступлением. До него постепенно доходила суть сказанных медсестрой слов, а она продолжала: «Ну вот, появился один красивый толковый парень, в которого влюбилась, а теперь вот угробила его! Эх, не везёт мне, что за чертовщина! Что же делать? Надо срочно бежать за Истоминым, может, он выведет его из комы».

Смахнув слезу, Верочка быстро выбежала из процедурной, но доктор Истомин в это время находился в другом корпусе и не мог ей помочь. В расстроенных чувствах она вернулась в процедурную, где на полу в том же положении лежал и тихо посапывал Мастаков. Она присела перед ним, наклонилась и попыталась сделать искусственное дыхание…

Он обнял её, сильно прижал и поцеловал. Сколько это явление длилось, неизвестно… Всё произошло так стремительно и спонтанно, что они сами даже ничего не поняли…

– Так, больной, что это вы здесь разлеглись прямо на полу? – спросила медсестра.

– Мне было очень плохо, и я потерял сознание, – краснея, пролепетал Коля.

– А сейчас вам лучше стало? – не унималась строгая работница госпиталя.

– Да, я, кажется, пришёл в себя и мне уже лучше, но пока ещё не совсем, – соврал Николай.

– Но это нехорошо, что вы разлеглись на полу! Вы так простудитесь! – продолжала Верочка.

– Да, я знаю. Сейчас я попробую встать. Ну вот, кажется, получилось, – уже чуть бодрее отвечал Мастаков.

– Тогда возвращайтесь в палату, – приказала Вера.

– Как скажете, вы же тут начальник! – почти шёпотом произнёс Николай.

– Да какой я начальник? Вот довела вас, Николай Степанович, до потери сознания! Слава богу, что всё закончилось благополучно и вы живы-здоровы!..

Немного помолчав, она продолжила:

– А целуетесь вы прекрасно! Хоть и были без сознания. Спасибо, вам!

– И вам спасибо! Я давно не целовался! А так приятно! – смущаясь произнёс Николай…

Вернулся он в палату окрылённый и взволнованный; щёки слегка горели, а глаза сияли новым светом – светом жизни, на что Воротынский сразу же поставил обоснованный диагноз.

– Ну что, нацеловался с Верочкой? – в упор спросил он.

– Откуда вы знаете? – недоверчиво ответил Николай.

– Да неоткуда; разведка донесла! Ты посмотри на свою физиономию в зеркало, и сразу же станет всё ясно! Светишься, как майская рожица в солнечный день! Я рад за тебя, Коленька! – заключил Владимир Денисович.

Да и сам Николай немного пересмотрел своё поведение, стал более доброжелательным и менее желчным, чем ранее. Он понял, что ещё не всё потеряно. Что, может быть, можно ещё пожить в полную силу!

И ещё минуло несколько дней. За это время Николай несколько раз беседовал с Верочкой. Она действительно была интересной и увлекающейся натурой: мечтала поступить в мединститут, так как считала среднее медицинское образование только лишь промежуточным этапом; хотела заниматься наукой и создать что-нибудь новое прогрессивное типа лекарства или бальзама от всех-всех болезней. Она рассказала о всей своей семье Лебедевых, о родителях – школьных учителях в Соль-Илецке, о брате, живущем в Одессе и служащем на каком-то большом океанском лайнере механиком. О тётке, которая живёт в Оренбурге и приютила её после окончания фельдшерско-акушерского училища.

Мастаков же, в свою очередь, поведал Верочке о своих родителях и сёстрах, о жизни и учёбе в Москве, о службе в Туркестане, о глупой болезни и смерти своего друга.

Они явно симпатизировали друг другу, но Николай не выдавал своей тайны, которую подслушал в порыве откровения после падения на пол. Однажды он попросил её разрешения на поцелуй, но Вера отнеслась к этому предложению отрицательно. Засмеявшись, она сказала ему, что разрешит целоваться ему столько, сколько он захочет, только в том случае, если он женится на ней. В противном случае ни-ни, на что Мастаков совершенно прямолинейно ответил: «Вот, Верочка, если вылечусь когда-нибудь полностью, то я тебя обязательно найду и женюсь! Ты только дождись!»

– Хорошо, хорошо! Я буду ждать! – чуть смущаясь и краснея, ответила медсестра.

Пролетели две недели пребывания в госпитале. Ощутимых изменений в состоянии Мастакова не было, и на объединённом врачебном консилиуме было принято решение комиссовать его. Доктор Истомин объявил ему об этом и сказал, что очень сожалеет, что не смог помочь хорошему парню. Лицо его при этом было весьма грустное и стыдливое. Наверное, он вспоминал о первом споре с этим молодым разведчиком, который оказался прав на сто процентов…