«Я тоже исчезну? — обессиленно думал он. — Тьма поглощает всё на своем пути. Меня она тоже поглотит?»

— Нет.

Голос показался ему знакомым, и отчего-то вдруг самым важным стало вспомнить, кому он принадлежит. Потому что если в этой чернильной темноте звучал чей-то голос, значит, Гарри был не один. Тьма постепенно отступала, теперь вместо уютной гостиной он видел лишь руины давно заброшенного дома, но это уже не имело никакого значения. Все что имело смысл — тихий голос, раздавшийся за его спиной. Он был не один. Он никогда не был один. Нужно было только узнать этот голос. Такой знакомый…

Его губы едва шевельнулись, когда он прошептал:

— Т-том?

Стоило этому имени прозвучать в тишине сумеречной комнаты, как сковывающий его холод отступил, позволяя пошевелиться. Гарри медленно обернулся, встретившись взглядом с высоким темноволосым юношей. Его спокойное лицо и пристальный взгляд казались куда реальнее, чем лица Лили и Джеймса, а чёрная мантия с нашивкой герба Слизерина, куда роднее светлой гостиной с украшенным Рождественским деревом.

И тогда всё встало на свои места. Этот дом был мертв уже давно, как и его обитатели. Здесь никогда не праздновали пятнадцатый день рождения Гарри. Здесь Джеймс Поттер не учил девятилетнего сына полетам на метле. Здесь Сириус, Ремус и Джеймс не отмечали поступление Гарри на Гриффиндор, а Лили не составляла список гостей на рождественскую вечеринку и не готовила кексы для сына, вернувшегося на зимние каникулы из Хогвартса. Здесь не было ни одного снимка Гарри старше года. Ни одного из воспоминаний о той жизни, которую Гарри не довелось прожить.

Все те воспоминания, вся та жизнь… Их не было. Гарри вглядывался в лицо лучшего друга, чувствуя, как его охватывает паника. Что если это тоже лишь видение? Что если и Том — мираж, созданный его воображением? Что он станет делать, если Тома нет? Что останется от него? Обломки старого дома и пустая стылая комната, пропахшая пылью и плесенью… Пустота, гулкая и бездыханная.

Но Арчер стоял прямо напротив него, не сводя пристального взгляда с бледного лица друга. Он был здесь. Он всегда был рядом.

— Их убили, Том, — хрипло прошептал Гарри, в отчаянии глядя в тёмные глаза.

— Идем, Гарри, — Арчер шагнул вперед, протягивая ему руку. — Здесь больше ничего нет.

— Но здесь мой дом, — Гарри не сделал ни шага к нему навстречу.

— Здесь тебя нет, — уверенно качнул головой Том. — И никогда не было. Идём.

— Но я видел их…

— Это иллюзия.

— А ты? — затаив дыхание, прошептал Поттер.

— Я реален, — заверил его Том. — Я всегда был реален. Идём, Гарри.

Он сделал шаг вперед, собираясь взять Арчера за протянутую руку и… распахнул глаза, хватая ртом воздух, не понимая, где находится.

Несколько секунд он боялся даже пошевелиться, перебирая в уме хаотичные обрывки воспоминаний, которые с каждым мгновением становились всё более тусклыми и туманными. Прижав ладонь ко лбу, он медленно сел, опираясь рукой о подушки, на которых уснул, медленно выдохнул, стараясь успокоиться, и тогда он почувствовал это — пристальный взгляд, от которого волосы на затылке встали дыбом. Гарри отнял руку от лица и замер. В шаге от него, неотрывно наблюдая за каждым его движением, сидел его светловолосый двойник. Шумно втянув носом воздух, Поттер отшатнулся, врезавшись спиной в стену, не смея оторвать взгляда от лица, которое было так похоже и одновременно не похоже на его собственное. В серебристо-зеленых глазах царило безграничное спокойствие, когда двойник медленно поднял руку, приложив палец к губам.

— Осторожнее, дитя магов, — его потусторонний, бесстрастный голос звучал будто из каждого уголка комнаты, — то, что ты разрушишь, невозможно будет восстановить.

— Ч-что? — Гарри моргнул, и в тот же миг двойник исчез, словно его и не было. В аудитории повисла тяжелая, удушливая тишина. Не смея пошевелиться, Поттер озирался по сторонам, ожидая, что светловолосый двойник может появиться вновь, но время шло, и ничего не происходило. Тогда, поняв, что больше не может здесь находиться, Гарри вскочил на ноги и, подхватив с пола свою сумку, бросился прочь из комнаты, оставляя позади воспоминания о своем сне и последовавшим за ним видении наяву.

*

Северус сделал глубокий вдох, собираясь с мыслями, занёс руку над дверью, чтобы постучаться, и замер. Нужно отметить, что собирался с мыслями он уже минут десять и всё никак не мог собраться. Потому что вломиться в чей-то кабинет, чтобы обвинить или обыскать — это одно, а вот войти в этот же кабинет, чтобы извиниться — уже совсем другое. Снейп не любил и не умел признавать собственную вину и просить за что-либо прощения. Да и нельзя сказать, что он часто чувствовал себя виноватым. Он и сейчас не особо терзался угрызениями совести. Просто считал нужным наладить вконец испорченные отношения. В конце концов, эта женщина в каком-то роде была лечащим врачом Поттера, а значит, сотрудничать с ней было выгодно. Успокоенный последней мыслью, Северус наконец постучал в дверь. Пару секунд по ту сторону царила тишина, после чего щелкнул замок и дверь распахнулась. На пороге, вопросительно взирая на него, стояла Эрмелинда Герхард.

— Добрый вечер, — сдержанно поздоровался Снейп, когда она так ничего и не сказала. — Мне нужно обсудить с вами несколько вопросов.

— Это касается моего отца? — уточнила она.

— Нет.

— Тогда нам нечего обсуждать, доброй ночи.

— Подождите, — Северус поставил на порог ногу, не позволяя ей закрыть дверь, — думаю, нам всё же есть о чем поговорить.

— Я не в настроении обсуждать вашу паранойю, — холодно отрезала Эрмелинда. — Уходите.

— Это не займет много времени, — Снейп помрачнел. — Прекратите вести себя как обиженная школьница.

Она поджала губы, прожигая его сердитым взглядом, но всё же отступила, позволяя войти.

— Итак, — Эрмелинда прошла вглубь кабинета и прислонилась бедром к рабочему столу, скрестив на груди руки. — Чем обязана столь «приятному» визиту?

Снейп неторопливо прошелся по кабинету, изучая расставленные на полках книги и сохраняя молчание, пока не добрался до стола целительницы, остановившись напротив неё.

— Я пришел сказать, что, вероятно, заблуждался на ваш счет, — сказал он, глядя ей в глаза.

Она чуть изогнула брови.

— И что бы это могло значить?

— Полагаю, лишь то, что моё отношение было чересчур предвзято, — невозмутимо пояснил Северус. — И это, возможно, вас возмутило или расстроило. Но, как вы понимаете, в сложившейся ситуации у меня не было иного выхода.

— За что конкретно вы сейчас извиняетесь, профессор? — хмуро уточнила Эрмелинда. — За то, что вломились ко мне в кабинет? Или за свое непрекращающееся хамство?

— Вы, кажется, неправильно поняли, — заметил Северус, смерив ее высокомерным взглядом, — я не извинялся.

— О, — невыразительно протянула она, — тогда о чем мы с вами сейчас разговариваем?

— О том, что ваши пресловутые обиды на меня не имеют под собой основания, — раздраженно разъяснил Снейп. — Мы на пороге войны и в таких обстоятельствах доверие кому попало может стать фатальной ошибкой.

— Мои… пресловутые обиды? — поперхнувшись, переспросила она, губы её подрагивали и кривились.

— Именно это я и сказал, — чопорно заявил он. — Вы ведете себя, как ребенок, и я пришел сюда, так как считаю нужным обратить на это ваше внимание. И сейчас я говорю не только о том, что вы не желаете со мной даже здороваться, но и о том, что отгородившись от всех молчанием, вы не делаете себе лучше. Подумайте сами, вы одна в чужой стране, вам может быть страшно и одиноко, совершенно не стоит делать вид, будто вас всё происходящее не касается. Мы ведь уже убедились, что ни к чему хорошему это не приводит, и ваши неразумные, опрометчивые действия могли бы стоить вам жизни, если бы я не вмешался. В конце концов, мы все здесь взрослые люди, а ваше поведение… — он замолчал, в недоумении уставившись на неё, когда Эрмелинда Герхард, эта сдержанная, хладнокровная женщина, вдруг рассмеялась, и в этом смехе не было ни злобы, ни сарказма, ни горечи, лишь откровенное, искреннее веселье. — Что вас так рассмешило? — возмутился Снейп.