— Где комиссар? — спросил Коротченков сидевшего рядом Толю Акимова, выполнявшего в этом походе обязанности нашего ординарца.

— Недавно был здесь, товарищ подполковник.

— Это я и сам видел. Немедленно разыскать! Без комиссара дальше не пойдем.

Барахтаясь в грязи, я услышал тихий свист, понял, что меня ищут, отозвался и в тот же миг нашел свою злополучную фуражку.

— Вы ранены? — полушепотом спросил Акимов, пробираясь через лозняк.

— Нет, все в порядке. Как с переправой?

— Переправу закончили. Подполковник ищет вас.

Спотыкаясь, проваливаясь в глубокие колдобины, мы выбрались к переправе и через несколько минут увидели Коротченкова.

— Что случилось?

— Да вот, ходил к раненым…

— Нашел время, — недовольно буркнул Тимофей Михайлович. — Дорога каждая минута… Сигай в речку, поддержу, когда станешь пузыри пускать.

О действительной причине задержки я тогда и не заикнулся. Чувствовал себя неловко, да и момент был неподходящий. Молча вынул из нагрудного кармана партбилет, отцепил кобуру с маузером, высоко поднял над головой руки и решительно шагнул в ледяную воду. В первую секунду перехватило дыхание. Тело стало деревянным. Нащупывая илистое дно, я осторожно продвигался вперед. Местами вода доходила до подбородка, и тогда я чувствовал сильную руку Коротченкова.

Настоящий лютый холод я ощутил, только выбравшись на сушу.

Противник давно разгадал наши намерения и перенес огонь на правый берег. Река в месте переправы делала крутой изгиб, недалеко от берега начинался косогор, за ним партизаны чувствовали себя в полной безопасности. Здесь мы спокойно выжали одежду и портянки, вылили воду из сапог, обулись снова, построились в колонну. Впереди был трудный, продолжительный марш.

ДОБРАЯ СЛАВА

Здравствуй, родной лагерь!

олонна второго эшелона прошла только половину пути до Волконщинского леса, когда наступил рассвет. Нас это не смутило: немногочисленные гарнизоны оккупантов в окружающих деревнях нас не пугали, а в том, чтобы остаться незамеченными, не было особой нужды после боя. Беспокоило только появление немецких самолетов. Несколько раз пролетали они над колонной на предельно малой высоте. Правда, нас пока надежно укрывала пелена густого тумана.

Взяться за оружие пришлось лишь в конце пути, да и то надобности пустить его в ход не возникло… Полевая дорожка привела колонну к деревне Бехово. Коротченков знал, что в ней стоят гитлеровцы, но был почти уверен, что в бой с партизанами они ввязываться не станут. И действительно, мы прошли через Бехово совершенно спокойно. Пальба там началась после того, как наша колонна скрылась в тумане.

— Предприимчивый офицер командует этим гарнизоном, — с ехидной улыбкой заметил Коротченков. — В опасный бой не полез, шкуру свою сберег, а по начальству доложит, что не пустил партизан в деревню…

Туман постепенно редел. Подул легкий, но холодный ветер. Выбиваясь из последних сил, лазовцы приближались к опушке леса, сулившего тепло и отдых.

Навстречу высыпала толпа. Это был наш первый эшелон. Товарищи бежали навстречу, обгоняя друг друга, шумно радуясь нашему приходу. Но, увидев наши почерневшие, измученные лица, увидев обледеневшую одежду, сразу умолкли, словно почувствовали себя виноватыми. Бережно принимали они носилки с ранеными, освобождали плечи пулеметчиков от их драгоценной ноши, поддерживали тех, кто готов был свалиться от усталости.

И от этой дружеской заботы у людей теплело на душе, светлели лица, легче казался пройденный путь.

Особенно был взволнован капитан Клюев. Тревога не покидала его с той минуты, когда он с основными силами бригады оставил Брянское шоссе. Увидев внушительные размеры подходившей колонны, капитан сразу понял: ничего страшного не случилось, второй эшелон удачно вышел из боя. И все же Клюева мучила мысль: правильно ли он поступил, отойдя с шоссе и не дождавшись остальных.

— У нас все в порядке, — доложил он Коротченкову. — Прибыли в лес часа три назад. Люди отдыхают.

— У нас тоже все в порядке… — как-то неопределенно произнес подполковник. — Пришлось вот искупаться в Воронице…

— А мост? Я ведь оставил, как было приказано, взвод для его охраны.

— Гитлеровцы получили подкрепление и отбили мост.

— Значит, я поступил неверно?! Нельзя было отходить. Надо было идти к вам на помощь.

— Ты выполнил приказ и поступить иначе не имел права! — отрезал Коротченков. — Тумана могло не быть… Достигнув вовремя леса, ты вывел людей из-под возможного удара.

— А что могло быть с вами? — с испугом спросил Клюев.

— Не будем гадать, капитан, — сказал Коротченков более миролюбиво. — Если обстоятельства вынуждают рисковать, то лучше рисковать только частью сил!

— Понимаю, — дрогнувшим голосом сказал Клюев. — Но я очень беспокоился за вас…

Слушая разговор начальника штаба с заместителем командира бригады, я не сразу обратил внимание на необычный вид Алексея Данильченко. Всегда веселый, полный юмора, готовый лукаво улыбнуться по малейшему поводу, начальник разведки был явно растерян, подавлен.

— Что случилось, Алексей?

— Тоня осталась в Пригорье, раненная, — ответил он, потупившись.

— Почему не вынесли? Где был командир взвода Игумнов? Расстрелять за это мало!

— Никто не виноват, комиссар… Тоню тяжело ранило в конце боя на станции. Девушку перевязали и понесли трое бойцов. С ними была и ее подруга Шура Мишечкина… Тоня страшно стонала. Ребятам часто приходилось останавливаться, чтобы раненая могла передохнуть. Она очень просила оставить ее… Дать несколько лимонок и оставить… Никто, конечно, не думал выполнять просьбу. Но у деревни неожиданно попали под сильный огонь. Двое ребят было убито… Третий оставил Тоню с подругой около какого-то сарая и пошел за подмогой. Тут ранило и его. Парня подобрали без сознания. В себя пришел только на пути к лесу. Возвращаться было уже поздно…

В бригаде не было случая, чтобы раненого оставили на поле боя. Времени между моментом ухода 1-го и 3-го батальонов к Брянскому шоссе и захватом моста противником прошло немало. Подруга Тони могла добраться до партизан, охранявших мост, и с их помощью отправить раненую в санчасть.

Мы подождали, пока подтянулась колонна, проверили всех раненых. Тони среди них не оказалось. Надо было принимать срочные меры, чтобы спасти девушек, если они еще живы.

— Разрешите, товарищ комиссар, я поеду на розыски, — горячо предложил Данильченко. — Командир бригады прислал подводы для раненых и верховых лошадей вам и подполковнику.

— Лошадей ты получишь. Но одному ничего не сделать.

— Можно вдвоем с Игумновым или Шумаевым.

Отпускать на рискованное дело двоих, даже таких сильных, ловких и смелых партизан, как Данильченко и Игумнов, было безрассудно. Я предложил Алексею поскакать в лагерь, взять десяток конников и с ними ночью проникнуть в Пригоры. Коротченков согласился с этим планом и тоже отдал своего жеребца. Данильченко и Игумнов скрылись в лесной чаще.

— Молодец у нас начальник разведки! — сказал подполковник, глядя вслед. — Готов на любой риск, чтобы спасти свою разведчицу. Таким и должен быть командир, тогда люди пойдут за ним в огонь и в воду.

— Ты абсолютно прав, Тимофей Михайлович. Таким качеством Данильченко, по-моему, обладает. Но в данном случае дело не только в этом. Он любит Тоню.

— Любит, говоришь? Вполне возможно… Тоня славная девушка. Я и сам…

— Догадываюсь! Племянница Кузнецовой тоже прекрасная девушка.

— Да, комиссар. Я люблю Лину! А впрочем, не время сейчас об этом. — Тимофей Михайлович в упор посмотрел на меня. — Ты ведь знаешь о моем горе — жена скончалась, дети осиротели… Будущее покажет, что к чему.

Мы подошли к жарко пылавшим кострам, освободились от обледеневшей одежды, завернулись в чьи-то сухие шинели и мгновенно уснули.