— Пусть пуляют, лес большой. Все снарядов останется меньше.

— Тяжело будет первой роте, — сокрушался Клюев.

— Ничего, лейтенант Абрамов свое дело сделает…

Наблюдая за противоположным берегом Ипути, разведчики выяснили неприятное для нас обстоятельство — все населенные пункты на Мглинском большаке заняты немцами.

— Все понятно, — резюмировал командир бригады. — Решили не выпускать нас из блокированного леса. Ну и шут с ними. Пусть стоят здесь. А мы пойдем туда, где они меньше всего ждут, поближе к Ершичам.

Ночью мы продвинулись вдоль Ипути и остановились в сосновом лесу километрах в семи от Ершичей. Запылали костры. На таганках зашипело мясо, закипела в ведрах и котелках вода. Остатки хлеба так промерзли, что есть его было невозможно. Пробовали отогревать на костре, но сгорало больше, чем оставалось. Более изобретательные рубили заледеневшую буханку, на куски, опускали в кипяток и подогревали, пока не получалась горячая тюря. Выдали всем понемногу муки. Стали печь знакомые по прежним дням пресные лепешки.

В общем, поесть кое-как удалось, а вот бороться со стужей было труднее. Появились первые случаи обморожения. Особенно тяжко приходилось раненым, которые не могли двигаться. Отдых тоже становился проблемой. Пристроившись у костров, люди во сне инстинктивно придвигались к теплу, одежда и обувь начинали гореть. Запасного обмундирования не было. Пришлось назначить дневальных — они заставляли спящих переворачиваться каждые полчаса.

Хорошо знавший здешние места Лазарев предложил занять пустующий поселок торфопредприятия ворговского стеклозавода «Галое».

18 декабря бригада вошла в поселок. Здесь давно никто не жил. Вместо окон и дверей в домах зияли темные дыры, печей не было. Но все-таки мы получили какой-то кров. Окна и двери заделали хвоей, завесили плащ-палатками. Затопили железные печки, предусмотрительно захваченные хозяйственниками из лагеря. Партизаны повеселели. Правда, из-за тесноты только раненые постоянно находились под крышей. Но остальных вполне удовлетворяло и то, что есть где переспать. В остальное время над головой у нас было только небо.

Мы прекрасно понимали — стоянка в «Галом» будет недолгой, скоро опять возвратимся в лес. Но прежде надо как-то устроить раненых. Их набралось больше семидесяти человек.

— Рассчитывать, что отправим людей на Большую землю, нельзя, — говорил начальник санчасти Луцков. — Надо лечить здесь. А как лечить на двадцатиградусном морозе, под открытым небом? Делайте что хотите, но дайте раненым постоянное пристанище.

О том, чтобы разместить раненых в деревне, не могло быть и речи — кругом свирепствовали каратели. Командир бригады послал людей на поиски подходящего места в лесной глухомани. К вечеру такое место нашли. Это был густой ельник, окруженный непролазной чащобой, удаленный от лесных дорог и троп. За два дня мы построили в ельнике утепленные шалаши типа юрт, заготовили дрова, завезли железные печки, продукты. Временный госпиталь был готов.

На разведку в Рославль мы послали Игоря Иванова и Феню Бакутину. Отец Игоря, Григорий Иванович, по-прежнему возглавлял одну из подпольных групп. С его помощью мы надеялись уточнить характер размещения в городе некоторых объектов противника.

Собрав всех командиров диверсионных групп, Коротченков приказал возобновить операции на железной дороге, а затем подробно растолковал, где искать бригаду после выполнения заданий. Это было очень важно. Подрывники должны быть уверены, что не отстанут от своих.

1-й взвод 2-го батальона во главе с секретарем партбюро Давыдовым отправился в Макеевичский лес — разведать, нельзя ли перейти на некоторое время в Белоруссию.

Зная ловкость и смелость командира 1-го взвода разведки лейтенанта Константина Рыжкова, Коротченков поручил ему пробраться в Артемовку, встретиться с учительницей Марией Петровной Кузнецовой и узнать, что делается в Ершичах.

Рыжков добрался до Артемовки, но попасть в деревню не смог: кругом шныряли оккупанты. И все же разведчику удалось кое-что пронюхать. За достоверность принесенной новости лейтенант не ручался: говорить пришлось со случайными людьми. Но по всему выходило — гитлеровцы догадываются, куда ушли партизаны, и собираются преследовать их.

В тот же день разведчики 3-го батальона встретились со своим человеком из рабочего поселка Ворги и получили данные, которые косвенно подтверждали сообщение лейтенанта Рыжкова.

Теперь, когда замысел карателей перестал быть для нас тайной, предстояло точно определить дальнейшие действия бригады. Оставаться в «Галом» стало рискованно. От поселка до Ершичей меньше четырех километров. Его легко накрыть артиллерией. Если к тому же немцы применят авиацию, то мы можем понести большие потери.

Передвинуться в Белоруссию вслепую, не дождавшись возвращения из разведки Давыдова, было нельзя. Тем более нецелесообразным представлялось идти на юг Клетнянских лесов. Такой уход означал бы полное прекращение диверсий на коммуникациях противника.

Прикинув все это на совещании командного состава, Коротченков заключил:

— Надо маневрировать в местных лесах. Пусть группа преследования карателей таскается за нами. Посмотрим, кто кого измотает. А тем временем наши подрывники будут вести войну на рельсах…

Дождавшись наступления темноты, бригада покинула «Галое» и направилась в западную часть Ворговского леса. Одновременно на север, в подготовленное временное укрытие, двинулся обоз с ранеными. Охранять их было поручено взводу старшего лейтенанта Шарая.

Всю ночь шел мокрый снег. К утру от проложенных нами тропинок не осталось ни малейшего следа. Это дало нам два дня передышки: каратели не могли напасть на след. Но изменилась погода. Покрепчал мороз, небо расчистилось от облаков. Над лесом, где пылали наши костры, поднялось легкое облачко синеватого дыма…

К вечеру по опушке стали бить немецкие минометы.

Терять нам, собственно говоря, было нечего. К ночи погасили костры и двинулись дальше на юг.

Впереди лежали леса, раскинувшиеся между верховьем Беседи и Ипутью. Когда-то это был сплошной массив, затем он превратился во множество больших и малых лесных островов, соединенных редкими перелесками. Находясь на пути к одному из них, мы услышали знакомый рокот самолета.

— Наш! Определенно наш! — волнуясь, сказал Клюев.

— Надо как-то показать, что мы здесь, — предложил Винокуров.

— Разреши, Батя, дать красную ракету, — обратился Клюев к комбригу. — Летчик поймет, он знает — немцы ночью пускают только белые.

— Давай, — согласился Коротченков.

Клюев дал три красные ракеты с интервалами в полминуты. Летчик заметил наш сигнал, самолет начал приближаться. По звуку мотора можно было уже безошибочно определить: идет У-2. Мы схватили три охапки сена, разнесли их так, чтобы образовать треугольник — таким был условный сигнал на эту неделю, — и зажгли. Самолет снизился прямо над треугольником и сбросил четыре грузовых места.

Забота штаба партизанского движения, пославшего нам на выручку самолет, прибавила партизанам сил и стойкости.

Дневать остановились в небольшом лесу, в стороне от деревни, которую местные жители называли Беловщиной. Лазарев разделил к завтраку последнее мясо. К обеду осталась только ржаная мука. Пустая болтушка и лепешки — не еда для людей, которые круглые сутки находятся на морозе. Комбриг приказал пристрелить несколько лошадей, чтобы партизаны и в обед и в ужин ели, что называется, досыта.

Кончились наконец наши волнения за роту Абрамова — она прибыла в полном составе. Выполнив задачу, лейтенант Абрамов повел роту на соединение с бригадой в Ворговский лес, но не обнаружил там никаких следов партизан. Недостаток продуктов заставил его передвинуться в тихий, болотистый лес под деревней Пустая Буда. Абрамов знал: здешний староста помогает партизанам.

Пустобудский староста Новиков, прозванный за светлые как лен волосы Сметаной, действовал по-крестьянски осторожно. Ни в волости, ни в Ершичах его «преданность» немцам не вызывала сомнений, а лишь немногие верные люди в деревне знали, что дом старосты навещают партизаны. А о том, например, что Новиков вместе с отделением наших автоматчиков громил полицейских своей волости, не догадывалась даже его жена.