И вот именно это поведение Гарри раздражало Гермиону ни на шутку, да и в своем деле она не продвинулась ни на йоту, что буквально выводило её из себя. Так что Гермиона обычно прибывала не в самом лучшем расположении духа. Около двух раз в неделю по вечерам она вместе с профессором занималась в Выручай-комнате или классе ЗОТИ, совершенно недоумевая, как вообще можно сблизиться с ним.

Сам Реддл не подавал никаких намеков на то, что его хоть как-то интересует Гермиона. Он не задал ей ни одного лишнего вопроса, не касающегося темы своего предмета. Гриффиндорка хоть и предпринимала попытки с полпинка кота вывести профессора на контакт, но все они оказывались провальными.

Иногда на занятиях Гермиона замечала, насколько разным профессор Реддл может быть: например в классе он был самым радушным из преподавателей да и на одиночных занятиях тоже весьма милым, однако бывали такие моменты, когда выражение его лица становилось холодным, угрюмым, почти злым. Это происходило в те минуты, когда Реддл, сложив руки на груди и глядя мимо ученицы, задумывался, на пару секунд, а то и на минуты полностью уходя в себя.

Заставая его именно в таком положении, Гермионе нравилось думать, что именно сейчас она видит настоящего Реддла, а всё же остальное время профессор скрывается за маской. Гермионе нравилось наблюдать за профессором. Он словно не видел ничего вокруг себя, расслаблялся, срывал маску. Он напоминал статую из мрамора, холодную прекрасную, вот, вот готовую ожить и вцепиться тебе в горло. Это пугало, это завораживало.

Если он вот так просто раскрывается перед Гермионой, означает ли это, что он доверяет ей? С ней он чувствует себя достаточно комфортно? К неудовольствию Тома Реддла, да. Сам он еще не понимал этого и искренне недоумевал, почему в присутствии этой ученицы он вдруг опять дал слабину, а его тщательно-продуманный образ – трещину? Более того, Том прекрасно осознавал, что, по сути, его занятия были Гермионе не нужны, она и так отлично справлялась, лишь изредка делая незначительные ошибки, но он почему-то все время искал, к чему придраться.

Приближалось Рождество, приближались каникулы. Радовало и то, что времени у учеников с отсутствием зельеварения прибавилось. Только эта была не совсем правильная радость, не так ли? Тем не менее, все текло в привычном темпе, и покинувшие обычную рутину Парниксон и Снейп, этому никак не мешали, оба мирно посапывали в лазарете, пока готовилось специально зелье, которое вернуло бы их к жизни. Оно занимало много времени, а так как перед применением должно было настояться хотя бы около месяца, а для лучшего результата и большей силы – около двух.

Несмотря на опасное положение в Хогвартсе, замок просто не мог нагнетать обстановку еще больше, поэтому в один прекрасный день проснувшиеся ученики обнаружили Большой зал при полном параде: профессора постарались на славу, развесив рождественские украшения.

По традиции в зале стояло около двенадцати высоких пихт: одни были припорошены сверкающим снегом, на ветвях которых висели не таявшие сосульки, другие были увешаны золотистыми игрушками в форме месяца и звезд, а третьи держали на себе тысячи свечей.

И, пожалуй, только один ученик в Хогвартсе не радовался этому великолепию, только один ученик не чувствовал рождественского волшебства, отрицая все, что связано с зимним праздником.

***

Только Гарри Поттер вошел в Большой зал, как потерял всякий аппетит, вместо завтрака решив посетить лазарет. Сейчас там не было никого, кроме мадам Помфри и двух пациентов.

Гарри не знал, что вело его к Снейпу. Возможно, тому виной было приближающееся Рождество, больно напоминавшее о прошлом. И Гарри знал, что если бы Снейп был в здравии, то чувствовал себя точно так же. Гарри двигало чувство вины, чувство скорби. Он никогда не говорил, об этом с друзьями, но как-то ему довелось поговорить об этом именно со Снейпом.

Гарри присел на табуретку рядом с койкой Снейпа. Мадам Помфри не на шутку удивилась, увидев его рядом с зельеваром, однако ничего не сказала, точно почувствовав, что сейчас не время.

– Хорошо Вам, – прошептал Гарри, – Вас прокляли, а меня оставили мучиться одного. В конце концов, Вы все бросаете меня.

Гарри замолчал, вспоминая один из самых трагических и мрачных дней в его жизни, который он предпочел бы забыть:

В доме Сириуса, расположенном на площади Гриммо, 12 был старый чердак, в который крестный обычно сваливал весь ненужный хлам и в котором Гарри втайне так любил отыскивать разные интересные вещички в детстве.

С возрастом ничего не изменилось, и Гарри по-прежнему хотя бы раз в год посещал чердак. Вот и в рождественские каникулы на пятом курсе, когда Сириус отлучился в магазин, юноша взобрался на последний этаж.

На чердаке мало что менялось из года в год, но вот прямо перед носом стояла коробка, которой доселе здесь не было. Гарри с энтузиазмом принялся изучать содержимое, которое, впрочем, не представляло особого интереса: газетные вырезки, газеты, какие-то документы, названия которых Гарри и мельком не прочитывал.

Но кое-что, попав в руки мальчика, не могло не броситься в глаза. Это была фотография, вырезанная из «Ежедневного пророка», на которой его крестный почему-то стоял с табличкой узника Азкабана. Его волосы были спутаны, взгляд рассеян. Тогда Гарри с жаром схватился за остальные газеты и вырезки.

А когда Сириус пришел домой, весь мокрый из-за снегопада, но счастливый, Гарри прямо с порога спросил его о смерти своих родителей. Улыбка сползла с лица крестного, он искренне недоумевал, почему Гарри вновь спрашивает его об этом, но все же повторил историю, как дом Поттеров сгорел в огне.

Обвинение, ссора, побег.

Почему Гарри тогда не хотел слушать Сириуса? Почему не позволил ему спокойно всё объяснить? Почему даже тогда, когда крестный, задыхаясь от несправедливости и проступивших слез, прокричал, что не виновен, что всё это ошибка, почему даже тогда Гарри не захотел поверить ему?

Упрямец. Эгоист. Мальчишка с самомнением. Идиот. Тупица.

За обман он так обиделся на Сириуса, что заупрямился верить ему, не захотел верить очевидному. Не хотел понять, что всё это была ошибка правительства и суда, не желавших толком разобраться в деле. Запоздав, они все же всё исправили, успев разрушить Сириусу жизнь.

Почему Гарри не подумал тогда в первую очередь о нем? Почему свои чувства он ставил выше?

Все эти «почему» мучили Гарри теперь, он не мог найти ответа и не мог избавиться от них. А улыбка, сползающая с лица крестного, навеки врезалась в его память.

Сердце больно кололо каждый раз, когда Гарри представлял Сириуса, рассеянного и потерянного, застывшего на пороге, когда крестник, назвав его убийцей, выбежал вон. Наверное, Сириус скоро очнулся, потому и бросился в погоню.

Но в ту злополучную ночь из Азкабана сбежали опасные преступники. На их поиски отправили дементоров, которых и повстречал Сириус. Видимо, они приняли его за сбежавшего, ведь он когда-то уже был в Азкабане.

Все началось с нежелания Гарри слушать, а закончилось поцелуем дементора. И Гарри снова потерял дорогого ему человека.

Рождество – всегда было знаком беды. Гарри ненавидел его, как ненавидел себя за эту ошибку. Вспоминая о Сириусе тут же подхватывали другие воспоминания:

В год их гибели Гарри было три, но он до сих пор помнил одну четкую картинку из детства: пушистый снег ложится на его поднятые к небу ладошки, он хочет побежать домой, пока снежинки не растаяли, как вдруг громкий взрыв оглушает его; Гарри закрывает руками уши, начинает громко реветь, хочет побежать к маме, но он не видит дома, он видит лишь яркое горящее пламя и дым.

Гарри остался сиротой, его отдали на попечение к сестре его матери – Петунье Дурсль. Взрыв дома не был случайным, в этом было замешано темное волшебство, в чем никто не сомневался, но и разбираться не собирался, повесив вину на единственного волшебника, находившегося в тот день близ дома Поттеров, на Сириуса Блэка.