«ДИНЬ-ДИНЬ! ДИНЬ-ДИНЬ!»

– Ну, кто там? – заворчала Пантелеевна, вытирая руки о фартук. – Иду-иду, – погромче крикнула она и поспешила в прихожую.

Про воду она, разумеется, напрочь забыла. Доросемей почувствовал, что его медленно затягивает в отверстие слива.

– Тонкохвост! – завопил он. Но его голос заглушал плеск воды.

Паучок отчаянно попытался зацепиться за край тарелки, но он был слишком скользким. Вдруг наверху мелькнула тень, и Доросемей с надеждой поднял глаза, думая, что это мышонок. Но над раковиной нависла противная физиономия Зубочиста:

– Так-так, – гнусаво протянул крыс. – Купаемся, господин поэт?

– Помоги, – прошептал Доросемей, внутренне сгорая от стыда.

Просить о помощи Зубочиста! Как судьба могла сыграть с ним столь злую шутку?! Но перспектива оказаться на дне канализации казалась ещё менее привлекательной.

– Подай что-нибудь.

Рядом с Зубочистом лежали чистые ложки, и крыс вполне мог подать Доросемею одну из них. Но он продолжал гадко ухмыляться.

– Я не пойду против воли хозяйки дома, – с фальшивым вздохом сказал крыс. – Это ведь она тебя туда бросила, интеллигент расфранчённый? Вот-вот…

Зубочист издевательски блеснул своей кинжалообразной улыбкой и скрылся.

Доросемею стало совсем страшно. Но подлость Зубочиста словно придала ему дополнительные силы. Доросемей подтянулся и всё-таки влез на кромку тарелки. Так, сантиметр за сантиметром, он перебрался на стол. Там было сухо. Паучок заполз в тень стоявших на столе банок и перевёл дух. Нарядный красный фрак был мокрым до нитки, лапки дрожали, но больше всего Доросемея терзала горькая обида: ладно, Зубочист никогда не был другом паучка, но вот так оставить погибать, да ещё и насмехаться…

Немного обсохнув, Доросемей осторожно поднялся под потолок. Пролезая в щёлку, он услышал ворчание Пантелеевны, которая сетовала на свою рассеянность, из-за которой столько много воды истратилось впустую.

…С утра Доросемей чувствовал себя совсем больным: ломило всё тело, и сильно болело горло. Купание в холодной воде явно не пошло ему на пользу. Встревоженный мышонок, долго прождавший друга на утреннюю прогулку, не выдержал и поднялся к нему. Увидев плачевное состояние паучка, Тонкохвост очень расстроился. Доросемей рассказал ему про вчерашнюю эпопею с веником, раковиной и коварством Зубочиста. Услышав рассказ, Тонкохвост страшно рассердился:

– Подлый, гадкий… Вот я его… – от избытка чувств мышонок некоторое время только бурно размахивал лапками и бегал по чердаку.

Потом внезапно остановился и расплылся довольной улыбкой:

– Придумал! Я накажу этого зубопомешанного негодяя.

– Не надо, – попытался урезонить друга паучок. – Не он же меня туда толкнул, да и толку от твоего наказания не будет…

– Ты что! – подскочил Тонкохвост. – А как же твой моральный ущерб?

– Какой-какой ущерб? – удивился паучок.

– Моральный! – гордо произнес мышонок. – У Пантелеевны позаимствовал выражение. Она позавчера полдня своей внучке по телефону на Ивана Сидоровича жаловалась, который ей огород не так вскопал. У неё давление поднялось, и она сказала, что это от «морального ущерба». Вот пусть и у Зубочиста будет этот самый ущерб!

– Ты поосторожнее, – предостерег Доросемей.

– У меня всё под контролем, – улыбнулся Тонкохвост.

…Отлежавшись пару дней в постели, Доросемей выздоровел. Тонкохвост и Муф навещали его каждый день. Доросемей всё пытался выспросить у мышонка, что тот затеял по поводу Зубочиста, но Тонкохвост лишь таинственно улыбался. Прошла ещё неделя. Всё было тихо, и Доросемей уже было подумал, что мышонок передумал что-то предпринимать, и тут…

…Как-то вечером друзья собрались в каморке тетушки Матильды на вечернее чаепитие, как вдруг из кладовки, куда выходили двери комнатки, послышался шум и громкая ругань. Доросемей, Муф и Тонкохвост выбежали наружу. В дверь норки мышонка с дикими криками ломился Зубочист.

– Ах, вот ты где! – увидав мышонка, взвыл крыс. – Твоих ведь лап дело! Да я тебя!..

Зубочист размахивал кулаками и ещё что-то кричал, но друзья лишь заворожённо смотрели на него. Выползшая вслед за ними гусеница тоже оторопела и некоторое время так же молча взирала на беснующегося Зубочиста сквозь пенсне. Дело в том, что зубы крыса радовали глаз очень ярким и красивым изумрудно-зелёным цветом.

– Что это? – удивлённо спросил Муф.

– Вы очень модный молодой человек, конечно, – проскрипела тетушка Матильда, – но это уж чересчур. Хотя, если выкрасите ещё и шерсть, но Новый год нарядим вас вместо ёлки.

Зубочиста затрясло, а Тонкохвост внезапно захихикал:

– Получилось даже лучше, чем я думал!

Потом он повернулся к друзьям и пояснил:

– Я ему в зубную пасту зелёнку подмешал!

Все дружно расхохотались.

– Я найду на вас управу, наглая мелюзга, – прошипел Зубочист и исчез так стремительно, словно испарился.

Доросемей встревоженно сказал:

– Он явно что-то задумал. Надо быть настороже.

– Не бойся, – покровительственно сказал Тонкохвост. – Теперь я на тропе войны и никуда с неё не сверну!

Однажды утром Доросемей решил пойти прогуляться. Ночью прошёл сильный дождь, небо всё ещё было пасмурным, но паучок любил такую погоду: она навевала на него приятную поэтическую грусть. Сменив свой любимый красный фрак на серый непромокаемый плащ, Доросемей отправился в рощу по соседству.

Там было невероятно красиво: золотые и багряные листья порхали в воздухе и тонким, но поистине роскошным ковром покрывали землю. Правда, Доросемею приходилось тщательно от них уворачиваться: листья запросто могли сбить с ног.

Вдоволь нагулявшись и порядком промочив лапки, Доросемей в совершенно прекраснейшем расположении духа вернулся домой.

Уже на подходе к дому паучок услышал шум, который мгновенно подсказал ему, что произошло нечто ужасное. Гневные крики Тонкохвоста и скрипучий голосок тётушки Матильды смешивались с чьим-то жалобным плачем, а на фоне монотонно гудели незнакомые низкие голоса.

Крики неслись из кладовки за кухней. Доросемей хотел быстро пересечь кухню, но, как назло, там как раз хлопотала старушка Пантелеевна, а попасть под её монументальный тапок паучку никак не хотелось. Но шум становился всё сильнее, и Доросемей стал опасаться, что даже глухота не помешает Пантелеевне заглянуть в кладовку и разогнать дебоширов.

Аккуратно пробравшись по стеночке, Доросемей наконец достиг кладовки и юркнул в щёлку под дверью. Там стоял дым коромыслом.

В уголке отчаянно рыдал Муф, с иголок на его спине гроздьями свисала паутина и ещё какой-то мусор. Вокруг ёжика с платочками суетилась гусеница Матильда. Тонкохвост почему-то сидел на свисающей с низкого потолка лампе и кричал какие-то дерзости Зубочисту, с ног до головы покрытому какой-то тёмной липкой гадостью.

Взбешённый крыс яростно ругался и бегал кругами под Тонкохвостом, время от времени предпринимая смешные попытки допрыгнуть до мышонка. А посреди комнаты на консервной банке царственно восседал пожилой шмель, в котором Доросемей узнал мудрого Златобрюха, старого приятеля тётушки Матильды. Златобрюх монотонно бубнил что-то успокаивающее.

Доросемей испуганно бросился к Муфу и несколько минут тщетно пытался выяснить причины катастрофы. Наконец гусеница рассказала паучку, в чём дело.

Зубочист, как и предполагал Доросемей, не забыл унижения с покраской его зубов в зелёный цвет. Но, как всякий подлый и трусливый субъект, он предпочёл не связываться с Тонкохвостом, потому что боялся ещё раз оказаться в глупом положении. Для мести крыс выбрал самого безобидного и робкого из друзей Доросемея – ежонка Муфа.

Муф жил в уютной маленькой норке у корней большого дуба, который рос рядом с домом.

В то утро он решил пойти к Тонкохвосту и позвать его и Доросемея вместе прогуляться по лесу. Едва ежонок переступил порог кладовки, где находилась норка Тонкохвоста, как он тут же угодил в вязкую и скользкую лужу разлитого подсолнечного масла. Внезапно возникший ниоткуда Зубочист, вооружённый большой зубной щёткой, толкнул бедного Муфа в спину. Когда ёжик упал, Зубочист с восторженным гиканьем погнал его, действуя щёткой, как хоккейной клюшкой, в угол кладовой. Муф так испугался, что даже не мог закричать, а лишь жалобно попискивал. Наконец он с шумом врезался в самую гущу пыли и паутины.