Николай встал, поблагодарил повариху и еле-еле пошёл к себе на второй этаж. По дороге он увидел медсестру. Вера обрадованно поздоровалась с Мастаковым.

– Здравствуйте! Ну, как дела, на поправку пошло, да? – улыбнувшись, произнесла служительница госпиталя.

– Да, вот поел. Спасибо! – только и смог выдавить из себя командир разведчиков.

– Ну, это хорошо! Ведь вашему организму нужно питание как никакому другому! – опять с подъёмом произнесла Вера.

– Вот утомился я, пообедав, теперь ползу в свою келью, – с некоторой долей юмора отвечал разведчик, – не знаю, доползу или нет?

– Давайте я помогу вам, Николай Степанович, – предложила медсестра и, взяв его под руки, повела в сторону лестницы.

Они дошли до палаты, и Коля поблагодарил её за проявленное участие.

– Спасибо, вам, сестрёнка Вера! – громко произнёс он…

Добравшись до своей кровати, Мастаков почти рухнул на неё. Сил уже ни на что не оставалось. Однако, проспав часа два, Николай проснулся во вполне приличном расположении духа. Да и самочувствие было почти удовлетворительным. Он поднялся и огляделся. Владимира Денисовича в палате не было.

«Наверное, на ужин пошёл», – предположил Николай.

И действительно, вскоре загремели костыли и вошёл Воротынский. Был он чем-то недоволен.

– Вот, представляешь, они меня ещё хотят здесь проманежить две недели! Как там мои ребята без меня в дивизии? Как они справятся с реализацией плана наступления? Ведь я до конца не завершил его разработку! А басмачи снова собирают тысячные отряды! Просто какой-то произвол!.. Видите ли, они должны попробовать на мне какие-то новые грязи, привезённые из Сибири! – не мог остановиться начштаба. – Что делать, не представляю себе?

– А вы сбежите. Кто за вами погонится? У них тут своих больных хватает! – предложил Мастаков.

– С одной стороны, вроде бы всё правильно – сбежать. Но, с другой стороны, куда ж я без документов смогу дойти? Только до первых патрулей, тем более что до сих пор ещё хромаю и без костылей и сопровождающего вряд ли одолею дорогу… – с горечью выдавил из себя Владимир Денисович.

– Да, мы люди военные и надо подчиняться приказам, – завершил их монолог Николай.

Они улеглись и долго молчали. Первым нарушил тишину Владимир Денисович.

– Ты сам-то родом откуда будешь, Николай? – спросил он.

– Я – коренной москвич! – с гордостью заявил Мастаков. – Мои родители погибли от теракта, когда возвращались осенью семнадцатого с юга. Они там отдыхали в Ялте. Под Харьковом их обстреляли, а вагон, в котором они находились, как раз-то и взорвали. Говорили, что много крови было…

– А жили вы где? – продолжал интересоваться Воротынский.

– Жили мы рядом на Бульварном кольце недалеко от Зарядья в небольшом переулочке. Но нас сразу же выселили, как только родители погибли. Я не знаю, за что? Видимо, квартира была не наша, а съёмная…

– А учился ты где, Коля? И кто из родных остался в живых? – задавал вопрос за вопросом Владимир Денисович.

– Учился я сперва в гимназии, так как отец работал в технологическом институте и хотел, чтобы я пошёл по его стопам. Но, когда его не стало, вынужден был пойти в реальное училище для получения в дальнейшем технического образования. Так хотел отец! – с дрожью в голосе отвечал Николай.

– А родственники остались в Москве? – не сдавался Воротынский.

– Да, три сестры. Ариадна – старшая, она нас, собственно говоря, и подняла. Как только родители погибли, она сразу же пошла работать, чтобы нас учить. Так и не закончила биофак. А мечтала стать биологом. Она старше меня на восемь лет. А Дарья и Светланка – близняшки, они младше меня на семь лет. Им сейчас по семнадцать лет, должны были закончить школу. Но я от них давно не получал никаких весточек. Меня как забрали в армию в двадцатом, так ни разу в Москве не был. Вначале переписывались регулярно, а потом всё реже и реже. А уж когда заболел – ни разу не писал им. Не знаю, как они там живут, что делают и какие у них планы! – закончил отчёт о своих родных Мастаков.

– Надо обязательно им написать! Объявиться, что жив, пусть и не совсем здоров, – назидательно посоветовал Владимир Денисович.

– Да, надо написать, но я не знаю, долго ли я буду здесь лечиться и вылечат ли меня вообще! – с пафосом вымолвил Николай, – ведь у них, так же как и в нашем лазарете в Бахардене, хинин отсутствует, поэтому перспективы мои не слишком-то интересные. Вот в чём дело!

– Но ты же боец! И командир! И не имеешь права раскисать! – строго, как приказ, произнёс начштаба.

– Да, я-то понимаю, но ведь реальность-то выше нас! И хинина нет и не предвидится, это-то точно! – запальчиво выдохнул Николай.

Такие беседы с разным подходом и разным уклоном продолжались у них несколько дней. Воротынский, сетуя на свою судьбу и вынужденное, как ему казалось, дополнительное пребывание в госпитале, был порой резок в оценках и рассуждениях. А Мастаков старался убедить его в бесполезности прозябания…

– Ведь, даже если я и поправлюсь, то наверняка уже не будет ни семьи, ни детей, ни приличной работы, – причитал он.

– Не распускать нюни! Вот что главное, остальное всё ерунда! Человек потому и человек, что он может преодолеть непреодолимое! – чуть ли не выкрикивал начштаба.

В свою очередь Владимир Денисович рассказал о своей жизни. Он в своё время, отучившись в гимназии, которую закончил с отличием, поступил в университет на восточное отделение. Его привлекали Индия и Китай, Индонезия и Австралия. Он мечтал путешествовать и познавать мир… Но на восточном отделении кроме истории и иностранных языков очень широко расцветала подпольная работа. Студенты почти поголовно увлекались политикой и агитационной работой, что привело его к вступлению в партию большевиков и, как следствие, оставлению любимого университета. В 1918 году после окончания военно-инструкторских курсов он уже командовал ротой, а потом и полком. За проявленный героизм и высокую требовательность к себе был не раз премирован и направлен в Военную академию РККА. А дальше их пути пересекались на Туркестанском фронте.

Рассказал также Владимир Денисович и о своих корнях.

– Мы, Воротынские, род свой ведём от Рюриковичей. Из Черниговских мы, а ещё точнее от Новосильских. В нашем роду много славных имён: Одоевские, Оболенские, Волконские, Коненские, Белёвские, Мезецкие и даже Долгоруковы. Все из одного гнезда! – с восторгом произносил он все эти фамилии.

– Да, рядом с нами были и в дружбе всегда ходили Звенигородские, Карачаевские, Козельские, Торусские… много их было! Где они теперь, неизвестно… – с грустью закончил он своё повествование.

– А кто-нибудь из близких остался в Москве, Владимир Денисович? – в тон ему вопрошал Николай.

– Да, есть один могиканин – настоящий князь Воротынский Венедикт Гаврилович! Он и университет закончил в Германии, и службу при царе вёл на высоком уровне – был одно время даже заместителем министра, и орденов и медалей – полная грудь, да и друзей у него, почитай, было пол-России! И живёт в Москве, не уехал, хотя многие покинули родину! Но об этом шибко нельзя распространяться, хотя лет ему уже давно за восемьдесят, а у меня – старого подпольщика и большевика – репутация безукоризненная! – выпалил почти скороговоркой Владимир Денисович.

– Так, а братья или сёстры ваши есть? – не прерывал разговора Мастаков.

– Нет, есть две тётки где-то под Черниговом в имении, но я давно о них ничего не знаю. Вот закончится война на югах, попробую разыскать их или хотя бы их могилки.

– Ну а родители-то ваши, Владимир Денисович, хотя бы живы?

– Нет, они давно сгинули. Отец долго болел, да и старый он был, когда я родился, ему уже было за пятьдесят, – пояснил начштаба, – мать тоже слабенькая была – долго не продержалась одна. Схоронил их ещё до революции…

Несколько раз они обсуждали обстановку в Туркестане. Отмечали чрезмерную религиозность населения и сильное влияние духовенства и исламской религии на распространение националистических течений с различными оттенками экстремизма.