Монзиков – атеист вдруг неистово начал молиться. Молитва была весьма и весьма оригинальной. Он все время спрашивал у господа: «Ну, за что мне такое наказание?! Едреня-феня, помоги же мне, господи!» и т. д., и т. п.
* * *
В Хосте
Товарищ министр обороны!
Мне 22 года, я женат на вдове (44 года), которая имеет 25-летнюю дочь. Мой отец женился на этой девушке и таким образом стал моим зятем, поскольку он муж моей дочери. Таким образом, моя падчерица стала моей мачехой, раз уж она жена моего отца. У нас с женой родился сын. Он стал братом жены моего отца и двоюродным братом моего отца. И, соответственно, моим дядей, поскольку он брат моей мачехи. Таким образом, мой сын теперь – мой дядя. Жена моего отца тоже родила ребенка, который стал одновременно моим братом, раз уж он сын моего отца, и моим внуком, поскольку он сын дочери моей жены. Так как муж матери кого-либо является его отцом, получается, что я отец своей жены, раз я брат своего сына. Таким образом, я стал своим собственным дедом. Учитывая вышеизложенное, товарищ министр, прошу вас принять необходимые меры для освобождения меня от призыва, поскольку по закону нельзя призывать на службу одновременно сына, отца и деда.
С надеждой на ваше понимание, товарищ министр, студент юридического колледжа Василий Израилевич Бергман.
А тем временем Сусликов Вячеслав Дмитриевич, капитан первого ранга, практически одновременно с Монзиковым прибыл в г. Хосту. Он, как и Александр Васильевич, слегка ошибся маршрутом следования. Ошибку, правда, он обнаружил много раньше. Но, видимо, это особенность мужиков большого роста, до них доходит все с некоторым опозданием. Несмотря на свой солидный возраст – ему было уже 48 лет, и большую должность на флоте, Вячеслав Дмитриевич был все тем же Славиком, каким он был сначала в школе, затем в училище, и в последствии и для своей жены Елены Николаевны. Внешне Славик выглядел весьма и весьма респектабельно: интеллигентное, красивое в молодости и симпатичное, еще привлекательное для женщин в зрелые годы лицо, сильно контрастировало с волевыми качествами и аналитическими способностями данной особи.
Когда до Хосты оставалось чуть более суток пути, а если быть точным, то до Москвы было около 80 км, Славик заметил, что следует ни к себе домой, без денег, которые он просадил с корешами в Санкт-Петербурге, а в какой-то санаторий «Прогресс», да еще при нем оказался бумажник с 20 000 рублей и 800 баксов. Таких денег он давно уже не видел. На флоте с каждым годом, начиная с горбачевской перестройки, офицерам платили все меньше и реже. Постоянные невыплаты и задержки не только разваливали Вооруженные Силы некогда могущественной страны, но и деморализовывали дух всего личного состава, включая и членов семей моряков. Средняя месячная зарплата Славика не превышала 4500 рублей «грязными», т. е. столько он должен был бы получать, если бы государство ему и другим офицерам платило бы регулярно и сполна. Но так уже давно не было, чтобы не задерживали пайковые, или еще какие-нибудь выплаты, доплаты, надбавки и т. д. Какие-то деньги терялись при пересчёте рублей на гривны.
Но вернемся к нашим, как говорится, баранам. Славик на радостях сходил в вагон-ресторан, заказал себе шикарный обед, легко и непринужденно раздавил пол-литра водочки и в прекрасном расположении духа вернулся в купе, точнее на свое плацкартное место. Будучи человеком общительным и вызывающим у собеседников при первых контактах исключительно положительные эмоции, Вячеслав Дмитриевич через два часа знал практически все о санатории «Прогресс», о достопримечательностях большой Хосты, о местных национальных особенностях и видах отдыха, ценах на спиртное и продукты питания и т. д., и т. п.
Выйдя из вагона на перрон вокзала[5] г. Хосты, Славик достаточно точно определил направление санатория, расположенного в горах в нескольких уровнях над Чёрным морем. Оставалось только одно – культурно отдыхать, осваивать адвокатские средства, чтобы потом было что вспомнить… О жене и сыне он не беспокоился. Оба гостили в Санкт-Петербурге у его тещи – Клавдии Ивановны, дружба с которой зиждилась на расстоянии и любви дочери-жены мужа. Чем дальше они с зятем находились друг от друга, тем теплее и искреннее были их взаимные чувства. Правда друзьям и знакомым из числа офицерского братства всегда сообщались какие-нибудь пикантные подробности, повергавшие в ужас и вызывавшие только сочувствие и сострадание у собеседников.
– Да, с тещей мне, конечно, повезло, – обычно несколько задумчиво и чуть-чуть с философским тоном Славик доверительно сообщал за рюмкой водки очередному приятелю-сослуживцу, которых у него было огромное количество. – Она хоть и дура, полная, но… – далее следовала пауза, после которой обычно предлагалось выпить за нас, за мужиков, за тружеников, несущих тяжелый крест по жизни и мающихся как на этом, так и на том свете.
– Да, Славик, тебе не позавидуешь! – пытался поддержать разговор приятель, которому тоже было о чем поведать и у которого, как потом выяснялось, было не то что две, а даже три или гораздо больше тещ.
– Представляешь, у этой дуры, когда мы только познакомились с ее дочкой, я не разглядел признаков идиотии, которые с годами не только усилились, но кардинально повлияли на речь, походку, даже на манеру одевания! – Дальше Славик поправлял очки, или снимал их, чтобы протереть своим белоснежным носовым платком, а затем аккуратно, добротно сажал обратно себе на переносицу.
– Подожди, а как же эта идиотия может проявляться в походке или в манере одевания? – приятель обычно сбивался с толку и долго потом не мог понять, как это он раньше не замечал таких непреложных истин уже в своей тёще.
– Вот посуди, Фёдорыч, если бы ты или я были дебилами, это бы бросалось в глаза? Это бы знали все? Может пьяный в дымину мужик вести трезвые разговоры? – и Славик наливал по полной рюмке собеседнику и себе в расчете на очередной содержательный тост, как обычно – «За тяжелую мужицкую долю».
– Слава, Слава! Подожди, ведь речь не о том, что… – пытался хоть как-то аргументировать Фёдорыч, которого все время Славик перебивал.
– Фёдорыч, ну посуди сам, можно скрыть жадность и стервозность, мелочность и тупость при общении с посторонними? – Славик брал в руку полную до краев рюмку и, глядя на нее, пытался найти ответ на поставленный собою же вопрос. – Так вот, Фёдорыч, таких доверчивых как я или ты мужиков бабы обманывают постоянно. Они сначала нас ловят в свои сети, а уж затем показывают нам свою подлинную сущность! Ну, давай! – и Славик залпом опрокидывал очередную рюмку водки.
Фёдорыч, глядя на Славика, делал практически тоже самое. Но если всё же понаблюдать за распитием приятелей, то окажется, что Фёдорыч честно, не сачкуя, рюмку за рюмкой отправлял во внутрь, а Вячеслав Дмитриевич, очень часто, либо выпивал половинку, либо подносил к губам, немного держал в намерении выпить, а потом тяжело вздыхал и ставил обратно, в то время, как его приятель в очередной раз уже «остограммливался».
Давно известно, что только мужики могут часами просиживать в пьяных кампаниях в гараже, на даче, на работе, вне работы, но только не дома, где их всегда ждут жены и дети и где им надо хотя бы имитировать работу, например, по дому. В любой пьяной кампании мусолят, как правило, одни и те же темы, типа: какой же дурак или подлец – это практически одно и то же – наш начальник; какая Ирка или Танька б. дь; какая стерва теща у каждого из членов междусобойчика; какая была в прошлые выходные рыбалка или охота и т. д., и т. п.
Как уже было отмечено, Сусликов был мужиком солидным и авторитетным. И какую бы ахинею он не нес, ни у кого из его приятелей даже не возникало сомнения по поводу оригинальных умственных заключений и логических сентенций (звеньев) его суждений. Там, где должны были быть элементарные аргументы, как правило, появлялась рюмка с водкой или же было дружеское объятие и похлопывание по плечу. Мол, ну ты же меня понимаешь?! Или – ну, это же очевидно!
